Его слова резкой болью отдались в сердце Энн. Боже милостивый! Бедное дитя. Бедный мальчуган.

— И это еще не самое худшее из того, что сделал с ним Джеймисон.

Энн перевела дух и отрицательно покачала головой, хотя трудно было сказать, к кому относилось это движение — то ли к Гриффину с его откровениями, то ли к Джеймисону.

— Он заставил мальчишку думать, будто тот проклят, обречен гореть в аду уже за одно только свое появление на свет. Когда-то полковник был убежден в этом так же твердо, как мы с вами убеждены в том, что у нас есть твердь под ногами. И я не уверен, что он до сих пор так не думает.

— Но зачем это понадобилось Джеймисону? Как можно так обращаться с собственным сыном?

— Он полагал, что имеет на это право. Когда речь идет о таком человеке, как Джеймисон, искать иные причины нет смысла.

— А почему вы мне об этом рассказываете? — спросила Энн. Ей хотелось заткнуть уши, лишь бы не слышать больше никаких ужасов. — Почему?

Гриффин не удостоил ее ответом. Он только смерил ее мрачным взглядом, после чего продолжал:

— Полковник отнюдь не такое воплощение зла, как может показаться. Вы знаете, что он когда-то спас жизнь мне и еще четверым моим друзьям? Он готов пожертвовать собой ради людей, которых знать не знает.

Гриффин подошел к Энн поближе. Его взгляд был суровым, но в голосе чувствовалась скрытая теплота.

— Мы все тогда работали на Джеймисона, — продолжал он, — хотя сами об этом не догадывались. Нашей задачей было собирать из первых рук сведения о войсках Наполеона и затем разными путями переправлять их в Лондон. Нас поймали, — при этом воспоминании он невольно поежился, — и лягушатники[23] уже хотели было вздернуть нас, как шпионов. Услышав об этом, Джек предложил им сделку: его жизнь в обмен на наши. — Гриффин улыбнулся. — О, можете мне поверить, они с радостью ухватились за это предложение. Джек Сьюард был для них как бельмо на глазу с самого начала войны. За его голову была назначена награда, достойная коронованной особы.

Гордость, прозвучавшая в его голосе, заставила ее содрогнуться.

— Итак, они согласились на его условия, и Джек устроил так, чтобы они не смогли отвертеться от этой сделки. Он оказался у них в лагере, а мы вышли на свободу.

— А что было потом? — спросила она.

— Они повесили Джека. — Прежняя беззаботность исчезла из его голоса. — Повесили, понимаете ли вы это? Нам не удалось прорвать их укрепления достаточно быстро. Полторы сотни людей против двадцати, и мы не успели добраться до него вовремя. — Шотландец уставился на нее с таким видом, словно она знает ответ на эту загадку и умышленно его скрывает. — Почему? — продолжал он. — Мы знали, что численное превосходство на нашей стороне. Французы все равно собирались сдаться по всей линии фронта, и тем не менее они его вздернули. Вы никогда не задавались вопросом, откуда у вашего мужа эта хрипотца в голосе? Ему пришлось целых две минуты болтаться на виселице, прежде чем я вынул его из петли.

Его лицо исказилось от нечеловеческой боли. Только звук слабого дыхания Энн нарушал тишину.

— Зачем я вам обо всем этом рассказываю? — бросил Гриффин ей в лицо ее же вопрос. — Я просто хотел вас предостеречь. Джек Сьюард каким-то непостижимым образом ухитрился сохранить порядочность, которую его отец не смог в нем убить, как бы ни старался. Но вы — другое дело, — продолжал он, словно пронзая ее взглядом. — Я не хочу, чтобы парень лишился последнего, что у него есть. И если это случится, мэм, я убью вас собственными руками.

С этой последней угрозой на устах Гриффин вышел из комнаты, с трудом переставляя одеревеневшие ноги, а Энн еще долго оставалась неподвижной, преследуемая ужасными видениями. Человек, задыхающийся в петле… Малыш, ставший жертвой безумных замыслов взрослого… Боже праведный, у нее просто язык не поворачивался назвать то, через что пришлось пройти Джеку, детством.

Случай, или превратности судьбы, или чей-то коварный расчет привели к тому, что она вышла замуж за незнакомого ей человека, и, хотя она знала, что их брак заранее обречен, ей тем не менее хотелось его сохранить до тех пор, пока это в ее власти. Ключ к ее будущему лежал где-то в прошлом Джека.

Энн без устали расхаживала по комнате, а серая кошечка, разлегшись на подушке, следила за ней всё понимающими золотистыми глазками. Энн откинула тяжелую занавеску, бросив встревоженный взгляд на улицу. Ужасная картина промелькнула в ее сознании: Джек, тяжело раненный, лежит на земле один.

Это было похоже на наваждение. Нет, с ним ничего не могло случиться. Скорее он сам расправится с любым, кого к нему подошлют, как с тем негодяем прошлой ночью.

Энн опустила занавеску и осмотрелась. Только сейчас она заметила, как мало в спальне личных вещей Сьюарда. На прикроватном столике виднелась небольшая стопка книг. Черепаховые щетка и гребень лежали на мраморном туалетном столике рядом с бритвенным прибором, содержавшимся в безукоризненной чистоте. В шкатулке для украшений она увидела несколько со вкусом подобранных и сравнительно недорогих булавок для галстука и запонки из слоновой кости. Одежда Джека, внешне скромная, хотя и превосходного покроя, была разложена в ящиках платяного шкафа. Ничего иного, что могло бы пролить свет на характер обитателя комнаты, не было, и, если убрать немногие вещи в сундук, с ними исчезли бы последние следы его пребывания здесь.

Когда Джек ее оставит, унесет ли он с собой хоть какое-нибудь воспоминание об их связи? Или же она значит для него не более чем это место — просто очередная краткая остановка на жизненном пути, еще одна пустая комната, оставшаяся позади?

Эта мысль причиняла Энн боль, и она отбросила ее как недостойную. Сама она будет помнить о Джеке до конца своих дней. И ей так хотелось, чтобы он тоже о ней помнил — и не только как о лгунье и воровке, которая была к тому же хороша в постели. Энн надеялась, что она ему небезразлична, хотя и сама не могла объяснить, почему это для нее важно.

— Мэм?

— Войдите. — Энн узнала голос Спролинг и поспешила к двери. Наверное, вернулся Джек.

— Прошу прощения, мэм, — произнесла горничная, неуклюже приседая, — но там, внизу, ждут люди, которые хотят вас видеть.

— Какие люди? — По ее спине пробежал холодок. Неужели кого-то подослали прямо в дом, чтобы с нею расправиться?

— Лорд Стрэнд… — Спролинг сосредоточенно нахмурила лоб и принялась загибать по очереди пальцы, называя имена гостей: — Сэр Понс-Бартон с супругой, леди Диббс, мистер и мисс Норт, а также мисс Нэпп.

Услышав только знакомые имена, Энн немного успокоилась. Она совсем забыла о Софии, и эта мысль заставила ее покраснеть от стыда.

— Пожалуйста, передайте им, что я сейчас спущусь.

Горничная поспешно удалилась, а Энн между тем сама, как умела, прибрала волосы, после чего наскоро умылась, оправила платье и вышла в узкий коридор.

Она еще на лестнице услышала приглушенные голоса внизу.

— Что за ужасная конура! — Энн узнала голос леди Диббс и невольно замедлила шаг.

— По-видимому, Сьюард еще не успел отобрать у нее ключи от шкатулки с драгоценностями, — рассмеялся в ответ Малкольм.

— Фи, папа! — отозвалась София с явной скукой в голосе.

— Но ведь это правда! — возразил Малкольм. — Мэтью оставил ее баснословно богатой. Вряд ли они захотят и дальше довольствоваться этим убогим жилищем, когда им ничто не мешает жить в роскоши.

— Какая польза от того, что ты живешь в роскоши, если тебя не принимают в обществе? — сухо вставила леди Диббс.

— А почему вы решили, что их не станут принимать? — донесся до Энн спокойный голос лорда Стрэнда.

— А разве вы сами думаете иначе? — прозвучал мужской голос.

— Во всяком случае, я очень на это надеюсь.

«Милая Джулия Нэпп. Столько беспокойства, и ради чего?»

Невзирая на то, что ей уготовила судьба, Энн не собиралась возвращаться в свет. Ее влияние на свою подопечную оказалось, по сути, ничтожным. Девушка не питала к ней ни малейшей привязанности или уважения — впрочем, справедливости ради Энн должна была признать, что София не испытывала подобных чувств ни к кому, — и открыто пренебрегала ее советами.