В 1764–1766 гг. вышли «Инструкции полковничьи» пехотного и конного полка, детализировавшие обязанности командиров, которые по сей день остаются центральным звеном войсковой организации.

Само появление этих документов после окончания тяжелой и кровопролитной Семилетней войны (1756–1763) свидетельствует о том, что «центр тяжести» смещался от дивизии к полку, от генералов к полковникам, возрастало значение частных начальников – полковых командиров с их «почином», – и их роль в обучении и воспитании подчиненных и руководства ими в бою и повседневной службе. Полк впервые становился единой войсковой семьей, о которой полковник обязан был иметь неусыпное попечение, заботясь о чести полка как о собственной личной чести, каждым своим приказом соблюдая «пользу службе, честь и сохранение полку»[13]; ревнование о чести полка простиралось до утверждения полковником браков подчиненных, – традиция, строго соблюдавшаяся в Российской Императорской гвардии, и по сей день удержавшаяся в гвардейских полках британской короны. Воспитание полковой корпоративной чести обогащало арсенал воспитательных воздействий еще одним мощным регулятором поведения, доступным, благодаря народной общинной психологии, массе солдат и унтер-офицеров, в известной степени заменявшим им личную честь, соединявшейся в их понимании с благородством происхождения. Рост же «полкового» самосознания офицеров, особенно полковых командиров, как, например, А. В. Суворова, И. И. Мейендорфа, С. Р. Воронцова и др., ярко проявился в уставном творчестве, в трактовке вопросов, оказавшихся на периферии Высочайше утвержденных документов.

У солдат «Инструкции» требовали воспитывать в первую очередь храбрость – качество, которое в позднейших боевых уставах незаметно переместилось на менее почетное место в списке приоритетов, уступив знаниям и умениям действовать в бою[14]. Между тем, при недостатке храбрости все прочие солдатские таланты оказываются бесполезными, недаром «Инструкция» века воинской славы России требовала от полковника: «При чтении воинских артикулов, уставов и приказов разъяснять… требуемую от солдата неустрашимую храбрость, и что никакие страхи и трудности храбрости и верности российских солдат, в число которых и он принят, никогда поколебать не могли» [93, с. 17]. Основанием солдатской храбрости и расторопности в бою полагали уверенность солдата в себе и своем оружии. «Пехотный строевой устав» (1763) рекомендовал «командирам видом своим осанистым ободрять подчиненных и делать их смелыми, неторопливыми и на себя надежными» [147, с. 180]. «Каждый шел через мои руки, – писал впоследствии А. В. Суворов, – и сказано ему было, что более ему знать ничего не осталось, только бы выученное не забыл. Так был он на себя и надежен – основание храбрости» [124, с. 38].

Аналогично, кавалерийские уставы 1755 г. и 1763 г. требовали: «Всем чинам строевым в ротах внушать надобно, что… всякое действие и сила кавалерии, которое с авантажем и победою неприятельскою чинимо бывает, состоит в храбрости людей, в добром употреблении палашей, в крепком смыкании и в жестоком ударе чрез сильную скачку» [147, с. 49]. Неудивительно, что воспитанная таким образом кавалерия при Рымнике (1789) с успехом атаковала турецкие полевые укрепления в конном строю. Примечательно, что глава «О атаках» находится на почетном месте в первой части уставов перед церемониалами, перестроениями, переменами фронта, маршами. Приемы обучения пешим приемам и «разной пальбе» описываются во второй и третьей частях – явление достаточно редкое для уставов XVIII–XIX вв., очень любивших «подводить» читателя к упомянутой атаке через все хитросплетения строевой службы. Зато и сама атака была описана великолепно: «…полк во всю конскую пору скакав, атакует, например, до пятидесяти сажен, и тотчас паки командуется «Стой, равняйся, с места ступай, ступай!». Сия вторительная атака чинится в случае, когда неприятель по разбитии чрез первую атаку разбегшися, кучей людей своих собирает и фронт строит, то не допуская онаго до дальнейшего сбору, оное чинится» [154, с. 41–42]. Никакого сослагательного наклонения, никакого сомнения в том, что в результате атаки противник будет разбит: только собирай пленных и дорубай остатки! Вот на каком воспитании базировалось категорическое указание А. В. Суворова казачьим войскам о правилах ведения боя с французами от 6 июня 1799 г.: «Неприятельскую армию взять в полон» [149, т. 4, с. 153].

Интересный материал для исследования как руководящий документ, реализовывавший принципы, прописанные в уставах, представляет цитировавшееся выше «Наставление» П. И. Панина. Оно, как впоследствии приказы А. В. Суворова, подробно, доступно и честно знакомило войска с противником, с которым им предстояло сойтись грудь с грудью: с его целями, сильными и слабыми сторонами, вооружением и тактикой. При этом «Наставление» не забывало сформировать в войсках уверенность в собственной непобедимости и не упускало случай воспитать высокие боевые качества. В полном соответствии с уставами и инструкциями для пехоты отмечалось, что «…мы все способы в своих руках имеем все столь достойные презрения их предприятия обращать в собственную их (турок. – С. З.) погибель, ежели только станем при всяких их напусках соблюдать не только наших предков, но и нами собственно во многих случаях засвидетельствованные мужество, терпение и храбрость» [114, с. 4].

От кавалеристов под страхом лишения жизни и чести требовалось «неприятельские кучи без всякого выстрела с одним белым ружьем[15]атаковать и опрокидывать… особливо же еще в тех случаях, когда неприятельской пехоте или и кавалерии прорвать наш пехотной фронт удалось» [114, с. 12]. Сравним с суворовским: «Нога ногу подкрепляет, рука руку усиляет»; бодрый, мужественный дух так и дышит на страницах наставления.

П. И. Панин

Нет сомнения, что уставы не могут предусмотреть все на свете, и это от них не требуется. Но они не должны ограничиваться надписью на форзаце о том, что все их рекомендации следует исполнять творчески – они должны воспитывать у военнослужащих стремление проявлять боевое творчество, которое бы отражалось и в руководящих документах, подобных «Наставлению» П. И. Панина, а через них – и в служебно-боевой деятельности. Изучение уставов елизаветинского и екатерининского времени позволяет понять, что основания великих побед П. А. Румянцева и А. В. Суворова были заложены воспитанием в «чудо-богатырях» национального чувства, неудержимой храбрости и воинской чести, которые в документах и педагогических системах полководцев были надлежащим образом развиты, ярко выразившись в гордой фразе определения военного совета, постановившего перед штурмом Измаила: «Отступление предосудительно победоносным Ея Императорского Величества войскам» [149, т. 2, с. 537]. Примечательно, что данное определение ссылалось на 14-ю главу петровского «Устава воинского», предписывавшую генералу в важных случаях устраивать военный совет. Глубоко символично, что величайший подвиг величайшего русского полководца был подготовлен установлениями основателя русской регулярной армии.

Воцарение Павла Петровича с его манией парадного «регулярства» и порядка на прусский манер, естественно, повлекло нужду в новых уставах. При нем и его сыновьях на престоле российские уставы обрели сильную склонность к всесторонней регламентации службы, выхолащивающей из нее всякий боевой элемент. Петровский устав 1716 г. оставался неизменным, но «частные» пехотные и кавалерийские уставы писались уже в соответствии с духом времени, который, к сожалению, трудно назвать истинно воинским.