Весной 1481 года Мехмед II Завоеватель выступил в свой последний поход. Куда именно должна была отправиться османская армия, так и осталось неизвестным – скрытный и подозрительный султан привычно держал план кампании при себе. Рассказывают, что однажды на вопрос о цели марш-броска он со смехом ответил: «Если бы хоть один волос в моей бороде прознал об этом, я бы вырвал его и сжег». В пути здоровье султана, страдавшего от ожирения и артрита, резко ухудшилось. Чтобы облегчить мучения больного, походный лекарь дал ему слишком большую дозу опиума. Была ли эта врачебная ошибка случайной или, как считали многие современники, руку доктора направляла воля принца Баязида – неизвестно. 3 мая 1481 года в час полуденной молтивы Мехмед II Фатих скончался. Впрочем, даже смерть оказалась бессильна перед надменным тщеславием Завоевателя. На своей могиле он повелел высечь следующие слова: «Я намерен захватить Родос и подчинить себе Италию».

Весть о смерти османского султана вызвала в Европе всеобщее ликование. Папа Сикст IV объявил в Риме трехдневные празднества в честь избавления христианства от страшной угрозы. Не проявили должного уважения к покойному и его подданные. Унаследовавший власть Баязид II распорядился уничтожить «непристойные» дворцовые фрески работы Беллини, а написанный венецианцем портрет Мехмеда, которым Завоеватель так гордился, велел продать на обычном рынке…

Мехмеда II Фатиха, вся жизнь которого была подчинена погоне за бессмертной славой, забыли чуть ли не на следующий день после его смерти. Ислам предписывает хоронить покойника как можно скорее[87] – в идеале еще до заката солнца в день смерти, но тело грозного султана попросту бросили в одной из комнат дворца Топкапы, куда его спешно доставили, чтобы скрыть факт кончины султана. Лишь через три дня в помещение, где лежал мертвец, заглянул кто-то из слуг и зажег там ароматические свечи, чтобы хоть как-то перебить ужасную вонь разлагающегося трупа – вот и все почести, коих удостоился великий Завоеватель. И правительству, и тем более потенциальным наследникам было не до траурных ритуалов – они боролись за власть.

После подозрительной гибели Мустафы, любимого сына Фатиха, его место в Конье – и в умозрительной очереди престолонаследников – занял шехзаде Джем. Младший принц, хотя и не обладал полководческими талантами Мехмеда II, но разделял многие другие его увлечения, в том числе живой интерес к западному искусству и пристрастие к алкоголю. Некоторые исследователи полагают, что на знаменитом портрете «Сидящий писарь» Джентиле Беллини изобразил именно шехзаде Джема. Другим косвенным подтверждением высоких шансов младшего принца унаследовать османский престол было его назначение губернатором провинции Караман. В описываемый период преемником умершего султана зачастую становился тот из законных наследников, кто первым добирался до опустевшего трона, а доверенная Джему Конья лежала на полдня пути ближе к столице, чем резиденция шехзаде Баязида[88].

На практику «кто раньше встал, того и тюрбан» сделал ставку и благоволивший младшему принцу великий визирь Османской империи Караманлы Мехмед-паша, отправивший гонцов сперва к Джему, а уже затем к его брату. Кроме первого министра, Джема поддерживали и другие крупные чиновники, а также многие видные представители «старой» знати. Дворцовая «партия мира», всерьез обеспокоенная резким усилением личной власти султана, в 1474 году[89] уже пыталась сместить с трона неуправляемого Мехмеда II Завоевателя в пользу шехзаде Джема. Открытый и легкомысленный – на грани с некоторой даже инфантильностью – характер младшего принца делал его идеальным для столичных сановников кандидатом на престол: внушаемым и не слишком дотошным в финансовых вопросах.

На беду придворных кукловодов, уловка великого визиря с гонцами провалилась точно так же, как и неудачная попытка государственного переворота девятилетней давности. Посыльного, спешившего в Конью с письмом от Мехмеда-паши, перехватил по дороге отряд легкой кавалерии. Чтобы помешать принцу Джему прибыть в Константинополь вовремя, представители «партии войны» из числа кадровых военных блокировали морское и сухопутное сообщение и подбили янычар на бунт; те вошли в столицу, убили Караманлы Мехмед-пашу и пронесли его нанизанную на копье голову по улицам. После этого «подвига» янычары отдались привычному и желанному занятию: принялись грабить торговые кварталы и дома купцов-немусульман. Чтобы прекратить беспорядки, начальник константинопольского гарнизона Исхак-паша до прибытия в город Баязида объявил регентом его сына Коркута. Это успокоило янычар, видевших в старшем из сыновей Завоевателя лучшего продолжателя дела газиев.

22 мая 1481 года Баязид II взошел на османский престол. Церемония интронизации, называемая по-турецки «джюлюс», была кодифицирована покойным Мехмедом II Завоевателем и окончательно сформировалась при его сыне Баязиде. Приняв присягу политических, военных и религиозных деятелей, султан направлялся в мечеть Айюба[90], находившуюся за стенами Константинополя, и там опоясывался «святым мечом». Обратный путь в столицу обязательно проходил мимо одной из янычарских казарм, из ворот которой навстречу процессии выходил командир и преподносил новоиспеченному султану чашу шербета. Султан выпивал все до последней капли и со словами «Встретимся в стране золотого яблока»[91] высыпал в освободившуюся чашу золотые монеты. Эта фраза обещала янычарам скорое начало нового военного похода, а значит, новую добычу и новую славу.

Помимо символического подношения Баязид выплатил янычарам и «джюлюс бахфифи», вступительный бонус, ставший впоследствии традиционным вознаграждением в честь принесения армией присяги, а по сути это была плата элитным войскам за выказанную лояльность. По иронии судьбы объявившие себя наследниками великого Рима османские султаны частенько оказывались в положении так называемых «солдатских императоров» позднего периода империи, когда именно настроения в казармах определяли, кому из претендентов на трон достанется царственный пурпур, а кому – рваный саван. Так и Баязид в начале своего правления оказался заложником своих приверженцев. Многие подданные Османской империи были недовольны законотворчеством Мехмеда II, слишком далеко отошедшего в своем кодексе от норм шариата. Люди на улицах громко превозносили нового султана как долгожданного защитника справедливости и веры, тем самым подталкивая его к отказу от «неверного» курса отца и возвращению к политике деда, Мурада II. Под их давлением он отменил несколько непопулярных налогов, с помощью которых Фатих пытался наполнить разоренную беспрестанными войнами казну, и вернул часть конфискованных Мехмедом II земель их владельцам – в основном религиозным общинам и бывшим военным.

Еще больше авторитет Баязида среди янычар укрепил вызов в столицу из Италии их живого кумира – покорителя города Отранто Гедика Ахмеда-паши. Поддержку знаменитого полководца новому султану обеспечил тесть Ахмеда-паши, самопровозглашенный великий визирь Исхак-паша. По просьбе Баязида Строитель крепостей – так переводится прозвище Гедик – оставил завоеванный им итальянский плацдарм и вернулся в Константинополь, чтобы принять командование военными операциями против сторонников принца Джема. Казалось, посадившая Баязида на трон «партия войны» добилась реальной власти и полностью контролировала ситуацию, но уже ближайшее будущее показало, что злопамятность Османов намного долговечнее их благодарности. На поверку Гедику Ахмеду-паше следовало бы поддержать шехзаде Джема, чьим наставником он некогда был…

Тем временем принц Джем, хотя и опоздал в Константинополь, сдаваться без борьбы не собирался. К сопротивлению его, помимо собственного честолюбия, подталкивала и узаконенная их с Баязидом отцом жестокая традиция братоубийства, так и оставшаяся в истории как «закон Фатиха»: «И тому из моих сыновей, кому достанется султанат, допустимо во имя всеобщего блага умерщвление единоутробных братьев. Пусть они действуют в соответствии с этим». Джем собрал собственную армию и, перебив гарнизон древней столицы Османов Бурсы, занял ее 28 мая. Там он объявил себя султаном и с первого же дня стал действовать как суверенный государь, чеканил собственную монету и повелел прославлять себя во время пятничной молитвы как единственного законного правителя. В Константинополь Джем отправил в качестве парламентера старейшую женщину из семьи Османов – почитаемую всеми Сельчук-хатун, дочь Мехмеда I, прозванную Великой тётей и Королевой Бурсы, – с предложением мирно разделить наследство Мехмеда II «по-братски». По плану Джема Баязид владел бы европейской частью османских земель, а сам он – азиатской. В ответ старший из сыновей Фатиха напомнил сопернику старую арабскую пословицу «Между царями не бывает никакого родства» и скрепя сердце спустил на него лучшего османского полководца Гедика Ахмеда-пашу… В последовавшем 20 июня 1481 года коротком сражении четырехтысячная армия Джема была наголову разбита близ Енихешира, а сам принц верхом бежал в Конью. Его царствование продлилось всего восемнадцать дней.