Всеобщая история искусств. Искусство эпохи Возрождения и Нового времени. Том 2 - i_003.jpg

Брунеллеско. Разрез капеллы Пацци. Нач. 1430. Флоренция.

Итальянцы питали большой интерес к пропорциям в искусстве, в первую очередь в архитектуре. Они называли наиболее гармонические из них «божественными» и старались обнаружить их в самом строении человеческого тела. Но они не были в этом педантами и не подчиняли своих замыслов раз навсегда выработанной системе, так как рассчитывали больше всего на свое развитое художественное чутье; недаром Микельанджело говорил, что циркуль должен быть в глазу человека. Их создания радуют самого непредубежденного зрителя соразмерностью своих форм. Они заметили, что отдельные архитектурные мотивы независимо от того, чему они служат, что изображают, из какого материала выполнены, одним только соотношением своих размеров доставляют глазу наслаждение, как благозвучный аккорд. Это было то золотое сечение, то два сложенных прямоугольника золотого сечения, то простые квадраты.

Всеобщая история искусств. Искусство эпохи Возрождения и Нового времени. Том 2 - i_004.jpg

Брунеллеско. План капеллы Пацци. Нач. 1430. Флоренция.

Чуткость к пропорциям смогла развиться в результате коренным образом изменившегося восприятия архитектуры. Готический собор уже в силу своих гигантских размеров почти необозрим; в его восприятии участвует четвертое измерение, время. Наоборот, здания Возрождения, какого бы размера они не были, можно охватить единым взглядом в одно мгновение, и это помогает уловить пропорциональность их частей. Значение пропорций возросло и потому, что архитектурная масса выступала в зданиях Возрождения не в действии, не в движении, как в готике, а всегда ограниченная, обрамленная членениями, кристаллическая по своему характеру. Пропорции с их повторными соотношениями позволяли мастерам Возрождения выявлять в архитектурной композиции соотношение подобных частей здания, показывать развитие и усложнение одной темы. Все это означает, что самые пропорции в эпоху Возрождения подчинились законам нового стиля.

В соответствии с этими принципами стиля современным Брунеллеско архитекторам и его ближайшим наследникам предстояло подвергнуть переработке все старые типы здания. Мы видим храмы с фасадом в виде триумфальной арки (Римини, Сан Франческо), базиликальные храмы, как бы составленные из пересечения двух портиков (Флоренция, Сан Спирито), дворцы с фасадами, подобными внешней стене Колизея (палаццо Руччелаи во Флоренции или палаццо ди Венеция в Риме), гробницы в виде ниши или окна, обрамленные полуциркульными арками (53). Итальянские мастера постоянно пользуются древними формами, но перерабатывают их соответственно своим задачам. Они как бы цитируют из сокровищницы античного наследия и, хотя свободно используют цитаты в своих целях, каждая из них сохраняет аромат того текста, из которого ее извлекли. Этим определяется художественная выразительность архитектуры Возрождения, неизменно овеянной воспоминаниями о классической древности. В каждом здании выражен свой особый художественный образ; его принадлежность к определенному типу имеет лишь второстепенное значение.

Вход в храмик Санта Мариа делле Грацие в Ареццо (49), предполагаемое произведение Джулиано да Майано (1432–1490), представляет собой открытый портик, только одной стороной примыкающий к храму. Он хорошо связан с окружающей природой; кипарисы и далекие горы в обрамлении этих арок образуют настоящие картины. И вместе с тем здесь незаметно полного слияния с пейзажем, как в помпеянском доме (ср. I, 95). Архитектура как создание человеческих рук имеет свою собственную, ясно подчеркнутую закономерность. Этот особый мир человека — подобие интерьера — обозначен здесь не массивом стен, как в романском искусстве, не сквозными цветными окнами, как в готике; он выражен в самой стереометрической ясности построения, в правильной расстановке колонн, намечающих его грани, и в этом смысле пространство портика сродни интерьеру капеллы Пацци. Колонны соединены арками, на колоннах водружены импосты, сквозной ритм пронизывает их; все формы оказываются более одухотворенными, исполненными движения; в широких арках, стянутых металлическими скрепами, особенно много напряжения благодаря тяжелой кровле. Все это скорее напоминает средневековую архитектуру, чем принцип классической тектоники (ср. I, 7).

Но сопоставим портик с Кордовской мечетью (ср. 1, 141) или готическим интерьером (ср. I, 20), и мы должны будем заметить, что люди Возрождения, изведав мир беспредельности, поставили своей задачей подчинить его ясным соотношениям, сделать его обозримым, легко охватываемым глазом, каким у древних был архитектурный объем. В этом отношении портик в Ареццо, звучащий таким чистым звуком, находит себе аналогию в перспективных построениях раннеитальянской живописи (ср. 48). В этом произведении мы находим наиболее полное архитектурное выражение того идеала счастливой, безмятежной жизни, к которому так страстно стремились гуманисты.

Дворцы XV века в значительно большей степени сохранили свой средневековый характер (51). Разбогатевшие купцы строили их по образцу княжеских дворцов суровыми, величественными, с грубой кладкой камней, так называемой рустикой; казалось, они были пригодны для обороны, хотя потребность в этом постепенно отпадала. Но все-таки и на эти сооружения новые вкусы наложили свой отпечаток. Пусть здание носит характер целого, нерасчлененного массива, но массив этот пропорционален, как в зданиях, обработанных ордером (ср. 52). Фасад дворца нередко приобретает самостоятельное значение: это парадная сторона, которую состоятельные люди выставляли напоказ перед своими согражданами. В палаццо Медичи нижний этаж был первоначально открыт, как в венецианском дворце дожей.

Всеобщая история искусств. Искусство эпохи Возрождения и Нового времени. Том 2 - i_005.jpg

Бенедетто да Майано. План дворца Строцци. Нач. 1489. Флоренция. 

Фасад итальянского дворца делится обычно на три этажа; во дворце Руччелаи им соответствуют три яруса пилястр. Но даже при их отсутствии в архитектурную композицию вводится начало ордера. Эти три ордера, соответствующие трем этажам, мыслятся как бы соразмерными человеку. Правда, это соответствие ордера этажам не означает их полного совпадения; линия карнизов далеко не всегда отвечает уровню пола. Обычно весь дворцовый фасад воспринимается как единое целое. Здание приобретает, таким образом, вполне законченный характер ясно обозримого объема. Сверху его завершает карниз: карниз этот по своим размерам соответствует либо одному верхнему этажу, либо рассчитан на весь фасад в целом; этим как бы предполагается, что большой ордер проходит через все здание. В отличие от кладки средневековых замков русты дворцов Возрождения правильно обтесаны; благодаря этому глаз сразу схватывает, каким образом все здание сложено из отдельных камней, и это умеряет впечатление массивности целого.

Внутренние помещения дворца располагаются вокруг открытого двора с колоннадой (стр. 27). Формы двора и отдельных помещений обычно пропорциональны. Все это дает большую стройность и цельность композиции, какой не знали даже римские здания (ср. I, стр. 175). В выработке типа дворца большую роль сыграл Микелоццо (1396–1472), строитель дворца Медичи (ныне Риккарди, около 1444–1452). Соблюдение общего типа не исключало индивидуальных отклонений: более суровый, тяжелый характер носит дворец Питти (около 1460); более изящен расчлененный пилястрами фасад дворца Руччелаи (около 1446); несколько строг и сух по своим формам дворец Строцци (1489, 51).

Каждая купеческая семья сооружала для себя свой городской дворец-замок, но в то время мало кому приходило в голову, что все они вместе могут составить городской ансамбль. Дворцы XV века нередко стоят в тесных уличках, где трудно охватить одним взглядом весь их фасад. Отдельное здание ставится так, точно вокруг него нет других построек. В Пиенце, где папа Пий (Эней Сильвио Пикколомини) застроил городскую площадь, здания собора, дворца и городского совета расположены наискось по отношению друг к другу, чтобы зрителю легче было воспринять в каждом из них его самостоятельный объем. Мысль о городском ансамбле уже брезжила в сознании передовых людей того времени. Но это была всего лишь утопия; ее воплощали в картинах или в планах идеально правильной формы, но в жизни она не могла найти осуществления.