На выходе туристов из «Шерсти» ждал добро скалящийся араб – тоже наш, контрактно завербованный, из штата фирмы «Прямо в рай».

– Велькам ту Иджипт[99], едем в номера, – сказал он, распушил усы и очень по-мужски взглянул на прелести от Верки. – Вай, какая эшта[100].

– Мы, – Бродов посмотрел на Небабу и Серафима, – подъедем позже. Вначале в ветклинику, песик у нас плох, в дороге укачало. Младший брат как-никак, лучший друг человека…

– А что это ты раскомандовался, ассур? – Гирд сузил глаза, начальственно зашептал прямо в ухо: – Кто здесь Уполномоченный Заместитель? Ты, Нелицензированный, или я? Да я сейчас…

– Обоссышься, – взял его за яйца Бродов, сжал, закрутил, выдержал паузу и мило улыбнулся арабу: – Езжайте-ка вы, батенька, без нас. Мы попозже. – Подождал еще, ослабил хватку, посмотрел недобро на орионца: – Дернешься еще – яйца оторву. С корнем. А потом еще язык. Будет тебе, гад, день Свободы Африки. – Отпустил пришельца, вытер руку, сделал знак своим: – Пошли, ребята. Что-то здесь воняет.

– Девочки, пока, увидимся! – Потрошитель игриво подмигнул и, подхватив с Небабой контейнер с Кобельборзом, попер тяжелораненого на выход – ну да, Египет – страна саркофагов.

Погрузили киноцефала в голубое такси, габаритами и формой напоминающее гробовозку, уселись сами и стремительно подались на просторы Африки. Сразу же выяснилось, что как не всякий крокодил доплывет до середины Нила, так и какой же араб не любит быстрой езды – шестиполосная магистраль напоминала сумасшедший дом. Правил движения не было, каждый водитель делал, что хотел. А хотелось каждому водителю делать две вещи: жать, да посильнее, на педаль газа и на оглушительно гудящий клаксон, и желательно одновременно. Так, чтобы с шумом, с гамом, с ревом стрелой, словно болид в атмосфере. У многих это здорово получалось. От них привычно уворачивались пешеходы, перебегавшие дорогу, многие с наследниками на руках. А сверху, сквозь выхлопные газы, с небесной высоты взирало на весь этот бардак солнце. Африканское, раскаленное. Взирало абсолютно индифферентно…

Однако летели недолго. Скоро полет замедлился, поток стал густеть и постепенно превратился в банальную пробку – прибыли в центр Каира. Бензиновое облако сделалось гуще, какофония неистовой, скорость медленной, никакой, в час по чайной ложке.

– Стой, мусульманин, – сориентировался Бродов, честно рассчитался по таксе[101] и в сопровождении Небабы, Серафима и Кобельборза окунулся в марево дня. Все поняли его правильно, промедление было смерти подобно.

– Эх, ухнем. Сам не пойдет, – снова Небаба и Потрошитель взялись за Кобельборза, Бродов, полагаясь всецело на интуицию, выбрал наудачу маршрут, и они двинулись колонной налево, на параллельную улицу – дай-то бог, чтобы без пробок. А вокруг кипела жизнь огромного мегаполиса, было очень жарко, душно, дымно, шумно и вонюче. Чахли в бензиновом тумане пальмы, шуршало мусорное конфетти, на стенах домов урчащие кондиционеры соседствовали с выстиранным бельем. В небе кружились голуби, араб драил арабу башмаки, воздух отдавал запахом асфальта, кофе, мяса, пряности и, конечно же, кошары, жуткой смеси бобов, фасоли, чечевицы и один лишь Аллах ведает чего еще. Но не всем же угощаться на этом свете нифой из молодого козленка или эстакузой из свежепойманных лобстеров. И никому в шумном этом скопище не было дела до странной процессии – трех джинноподобных неверных с огромным ящиком. Раз идут – значит, надо. И не трем джинноподобным неверным с огромным ящиком – Аллаху. Всевидящему, Всезнающему, Всемогущему. Выше которого – нет. Раз разрешил – пусть идут…

На параллельной улице было повеселей, вернее, не было пробок, транспорт двигался медленно, но зато верно. Со скоростью пешехода.

«Это же не киноцефал, это мамонт, слон, – Бродов подсобил с приземлением Кобельборза, опустился на корточки, сунул руки в контейнер. – Кажись, дышит. Только не отчетливо. Эка, как его». В это время за его спиной гикнули, свистнули, крикнули, прогремел рык Небабы: «А ну стоять, денег дам!», и резко сработали тормоза. «А, такси подано», – обернулся Бродов и неожиданно почувствовал себя полным дураком. Той самой куклой из песни, которую дергают за нитки. Перед ним стоял знакомый, к гадалке не ходи, микроавтобус «форд транзит». Американский, дезинтерийно-желтый, отремонтированный за его, Бродова, кровные деньги[102]. Ну да, конечно же, это он, он, местами хорошо помятый, обшарпанный, видевший, правда очень давно, куда лучшие времена. Мгновенно ему вспомнился прошлый вояж, левый суперхауи Веня-Ахмад, кончина его профессиональная от змеиных зубов, словечко колоритное от Дорны – «мурзилка», означающее желтое, аморфное, безвольное существо, вот с такими ушами и вот с таким хвостом. Делай с которым что хочешь. Словно с той куклой из песни, которую держат за нитки. Эх, узнать бы, кто их держит в руках…

Впрочем, недолго Бродов пребывал в раздумьях – время было не думать, время было действовать.

– Салям, – сказал он водителю, матерому арабу. – Ви нид э гуд докта фор ауа доги. Кен ю хелп? – И он кивнул на ящик, где страдал киноцефал. – Ви кен пэй вел[103].

– Энд ю аск ми, иф ай кен хелп? – даже не взглянув на ящик, расцвел в улыбке араб. – Оф корс. Май бразер из зэ бест энимал доктор ин Кайро. Хи хэз хиз оун клиник, зи бест ин Кайро. Тен долларе он л и энд ю вил би зеа виз е доги. Энд нау ай кол май бразер ту препэер эвэресинг[104]. – И, вытащив откуда-то с груди мобильник, он с увлечением затарахтел в эфир. И сразу чувствуется, с благодарностью. К промыслу господнему. Ну да, всемогущий Аллах Акбар, а десять долларов – это сумма[105].

Пока благодетель общался в эфире, устроили раненого, погрузили багаж и уселись сами в душном, напоминающем пекло салоне – накрывшийся аэрокондишен все так и не работал.

– Ол райт, бразер вейтс ас, – вернулся рулевой, по новой расцвел в улыбке и принялся ручкаться со всеми. – Салям, салям. Май нейм из Саид. Глед ту мит ю. Бразер из олсоу глет[106].

Взревел мотор, сработало сцепление, колеса оттолкнулись от асфальта. И потянулся за бортом, как в прошлый раз, Каир – огромный город, квинтэссенция контрастов. С нарядной суетой площади Тахрир и подозрительными кривыми улочками района Булак, с современными небоскребами и шпилями минаретов тысячи и одной ночи, с приторной блевотиной кока-колы и изысканным вкусом бриуатов – треугольных аппетитных пирожков с мясом, курятиной и рыбой. Со школой при Каирском музее, где два тысячелетних саркофага служат в качестве скамеек, с величественной Цитаделью, построенной Саладдином из блоков, обрушившихся с пирамид, с авторитетнейшим, являющимся кузницей исламских кадров богословским университетом Аль-Асхар. Иль Хамдуль Илла[107], хабиба, хабиба, хабиба[108], «Биляди, биляди, биляди[109]».

– Гуд викл, Саид, – начал разговоры Бродов, подмигнул и хлопнул по обшарпанной торпеде. – Энд калор из найс[110].

Начал осторожно и издалека, в душе тайно надеясь, что машина не та. Мало ли поносных «фордов транзитов» в Египте.

– Энд нот экспенсив, – с радостью откликнулся Саид. – Май секанд бразер эррэенчт, хи из э биг мэн ин полис, зеа вос онли проблем – снейкс, бат, май серт бразер воз онли глэд. Хи из э хауи, грейт хауи. Дид нот херд оф хим? Хиз нейм из ахмад кабир. Хи из зи прайд оф ауар фэмили. Рил прайд[111].