Было темно. Целый час он лежал на левом боку.

После этого он с минуту беспокойно ворочался во сне и повернулся на правый бок. Потом в течение часа его ресницы время от времени подрагивали во сне, и он слегка почесывал нос, хотя прошло еще добрых двадцать минут прежде, чем он снова перевернулся на левый бок. Так он коротал ночь.

В четыре он встал и снова пошел в уборную. Он открыл дверь уборной…» и т. д.

Это трепотня. Это не способствует развитию действия. Это годится для обстоятельных толстых романов, которые в большом количестве выбрасываются на американский рынок, но ничего не дают ни уму, ни сердцу. Короче говоря, это никому не интересно.

Но, помимо описаний чистки зубов и поисков чистых носков, были опущены и другие подробности. И вот они-то и вызывают порой у читателей нездоровый интерес.

Им любопытно: что там было у Артура и Триллиан и чем дело кончилось?

На это может быть только один ответ: не ваше собачье дело.

А как Артур проводил время по ночам на планете Криккит? Ведь даже если на планете не водятся Огненные Драконы Фуолорниса и нет группы «Дайр Стрейтс», это же не значит, что по ночам все смирно сидят и читают книжки.

Или взять более конкретный пример. Чем кончился тот вечер на доисторической Земле, когда после заседания комитета Артур сидел на склоне холма и наблюдал восход луны над тускло тлеющими деревьями в обществе красивой девушки по имени Мелла, которая незадолго до того бежала с планеты Голгафрингем, где работала в художественном отделе рекламной компании и каждое утро созерцала сотню почти одинаковых фотографий уныло освещенных тюбиков зубной пасты? Что было потом? Что произошло у Артура с Меллой после? На это может быть только один ответ: потом книжка закончилась.

В следующей книге действие возобновилось пять лет спустя, и слишком многое, считают некоторые, отдано на усмотрение читателя.

«Кто он, этот Артур Дент, — мужчина или амеба?» — доносится ропот из отдаленных пределов Галактики. Недавно даже было найдено послание подобного содержания, прибывшее вместе с загадочной ракетой, которая прилетела из глубокого космоса, предположительно, из другой Галактики, расположенной на таком расстояний, что страшно подумать. «Неужели его ничто не интересует, кроме чая и высоких материй? Неужели у него нет порывов? Неужели он не знает страстей? Неужели он никогда, попросту говоря, ни с кем не трахался?»

Тот, кто хочет это узнать, пусть читает дальше. Кто не хочет, может пролистать книжку до самой последней главы, которая неплохо написана — и к тому же в ней появится Марвин.

Когда они с Фенчерч поднимались ввысь, Артур Дент на миг впал в злорадство и позволил себе выразить надежду, что его друзьям (которые всегда находили его милым, но скучным, а в последнее время — странным, но скучным) сейчас, должно быть, очень весело в баре. Но тут же надолго забыл о своих друзьях.

Они с Фенчерч поднимались ввысь, описывая медленные спирали друг вокруг друга — так по осени опадают с кленов семена-крылатки. Только наши герои двигались не к земле, а к небу.

Когда они с Фенчерч поднимались ввысь, их души пели от восторга, сознавая, что либо их тела делают нечто совершенно по всем статьям невозможное, либо физика основательно отстала от жизни.

Физика покачала головой и, отвернувшись, сосредоточилась на том, чтобы машины шли по Юстон-роуд в направлении Западной эстакады, чтобы уличные фонари горели и чтобы чизбургер, уроненный кем угодно на Бейкер-стрит, непременно плюхнулся на землю.

Под ними сияли гирлянды лампочек, стремительно уменьшаясь до размеров мелкого бисера, — то был Лондон. «Это Лондон», — все время напоминал себе Артур. «Это не флуоресцентная трава полей захолустного Криккита — Криккит затерялся где-то среди этих блеклых веснушек, что испещрили небо у них над головой, — это Лондон». И гирлянды лампочек качались и вертелись, то вертелись, то раскачивались.

— Попробуй сделать пике, — обратился Артур к Фенчерч.

— Что?

Ее голос слышался очень четко, но словно бы издалека, с того края широченной пустоты. Она говорила с взволнованным придыханием и недоверчивым удивлением. И все это соединялось в ее голосе: ясном, тихом, далеком, недоверчивом, удивленном, взволнованном.

— Мы летим… — сказала Фенчерч.

— Это пустяки, — отозвался Артур, — не думай об этом. Попробуй сделать пике.

— Пике…

Она ухватилась за руку Артура, но через секунду вдруг обрела вес и стала остолбенело падать, отчаянно цепляясь за пустоту.

Физика покосилась на Артура, и, объятый ужасом, он тоже камнем полетел вниз. Голова у него закружилась, его тошнило, все тело кричало — только голос от ужаса умолк.

Они падали, потому что это был Лондон, а в Лондоне такие штуки не проходят.

Артур не мог подхватить Фенчерч, потому что это был Лондон, и совсем неподалеку, строго говоря, в семистах пятидесяти шести милях отсюда, в городе Пизе Галилей экспериментально доказал, что два падающих тела стремятся вниз с совершенно одинаковым ускорением, независимо от их относительного веса.

Они падали.

Во время этого головокружительного, тошнотворного падения Артур понял, что если он собирается парить в небе и при этом твердо верить в компетентность итальянцев в области физики (а те даже обычную башню не могут построить так, чтобы та не клонилась набок), то им с Фенчерч грозит смертельная опасность. А потому сразу же стал падать быстрее девушки.

Артур на лету поймал Фенчерч и крепко схватил ее за плечи.

Получилось.

Прекрасно. Теперь они падали вместе, и все это было очень мило и романтично, но не решало основную проблему, которая заключалась в том, что они падали и земля не ждала, пока Артур покажет еще какой-нибудь фокус, а надвигалась на них со скоростью курьерского поезда.

Артур не мог подняться вместе с Фенчерч, и ему было нечем удержать ее. Он думал только о том, что они, очевидно, разобьются насмерть, и если он хочет, чтобы произошло что-нибудь менее очевидное, то должен сделать что-то уж совсем не очевидное. И тут он почувствовал себя как рыба в воде.

Он выпустил из рук плечи Фенчерч, оттолкнул ее, и, когда она повернула к нему застывшее от ужаса лицо с раскрытым от изумления ртом, мизинцем поддел ее мизинец, потянул ее вверх, и сам, поднимаясь, неуклюже перевернулся в воздухе.

— Черт! — пыхтя и задыхаясь, проговорила сидящая на воздухе Фенчерч. Когда она пришла в себя, ночной полет был возобновлен.

Чуть-чуть не долетев до облаков, они остановились и начали разбираться, куда их, собственно, занесло. Правда, на землю следовало смотреть только мельком, свысока, так сказать.

Фенчерч отважно попробовала сделать пике и обнаружила, что если правильно определить свое положение относительно направления ветра, то получалось совершенно замечательно, даже с небольшим пируэтом в конце и нырком вниз, от которого у нее задралось платье. На этом месте читателям, которых больше интересуют похождения Марвина и Форда Префекта, лучше перейти к следующим главам, потому что терпение Артура истощилось и он помог ей снять платье.

Платье скользнуло вниз, умчалось, подгоняемое ветром, вдаль, постепенно превратилось в точечку и наконец исчезло из глаз, чтобы утром вследствие целого комплекса трудноописуемых причин взорвать мирную жизнь некой семьи из Онслоу,[7] которая обнаружила его на своей бельевой веревке.

Молча обнявшись, Артур и Фенчерч плыли по ветру ввысь и в конце концов оказались среди туманных духов влаги, которые в виде пушистых хлопьев облепляют крылья самолетов. Вы видите этих духов, но не ощущаете их, потому что сидите в теплом, душном салоне и смотрите на них сквозь исцарапанное плексигласовое окошко, а чужой ребенок терпеливо пытается пролить вам за пазуху горячее молоко.

Артур и Фенчерч чувствовали этих духов на ощупь: клочковатые, легкие и холодные, они вились вокруг, очень холодные, очень легкие. Даже Фенчерч, защищенная теперь от стихий лишь двумя полосочками ткани от «Маркса и Спенсера», понимала, что с победой над гравитацией обычный холод или недостаточная плотность атмосферы уйдут сами собой.