Кто-то вскрикнул, когда на экране задвигались фигуры. Тогда все сразу повернулись в ту сторону, и на одно мгновение настала мертвая тишина.

Они смотрели, раскрыв рот и ничего не понимая. Когда картина прояснилась, они с удивлением различили двигающихся людей и лошадей и начали кричать вдвое сильнее, подскакивая на месте и подталкивая друг друга, так что слышны были звонкие шлепки по голому телу. В зале стоял оглушительный шум: громкий хохот, дикие крики, точно рев быков.

На экране церемониальным маршем проходила артиллерия. Но никто из моисов, даже старики-милиционеры, никогда не видал пушки, и поэтому они никак не могли понять, что представляют собою эта стволы деревьев на двух колесах. Следующая фильма была в том же роде; моисы уже не кричали так громко, но смотрели с удовольствием, не улавливая целого, а, как дети, наслаждаясь просто движущимися тенями.

Потом появился на сцене Шарло, сам Чарли Чаплин, здесь, в Банметхуоте, на высоких глинистых плоскогорьях, в глубине джунглей, где охотники-мнонги гоняются за слонами… Ни один из моисов не понимал, что делалось на экране, да мы и сами плохо разбирались, так как лента была наполовину стерта. Однако, можно было различить преследования, драки, мебель кружилась по комнате, как волчок. Толпа вдруг разразилась неистовым хохотом, оглушая нас своими криками и ревом.

Обычные шутки Шарло, его широчайшие брюки, развевающиеся волосы, крошечная шляпа, манера ходить, — все, что кажется нам таким смешным, оставляло их безучастными.

— Так у белых, — говорили они, очевидно считая, что у нас принято одеваться так странно или останавливать прохожих на улице, цепляя их за ногу тросточкой. Не это заставляло их смеяться. Как только на экране появлялась молодая героиня, проливающая глицериновые слезы над несчастиями Шарло, вся зала разражалась безумным хохотом.

Они корчились, жестикулировали, скакали, кричали…

Стоило ей показаться, как вспыхивало безумное веселье. Мы так и не могли понять — почему.

— Это женщина, — уклончиво отвечали на мои расспросы туземцы. — Это женщина…

Больше я ничего не смог добиться. И до сих пор я не знаю, что же заставляло их хохотать до упаду, — волнистые белокурые волосы, ее крупное лицо на первом плане картины или ее слезы.

Однажды я шел пешком из Далака по полотну строившейся железной дороги и остановился на полпути позавтракать у одного инженера. Крошечная хижина стояла среди величественных сосен и шумящих потоков. Кругом столпились моисы, работавшие на линии. Это уже не вольные охотники Дарлака, а несчастные, озверевшие существа, которых голод пригнал сюда. Эти моисы с любопытством смотрели, как мы едим.

Вдруг мне пришла в голову странная мысль: на столе стоял лед — бесценное сокровище, которое с таким трудом доставляют в эти дебри. Я взял кусочек льда и приложил его кo лбу одного из моисов.

Он отскочил в испуге так быстро, что все остальные покатились со смеху. Я продолжал прикладывать лед то к его груди, то к руке, то к щеке. Наконец, разжав ему зубы, я вложил кусочек льда ему в рот. Он выкатил глаза п быстро выплюнул себе на ладонь этот странный камень, что-то испуганно бормоча.

Остальные столпились вокруг, вытянув руки. Каждому хотелось потрогать чудесную вещь, прикосновение к которой заставляет вздрагивать. Все громко вскрикивали, и лед переходил из рук в руки, постепенно тая.

У последнего из моисов на ладони осталась только капля воды. Лед исчез. Это их страшно удивило. Они показывали друг другу руки, растопыривали пальцы, вытряхивали повязки, искали в траве… Ничего не найдя, они смущенно уставились на меня, точно боясь, что я обвиню их в воровстве.

Очень может быть, что, вернувшись в свои деревин, эти моисы станут рассказывать о таинственном холодном камне, который внезапно исчезает, и какой-нибудь аннамит насмешливо об’яснит им, что это «нуок-да». водяной камень, без которого белые люди не могут обойтись

Эти интересные картинки взяты из книги Ролана Доржелес «По Дороге Мандаринов», рисующей жизнь далекого Аннама. Чуткость и остроумие автора, живость сцен и эпизодов, развернутых на чарующем фоне экзотики Индо-Китая, — все в этой книге привлекает и заинтересовывает.

Издание «Земля и Фабрика». 173 стр. Ц. 1 руб. 20 коп.

ЧЕГЛОК, А. «По Австралии.» (Рассказы из жизни птиц). Стр. 324. Цена 1 руб. 10 коп. Странствия по той части света, где все наоборот: где зима, когда у нас лето, где лебеди черные, а утки живут на деревьях, где люди с белой кожей охотятся, как за дичью, так и за чернокожими людьми, бьют их, лишают земли и загоняют все дальше в глубь материка, в безводную пустыню, обрекая на голод и вымирание. Книга иллюстрирована худ. В. Ватагиным.

На заре своей юности человечество совершенно беспомощно стояло перед окружавшими его стихийными силами природы. Оно походило на путника, изнывающего от жажды, не имеющего возможности пробраться к желанному источнику. Оно напоминало изголодавшегося, ищущего пищи среди окружающих его груд золота. Но еще в давние времена понял человек, что в природных силах таятся огромные, неиспользованные возможности, которые могли бы помочь ему подняться на высшую степень культурного существования.

Долго не знало человечество, какие изыскать способы, чтобы подчинить себе необузданные силы природы, но не находило желанного пути, который вывел бы его из рабского подчинения этим силам к господству над ними.

В древности строились плоты и лодки, которые двигались лишь благодаря течению рек. Затем была использована сила ветра, и на лодках уже были натянуты паруса. Таким способом достаточно быстро и без особого труда можно было раз'езжать по стране и доставлять домой добычу, не сгибая спины под тяжестью ноши.

Значительно позже задумал человек использовать течение воды для новой цели: силой воды люди заставляли вращаться мельничные колеса, превращая в построенных ими водяных мельницах хлебное зерно в муку.

Так постепенно зарождалась техника: не из желания властвовать, не из жажды к наживе, а из одного лишь стремления человека облегчить непомерно тяжелый свой труд и освободить свои силы для дальнейшего использования даров природы. В низменных местностях водяное колесо не находило себе применения. Слишком медленно было там течение рек, и оно не в силах было вращать тяжелые мельничные колеса. Но зато ветры свободно гуляли на просторе. Человек и их не оставил без внимания: он придумал ветряное колесо, приводимое в движение силой ветра.

Много тысячелетий прошло на этой стадии развития, — больше не в силах был отвоевать у великана-природы карлик-человек. Так длилось до XIX столетия. Слабые человеческие руки продолжали стучаться в закрытую дверь. Но все было напрасно, — только вода и ветер были единственными помощниками человека, к тому же так неохотно ему подчинявшимися.

Но вот, однажды, внезапно наступил переворот: изобретена была паровая машина. Явилась возможность использовать уголь в качестве нового источника движущей силы. Благодаря этому человечество сразу получило в свое распоряжение громадные запасы энергии.

Усиленно принялись строить паровые машины, чтобы получить, наконец, возможность выйти из рабского подчинения природе и освободиться от ее стеснительных уз. С помощью паровой машины человечество постепенно вырастало, обогащаясь силой и знаниями.

Уголь явился тем материалом, который в дальнейшем служил основанием для новых мощных созданий человеческого ума. Теперь нужно было только, чтобы техника могла свободно развиваться, а запасы угля в то время казались неисчерпаемыми.

Естественным следствием этого мнимого изобилия угля явилась чрезмерная и неэкономная трата его. Чем больше увеличивалось потребление угля, тем опустошительнее становились хищнические способы его добывания и, чем больше угля добывалось из-под земли, тем больше росло его потребление и тем зависимее становилось человечество от машины.