Новгородская икона конца XIV века Николы с житием (Третьяковская галерея) при всей ремесленности рисунка и бедности красок подкупает остротой в передаче драматических положений. В одном из клейм изображено, как Никола избавляет от смерти трех приговоренных: с детской доверчивостью взирают они на своего избавителя, внезапное появление которого из-за горы наглядно передано художником. В другом клейме Никола стоит около огромной лодки, в которой сгрудилось множество людей; к мачте лодки подвешены три черных чортика, которых Никола укротил своей молитвой.

Более сложная драматическая сцена представлена в клейме, изображающем Николу на вселенском соборе разоблачающим еретика Ария (102). При всей неуклюжести рисунка здесь развернуто сложное действие. Высоко на светлом помосте сидит, свирепо поблескивая черными глазами, император; к нему почтительно повернулся патриарх, крепко сжимающий в руках книгу; два других старца словно вслушиваются в их беседу. Внизу происходят прения о вере между Николаем и Арием. Выделяющийся своим силуэтом на светлом фоне, еретик наступает на Николая. Тому некуда отступить, но он стойко выдерживает натиск.

В клейме одной ростовской иконы Никола, представлен на бурном море (103): четко обрисован силуэт лодки, вздувшийся парус, черные выразительные силуэты чертей. Психологическим средоточием композиции служит лицо Николы, полное кротости и твердости. Правда, византийским миниатюристам того времени удавалось более эффектно и патетично передавать в фигурах испуг, страх, удивление (I, 137). Зато в произведениях русских мастеров больше теплоты и искренности. В церковные, легендарные сюжеты русские мастера вкладывали свой жизненный опыт. Время татарского ига, закалившее стойкий и сильный характер русского народа, отразилось в этих произведениях. Здесь ясно видно, как углубилось представление о нравственном подвиге за полстолетия со времени создания погодинского Георгия (ср. 101).

В XIII–XIV веках на Руси широко распространяется резьба, и особенно резьба по дереву. Дерево было всегда под руками. Резьба по дереву была издавна делом привычным для русских мастеров. В этой области могли полнее всего проявить себя художники-самоучки. Правда, изделия из дерева больше других были подвержены уничтожению огнем. Но до нас все же дошли два произведения народного творчества XIII–XIV веков.

Первое — это деревянное тябло, видимо, украшавшее иконостас какой-то северной деревянной церкви (98). Тябло это состоит из девяти клейм. В центре находится полустертое от времени распятие, по бокам от него шестикрылые херувимы, за ними по две полуфигуры святых, по краям два фантастических зверя. Если иконописцы того времени для придания фигурам большей выразительности делали головы их непомерно огромными (ср. 101), то резчик тябла, для того чтобы придать больше мощи телам, впал в другую крайность. Фигуры обрисованы огромными дугами, прямые складки нанесены насечкой и не разбивают силуэта. В крайних клеймах мастер больше всего отступил от церковной традиции. Рядом со святыми он представил сказочных львов в духе владимиро-суздальских рельефов. Ему нелегко было справиться со своей задачей. В частности, непонятно, каким образом из-под туловища животного появляется хвост, процветающий тремя листами. Это тябло дает представление о тех посредствующих звеньях, через которые традиции владимирской резьбы переходили в крестьянскую деревянную резьбу.

В 1359 году жителями Людогощинской улицы в Новгороде, населенной преимущественно ремесленниками, был сооружен огромный деревянный резной крест в их приходской церкви Флора и Лавра (об этом событии сообщает надпись, вырезанная у основания креста). Крест этот покрыт завитками, напоминающими золотую скань. В его плетенье включены звериные мотивы. Видимо, эти восходящие к дохристианскому прошлому мотивы стойко держались в народном искусстве, если они нашли себе применение даже в кресте, украшавшем внутренность храма. Весь крест покрыт небольшими медальонами с фигурами святых и житийными сценами. Резчики мало считались с традиционной иконографией. Отдельные медальоны посвящены популярным в Новгороде святым Флору и Лавру, Косьме и Дамьяну, пророку Илье. В подборе сюжетов сказался интерес к героям народной поэзии, змееборцам-богатырям. Георгий поражает змия, Федор Тирон спасает от змия женщину, Самсон раздирает звериную пасть (97). Впрочем, в характере борьбы, как и в мученичестве погодинского Георгия, нет ничего героически-приподнятого. Фигуры не выражают даже такого напряжения, какое чувствуется в фигуре Иакова киевской Софии (ср. 72). Неуклюжий большеголовый Самсон оседлал зверя и раздирает руками его пасть. Орнаментальный завиток львиного хвоста подобен орнаменту фона. Изображение похоже на геральдический знак.

В начале XIV. века, при сборке бронзовых дверей XI века, привезенных в свое время в Новгород из Германии, русский мастер Авраам добавил несколько пластин собственного изготовления. В его автопортрете повторены черты автопортрета мастера Риквина XI века. Зато в несколько более поздней пластине, изображающей китовраса, новгородский литейщик проявил высокое, оригинальное искусство (17). Русским мастерам почти не представлялось повода показать свое искусство в области фигурного литья из бронзы. Тем более достойно внимания совершенство пластической лепки новгородского кентавра. Туловище коня превосходно слито с туловищем человека, хорошо передано порывистое движение, смело показан поворот корпуса назад, что придает богатство движению и завершенность композиции. Во всем этом сквозит большая творческая зрелость, тонкое. понимание пластической формы. Этот фрагмент говорит о том, как богат был художественными силами Новгород.

В XIV веке на Руси в украшении рукописей получает распространение так называемый «звериный стиль». В прошлом основой «звериного стиля» было суеверное представление о зверях, как о воплощении стихийных сил природы. В повести о Вавилоне гибель города символизируют наполняющие его площади клубки змей. Мотивы «звериного стиля» в рукописях XIV века (стр. 133) с первого взгляда напоминают произведения древнеславянского прикладного искусства (ср. 63). Однако четыре века прошли для развития русского искусства не даром.

17. Китоврас. Корсунские врата. Новгород

Инициал. Новгородская псалтырь

Звериный орнамент стал более сложным и причудливым. Большую роль начал играть узор завитков и плетений. Звери последовательно подчиняются общему силуэту буквы, они лишь оживляют то, что находится внутри контура. Вместе с тем первоначальный магический смысл изображения зверей и чудовищ окончательно был утрачен. Остались только красота узора, игра воображения, виртуозное искусство плетения линий. Все это означало преодоление темных верований старины.

Особенное развитие и распространение получают в XIII–XIV веках инициалы фигурного характера. В Хлудовской псалтыри 1323 года фигуры полулюдей-полузверей вместе с птицами составляют начальные буквы. Фигуры чудовищ характеризованы очень живо, переданы повороты их голов, выразительные взгляды. Образующие букву животные представлены в действии: птицы клюют, змеи жалят, полузвери повернули головы и внимательно всматриваются. Превращение одного существа в другое, плетение линий можно сравнить с ходом сказочного повествования, с его неожиданным нагромождением небывалых обстоятельств, которые в конечном счете заключают в себе глубокий здравый смысл. Своей расчлененностью и определенностью очертаний силуэта русский орнамент резко отличается от орнамента кельтского и германского (стр. 133» ср. I, стр. 301).

В русских рукописях этого времени нередко встречаются и бытовые сценки, согретые необычным для церковного искусства народным юмором. Изображается человек около костра с надписью: «Огонь руки греет». Человек с шайкой в руках — это сценка в бане. Гусляр в короне на голове с усмешкой на устах перебирает струны на гуслях; «Гуди гораздо!» — говорит приписка (стр. 135). Два рыбака тащат сети; один говорит: «Потяни, Коровин сын», другой отвечает: «Сам еси таков». Фигурки в этих сценках неуклюжи, как в погодинском Георгии (ср. 101).