Один маленький кусочек органической материи, а именно Долли Уолтерс, испытывал все эти чувство, вернее, все, кроме радости, а еще вдобавок такие, как негодование и скука. Особенно скуку, за исключением тех моментов, когда преобладающим становился ужас. Внутренности корабля Вэна больше всего напоминали помещение сложной, полностью автоматизированной фабрики, где оставлено немного места для людей, чтобы можно было произвести ремонт. Даже сверкающая спираль, часть двигательной системы хичи, была видна лишь частично: Вэн окружил ее ящиками с запасами пищи. Личные вещи Долли — они состояли из ее кукол и шестимесячного запаса тампонов — были затолканы в небольшой шкаф в крошечном туалете. Все остальное пространство принадлежало Вэну. Делать особенно было нечего, да и места для занятий не было. Единственные веера, оказавшиеся у Вэна, содержали только детские сказки. Вэн сказал, что их записали для него, когда он был маленьким. Долли от них страшно скучала, хотя не так, как вообще от безделья. Даже приготовление пищи и уборка лучше безделья, но возможности ограничены. Иногда кухонные запахи заставляли Вэна искать спасения с посадочном аппарате — а чаще бушевать и орать на нее. Стирать было легко, нужно только всунуть вещи в что-то вроде котла, там через них пропускается горячий пар, но, высыхая, они увеличивают влажность воздуха, а это — снова буря и крики. Он ее на самом деле никогда не бил — конечно, если не считать толчков, которые он выдавал за любовную игру, — но очень пугал.

Но не так сильно, как черные дыры, которые они посещали одну за другой. Вэна они тоже пугали. Но страх не удерживал его; только делал еще более трудной жизнь с ним.

Когда Долли поняла, что вся эта безумная экспедиция — только безнадежные поиски давно потерянного и, вероятно, давно мертвого отца Вэна, она почувствовала к нему настоящую нежность. И хотела бы, чтобы он позволил ей ее выразить. Бывали времена, особенно после секса, особенно в тех редких случаях, когда он не засыпал сразу или не отталкивал ее от себя грубыми и непростительно критичными интимными замечаниями, — времена, когда они несколько минут обнимали друг друга в тишине. Тогда она испытывала страстное желание установить с ним человеческий контакт. Прижаться губами к его уху и прошептать:

— Вэн. Я понимаю, что ты чувствуешь. Я хотела бы помочь тебе.

Но, конечно, она так и не осмелилась.

И еще одно она не смела сделать — сказать ему, что, по ее мнению, он собирается убить их обоих, пока они не обнаружили восьмую дыру, и у нее не осталось выбора. Даже на расстоянии двух дней полета — два дня на скорости быстрее света, почти световой год — она казалась особой.

— Почему она так странно выглядит? — спросила Долли, и Вэн, даже не оглядываясь, не отрываясь от экрана, сказал то, что она и ожидала:

— Заткнись. — И продолжал болтать со своими Мертвецами. Как только он понял, что она не понимает ни по-испански, ни по-китайски, он говорил в ее присутствии, но всегда на непонятных ей языках.

— Пожалуйста, милый, — сказала она, ощущая пустоту в желудке. — Что-то здесь неправильно. — Что именно неправильно, она не могла сказать. Объект на экране казался маленьким. Виден был не очень ясно и подрагивал. Но никакого следа светящихся частиц и потоков энергии, которые образуются, когда материя втягивается в дыру. Однако что-то было, какое-то мерцание, голубоватое и, конечно, не черное.

— Тьфу! — сказал он, потея. Потом — он был испуган не меньше ее — приказал: — Скажи суке, что она хочет. По-английски.

— Миссис Уолтерс? — Голос звучал неуверенно и слабо; это голос мертвого человека, если вообще его обладателя можно назвать человеком. — Я объяснял Вэну, что это так называемая обнаженная сингулярность. То есть она не вращается и поэтому не является абсолютно черной. Вэн? Ты сравнил ее с изображениями на картах хичи?

Вэн проворчал:

— Конечно, дурак. Я как раз это делаю, — но голос его дрожал. Вэн коснулся приборов. На экране рядом с изображением появилось еще одно. Голубоватый туманный болезненный для глаз объект. А рядом, на другой половине, тот же объект, но со множеством ярких коротких красных черточек и мерцающих зеленых кругов.

Мертвец с печальным удовлетворением сказал:

— Это опасный объект, Вэн. Так его отметили хичи.

— Идиот! Все черные дыры опасны! — Вэн отключил говорившего и с презрением и гневом повернулся к Долли. — Ты тоже боишься! — обвинил он и убежал к краденым и пугающим Долли приборам в аппарат.

А мне тем временем снилась глубокая крутая гравитационная дыра и скрытое в ней сокровище. Когда Вэн занимался своими крадеными приборами, потея от ужаса, я потел от боли. Когда Долли с удивлением смотрела на большой призрачно-голубой объект на экране, я смотрел на тот же объект. Она никогда не видела его раньше. А я видел. У меня над кроватью висел его снимок, и сделал я этот снимок, когда испытывал еще большую боль и был совсем сбит с толку. Я попытался сесть, и сильные мягкие руки Эсси снова уложили меня в постель.

— Ты еще на системах жизнеобеспечения, Робин, — сказала она. — Не нужно слишком много двигаться!

Я находился в маленькой больничной палате, которую построил в своем доме на Таппановом море, когда стало казаться, что слишком хлопотно каждый раз отправляться в больницу, если кому-то из нас требовалась замена органов.

— Как я сюда попал?! — смог я спросить.

— Самолетом, конечно. — Эсси посмотрела на экран у меня над головой и кивнула.

— Значит, мне сделали операцию, — заключил я. — Этот сукин сын Альберт опоил меня. И ты отвезла меня домой, пока я был под наркозом.

— Как умно! Да. Теперь все позади. Доктор говорит, что ты здоровая сельская свинья и скоро поправишься, — продолжала она, — только некоторое время еще будет немного болеть живот, потому что тебе вшили три метра новых кишок. Теперь поешь. И снова поспи.

Я откинулся на подушку, пока Эсси разговаривала с программой-шефом, и смотрел на изображение на стене. Его повесили, чтобы напоминать мне: сколь бы ни были неприятны процедуры, поддерживающие мою жизнь, были времена гораздо более неприятные. Но сейчас изображение напомнило мне о другом. О женщине, которую я утратил. Не скажу, что я годами не вспоминал о ней, потому что это неправда. Я думал о ней часто, но как о далеком воспоминании, а теперь — как о живой личности.

— Пора поесть рыбной похлебки, — жизнерадостно пропела Эсси.

Клянусь Господом, она не шутила. Так оно и есть, отвратительно пахнущая, но, как она говорит, насыщенная всем тем, что мне необходимо и что я могу съесть в своем нынешнем состоянии. А тем временем Вэн рылся в черной дыре умным и сложным оборудованием хичи; а тем временем мне пришло в голову, что тошнотворная похлебка, которую я ем, насыщена не только лекарствами; а тем временем сложные механизмы выполняли еще одно задание, о котором Вэн не знал; а тем временем я заставил себя проснуться настолько, чтобы спросить Эсси, сколько времени я проспал, и она ответила:

— Довольно долго, дорогой Робин, — и потом я снова уснул.

Особое задание заключалось в извещении, потому что из всех своих механизмов хичи больше всего опасались нарушителя порядка в линейных системах. Они боялись, что этот механизм, неправильно примененный, полностью и бесповоротно нарушит весь их порядок, и поэтому во все механизмы встроили сигналы тревоги.

Когда вы опасаетесь, что кто-то подберется к вам в темноте, вы устраиваете ловушки: подвешиваете к веревке десяток гремящих банок, вешаете что-нибудь такое, что может упасть на голову незваного гостя — все, что угодно. Но нет большей темноты, чем темнота между звездами, так что хичи оставили своих часовых. Ловушки, оставленные хичи, были многочисленны, хитроумны и обладали очень-очень громкими голосами. Когда Вэн развернул свою спираль, она немедленно подала сигнал, и тут же связист доложил об этом Капитану.