Мама ничего ему не сказала. Ни словечка. Только стояла, бледная, одинокая, заламывая пальцы. И все.

После обеда Джонни сел и сосредоточенно записал в десятицентовом блокноте все, что знал о Девушке в Сундуке, кузене Уильяме, маме, папе, бабушке и дяде Флинни.

«Девушка в Сундуке любила папу, — вывел он, хорошо наслюнявив карандаш. — И когда она пришла в дом, папа ее убил. — Джонни задумчиво вытянул губы. — Или мама ее убила. — В голове у него мешались виденные в кино страшные убийства. — Бабушка или дядя Флинни могли ее убить, потому что она им угрожала… их бе-зо-па-сно-сти». — Вот так. Джонни писал старательно и быстро. Посмотрим… — А кузен Уильям? Может, она все же его подружка? — Джонни на это немного надеялся, потому что недолюбливал кузена. — А может, это что-то в прошлом бабушки? Или дяди Флинни? — А как насчет…

— Джонни! — Бабушка зовет.

Джонни поспешно убрал блокнотик.

Подталкивая Джонни тросточкой, бабушка провела мальчика в свою комнату, усадила за шахматную доску и указала подбородком на белые фигуры:

— Это твои. Мои — черные. — Она призадумалась. — Как обычно.

— Мы играть не сможем, — заявил Джонни. — У тебя двух фигур нет.

Бабушка глянула на доску:

— Снова дядя Флинни. Он вечно уводит фигуры у меня из-под носа. Все равно сыграем. Мне и того хватит. Ходи. — Она ткнула узловатым пальцем в доску.

— А где дядя Флинни?

— Поливает сад. Ходи.

Джонни завороженно смотрел, как шевелятся ее пальцы. Бабушка нагнулась над полированными клеточками доски.

— Мы все хорошие люди, Джонни. Двадцать лет мы так славно жили в этом доме. Ты провел в нем лишь малую часть этих лет. Мы никогда не искали трудностей на свою голову. И ты их нам не ищи.

В окно билась большая черная муха. Где-то на первом этаже капала из крана вода.

— Я не ищу… трудностей, — выдавил Джонни. Шахматную доску опять смыли струйки цветной воды. — Папа сегодня за завтраком был такой бледный, странный. Почему он так переживает из-за куклы, бабушка?

А мама вся взведенная, как пружина в часах, вот-вот прыгнет. Из-за куклы так ведь не переживают, правда?

Бабушка помедлила над черным слоном, спрятавшись, как дряхлый рак-отшельник, в кружевную раковину.

— Не было никакого трупа. Фантазия у тебя разыгралась не в меру. Забудь об этом. — Она так глянула на Джонни, точно это он убил Девушку в Сундуке. — Лучше ходи по солнечной стороне. Молчи, не путайся под ногами и забудь. Кто-то должен сказать тебе это. Не знаю, почему все сваливают на меня. Просто забудь!

Они играли в шахматы до заката. И снова ужин был съеден торопливо, в доме как-то сразу стемнело, и все поспешно разошлись по своим спальням.

Джонни слушал, как часы отбивают четверти. В дверь постучали.

— Кто там?

— Дядя Флинни.

— Чего тебе, дядя?

— Пора рассказать на ночь сказку.

— Ой, дядь Флинни, только не сегодня…

— Нет, сегодня. Это особая сказка. Самая особенная сказка.

— Я очень устал, дядя Флинни, — проговорил Джонни. — В другой раз, а? Только не сегодня.

Дядя Флинни ушел. Часы все били — десять. Рано. Одиннадцать. Еще рано. Без четверти полночь.

Джонни открыл дверь.

Дом спал. Лунный свет лился в высокие окна, большая парадная лестница сияла нетронутым блеском, и нигде не шевелилась и тень.

Джонни закрыл дверь. Где-то в тишине бабушка тяжело похрапывала под балдахином и очень тихо позвякивало стекло, будто в комнате кузена Уильяма нервно перекатывались бутылки.

У лестницы Джонни остановился. Вот если он сейчас вернется в кровать, вернется и все забудет, не станет и трудностей. Все будет как пару дней назад.

И мама станет смеяться на вечеринках, и папа будет ездить в контору с огромным чемоданом, и бабушка будет попивать свое бренди, и кузен Уильям будет колоть булавками манекены, и дядя Флинни будет вечно рассказывать свои бредовые, бессмысленные сказки на ночь.

Но все не так просто. Возврата нет. Идти можно только вперед. Папа, его единственный друг, после этого — случая? — стал чужим. А мама совсем сломалась. Глаза красные, словно она плачет ночами. Ведь под всем этим блеском ей тоже надо жить. Бабушка выпьет в неделю две бутылки бренди, не одну. А кузен Уильям будет вспоминать о Девушке в Сундуке каждый раз, втыкая иголку в манекен, будет бледнеть, шарахаться и топить страх в коньяке.

Она была такой одинокой, когда Джонни нашел ее, — прекрасная темноволосая девушка в пыльном сундуке. Такая чужая. Они были теперь связаны. Ее убили за то, что она была чужой в этом доме, — но Джонни тоже стал чужим. И поэтому он хотел отыскать ее снова. Как потерянную сестру. Ее надо найти, надо помнить — и нельзя забыть.

Джонни осторожно щупал ногой каждую ступеньку, цепляясь за перила. На чердаке ее уже нет, и в комнатах тоже — как они могли бы спать рядом с ней? Может, внизу? Где-то в отложениях темноты. Но не в комнатах прислуги, конечно.

Едва он добрался до последней ступеньки, как наверху медленно-медленно отворилась и вновь закрылась дверь. Звука не было, но кто-то спокойно и неслышно прошел и встал на верхней ступеньке парадной лестницы.

Джонни замер, вцепившись в стену, точно тень. Пот стекал по лицу, капал с ладошек. Он не видел, кто молча стоит там, в темноте, но ощущал его пристальный взгляд.

Но повернуть назад нельзя. Нельзя просто лечь в постель и все забыть. Забыть Девушку в Сундуке, ее одинокую смерть. Джонни глубоко вдохнул, подождал секунду и, увидев, что стоящий на лестнице не собирается спускаться, ринулся через зал, по коридору, в кухню, через черный ход на освещенные луной просторы сада.

Впереди лежали сияющий квадрат бассейна, роща, сауна, по обе стороны от нее — цветники и сверху — звезды. Чуть дальше виднелись теплица и садовый сарайчик. Туда и побежал Джонни. Тень сарайчика послужила ему убежищем. Оглянувшись, он не заметил в доме ни движения, ни огонька.

Тело, должно быть, спрятано в одной из садовых построек.

Так хорошо сейчас было бы в постели. За запертой дверью. Джонни дрожал, как вода в бассейне. Ему показалось, что кто-то смотрит на него из окон второго этажа. Намек на стоящую фигуру, вроде той, что смотрела с лестницы… Потом она исчезла.

Послышались шаги. Кто-то шел по покрытой гравием дорожке, идущей от парадного, через рощу сикоморов, кто-то прятался в тени деревьев, невидимый и едва слышный.

А потом внезапно на свет вышла она. Не мама и не бабушка. На грани лунного полусвета и рваных теней стояла Девушка из Сундука.

Она молча смотрела на Джонни.

Мальчик сглотнул. Пальцы его сами собой «вцепились в тело. Моргая, он недоверчиво вглядывался в представшую ему картину. Листья сикоморов дрожали на ночном ветру. Где-то за оградой ухнул клаксон, точно заблудившаяся сова.

Так она жива! Весь дом просто потешался над Джонни. Это все какая-то невероятная, непонятная шутка. Все они против него. А учительница — живая! Не было никакого убийства! И трупа не было! Она пришла, его собственная и ненаглядная, в минуту самого непереносимого одиночества.

Джонни выпрыгнул в лунный свет. Он бежал изо всех сил, тихо, не крича и не окликая, по траве, по плиткам вокруг бассейна, к сикоморам.

А она ждала его, раскинув руки для нежных объятий, и тени сикоморов колыхали ее тонкое вечернее платье.

— Элли, это ты? — прошептал Джонни. Он потянулся к подолу плывучих теней…

И вселенная лопнула. Платье взметнулось безумным, пьяным вихрем. Девушка из Сундука согнулась с хриплым вздохом, падая в обморок… нет. Падая!

Тень хлестнула Джонни по лицу, раз, другой, третий, оглушая, выбивая всякое соображение. Он упал на колени, и, прежде чем успел поднять руки, прикрывая лицо, чьи-то сильные пальцы зажали ему рот.

«Мама!» — мелькнула страшная мысль.

Мама, одетая в платье Девушки из Сундука, чтобы подманить к себе.

«Мама, не убивай меня! Не убивай! — пытался вскрикнуть он. — Прости, что я пытался вызвать полицию! Мама, ты так любишь папу — ты поэтому убила Элли, да? Мама, пусти! Ты была так на нее похожа в этой тени!»