Энн даже не взглянула на свое платье тускло-лилового оттенка. Она прекрасно знала, что оно ей совсем не идет, равно как и то, что при желании ей ничего не стоит заменить его на другое. После смерти мужа Энн унаследовала целое состояние, но не считала себя вправе расходовать его на собственные прихоти, не находя для него, однако, никакого иного применения. У нее не было собственного дома, который требовалось бы содержать. Небольшое поместье, где они жили с Мэтью, являлось для них не более чем кратковременной остановкой в бесконечной погоне за удовольствиями, и вскоре после его гибели оно было продано. Именно тогда Энн решила основать благотворительный фонд для тех людей, которых ее муж так подвел.

Ее опекуны вначале воспротивились этому решению. По их словам, они взяли на себя торжественное обязательство позаботиться о том, чтобы состояние Мэтью пошло на личные нужды его вдовы, а не на каких-то безымянных, безликих бывших моряков. Но, коль скоро эта мысль завладела ею целиком, Энн не собиралась отступать. Ей просто необходимо было хоть чем-нибудь помочь подчиненным Мэтью.

Вскоре после приезда в Лондон она начала сбор пожертвований. Вначале господа из высшего общества с энтузиазмом откликались на ее просьбы, обещая пожертвовать на благотворительные цели огромные суммы и стремясь в этом отношении перещеголять друг друга, а заодно и произвести благоприятное впечатление на газетчиков.

Однако очень скоро Энн пришлось убедиться в том, что посулы далеко не всегда совпадали с действительными взносами. И нередко люди, которые обещали крупные суммы, стоило ей обратиться к ним напрямую, угрожали погубить в глазах света все семейство Нортов, если только Энн посмеет открыто упрекнуть их в скаредности.

Поэтому она решилась на воровство, чтобы раздобыть обещанные деньги.

Сначала она грабила только тех, кто на публике похвалялся своей щедростью, а на самом деле отказывался от своих слов. Но по прошествии нескольких месяцев список ее жертв расширился: к нему прибавились светские щеголи без определенных занятий и без понятий о чести, знатные дамы, проматывавшие все свое состояние в азартных играх…

Джек Сьюард положил этому конец.

Она была глубоко этим уязвлена. В ту ночь ей не хотелось признавать себя побежденной, однако у нее не оставалось иного выбора.

Он сказал, что ему нужно кое-что из того, что было похищено ею раньше, однако, как Энн ни пыталась, она не могла понять, о чем речь. И пока он не найдет то, что искал, ей следовало на время затаиться. Здравый смысл подсказывал, что пора остановиться, и на этот раз она была обязана прислушаться к его голосу.

— А где же отец? — торопливо прошептала ей на ухо София. — Мы не можем быть представлены, если его не будет с нами.

— Представлены кому, София? — осведомилась Энн, довольная тем, что ее размышления прервали.

— Боже праведный, Энн! Неужели ты пропустила мои слова мимо ушей? Я же только что тебе сказала. Он здесь.

— Какое-нибудь новое увлечение, София? Кто же он на этот раз? Лорд Стрэнд? Или лорд Веддер? — Она нахмурилась, заметив, что одна из пуговиц на ее перчатке расстегнулась, и принялась засовывать крошечный перламутровый шарик обратно в атласную петельку. — О ком ты говоришь, дитя?

— Об Ищейке из Уайтхолла, — ответила ее кузина. — Некоторые, впрочем, зовут его Джеком Дьяволом.

Перламутровая пуговица отскочила от перчатки Энн и упала на пол, закатившись под пышные юбки. По ее коже пробежала легкая дрожь, нечто вроде озноба, как знак близкой опасности, до странности привычный и волнующий. Это было то самое ощущение, которое она испытывала, надевая черную маску и на несколько коротких часов превращаясь в Рексхоллского Призрака.

Она больше не пыталась отделаться от этого захватывающего, не знающего жалости чувства. Лишь находясь на волосок от гибели, Энн испытывала острое возбуждение, которое свидетельствовало о том, что она еще жива. После стольких лет напрасных поисков ей удалось наконец найти место, где прошлого для нее не существовало, — лондонские крыши.

Именно тут она открыла в себе тягу к опасности, когда сердце в груди бьется чаще, а от стремительного бега захватывает дух и каждая запертая на замок, погруженная в тишину комната бросает тебе вызов.

Энн непроизвольно стиснула сложенные на коленях руки. Последние отголоски недавнего оживления заглохли в ее душе, уступив место тяжелому предчувствию, от которого все холодело внутри. Она вела себя глупо, пытаясь поддразнить этого человека с его изящными манерами, тихим голосом и глазами затравленного зверя. Она совершила еще одну глупость, позволив ему себя поцеловать. Но самой непростительной глупостью с ее стороны было желание большего.

— А он чрезвычайно привлекателен, — прошептала между тем София.

Энн осторожно подняла голову. Вот он! На противоположном конце огромной залы Джек Сьюард протискивался через пеструю, суетливую толпу гостей, чем-то напомнив ей волка, которого держала у себя леди Шеффилд, — такого же замкнутого и настороженного, со стороны как будто ручного, но со зловещим блеском в глазах.

Сьюард явно кого-то искал. И Энн знала — пожалуй, даже слишком хорошо, — кого именно.

Она наблюдала за Джеком, надеясь, что София не заметит ее пристального внимания к нему, а сам полковник не осмелится к ней приблизиться. Ее ужасала мысль, что, едва заметив ее взгляд, он уже не в силах будет отвести от нее глаз.

Джек Сьюард в тот вечер выглядел поразительно красивым и неприступным со своими чуть взъерошенными золотистыми волосами, резко очерченным подбородком и глазами, словно пронизывавшими собеседника насквозь. Но не только правильные черты лица приковывали к нему все взоры. В его манерах присутствовала какая-то необъяснимая утонченность, то редкостное изящество, которое в сочетании с глазами хищника поневоле будило воображение. Пока он следовал через залу, многие дамы не сводили с него настороженных и любопытных взглядов.

Энн развернула веер и стала незаметно следить за Сьюардом. Ей трудно было подобрать слова, чтобы выразить впечатление, которое производил на нее полковник. Она знала лишь, что даже сияние тысяч свечей в канделябрах не в состоянии разогнать тень, омрачавшую его лицо, что даже самый лучший портной в Лондоне не мог бы придать вид модной томности этой крепкой, подтянутой фигуре, а небрежная походка вразвалку, которой славились денди, не шла ни в какое сравнение с его отточенной и по-своему грациозной поступью.

Джек между тем склонился к руке Дженетт Фрост. Внезапно между ними возник отец девушки с багровым от гнева лицом. Какими бы резкими ни были его слова, обращенные к Сьюарду, они, похоже, не оказали на полковника никакого действия. Он просто удостоил Дженетт поклоном, после чего отвернулся и спокойно зашагал прочь.

— Я непременно должна с ним познакомиться. Какой такт! Какая изысканность в обращении! — затараторила София, едва переводя дух. — По-моему, он восхитителен. Знаешь, он ведь тоже был на войне. Говорят, ему поручали там ужасные вещи. Такие, за которые не взялся бы никто другой!

Ужасные вещи… Этот мягкий голос, усталый вид, глаза человека, пресыщенного жизнью… Ужасные вещи.

— Он незаконнорожденный. Если верить молве, сэр Джеймисон прижил его с какой-то шотландкой, бывшей у него в услужении. Он так и не признал сына, более того, отказался дать ему свое имя. Хотя надо отдать должное старику — именно он занимался его воспитанием.

— Откуда тебе столько известно об этом человеке, София? Это просто неприлично.

— Ох, Энн, не будь ханжой! Об этом знают все. По слухам, он новый фаворит Принни, хотя, — тут она сделала паузу, задержав взгляд на высокой фигуре Сьюарда, — он едва ли во вкусе Принни, тебе не кажется? Сейчас все вокруг только о нем и толкуют. О нем да еще о том воришке. — София звонко рассмеялась. — По правде говоря, я даже не знаю, с кем мне было бы приятнее встретиться — с Джеком Дьяволом или с Рексхоллским Призраком. Какая заманчивая дилемма!

— Рексхоллским Призраком? — переспросила Энн, тотчас забыв о Сьюарде. Разумеется, до ее слуха доходило прозвище, которое дал ей какой-то острослов, однако она даже понятия не имела о том, что ее проделки стали излюбленной пищей для пересудов светских сплетников.