Энн зажмурила глаза. «Чудовище» было, пожалуй, слишком мягким определением для этого человека.

— До тех пор, — продолжал Джеймисон, игриво покачивая пальцем, — пока я не остался один и без наследника. Я вспомнил название работного дома в Эдинбурге, куда переехала служанка ко времени родов, и отправился туда. Хозяин этого заведения едва ли мог припомнить, как зовут его самого, не говоря уже об именах его бесчисленных обитателей. Однако я не отступал. Я явился туда за своим сыном и не собирался уезжать без него. Поэтому я попросил хозяина собрать всех мальчиков определенного возраста и построить их в ряд, чтобы я мог на них взглянуть. Их оказалось около дюжины. Сьюарда я выделил среди них сразу: столько горячности было в его манере держаться, столько неприязни в его взгляде и столько отчаяния во всем его облике.

Впервые за все время разговора в голосе Джеймисона появился проблеск подлинного чувства. Энн смотрела на него, не в силах отвести взор. Ее руки были крепко стиснуты на коленях.

— Все мальчики в этом заведении смотрели на него снизу вверх, — добавил он не без гордости. — Они уважали его, хотя он не выделялся среди них ни ростом, ни возрастом. Он был грязен, тощ и вечно ходил с разбитым носом. И вместе с тем он был не лишен привлекательности.

Энн подавила приступ тошноты.

— Я задал собравшимся один и тот же вопрос: «Кто из вас Генри?» Разумеется, никто мне не ответил. Они догадывались о том, какая судьба ждет этого Генри. Возможно, бордель. Вам когда-нибудь приходилось слышать о борделях, в которых клиентов обслуживают мальчики и взрослые мужчины? Молодые люди в наше время слишком часто ограждены от реальной жизни.

Энн подавила рыдания, не желая доставлять ему удовольствие от созерцания ее слабости.

— Поэтому мне пришлось сказать: «Я возьму мальчика по имени Генри к себе в дом и воспитаю его, как родного сына. Он будет хорошо питаться, спать на пуховой перине, научится читать и писать. А когда я умру, все мое состояние достанется ему». Почти сразу же какой-то маленький горбун выступил вперед и крикнул: «Я — Генри!» — Джеймисон с отвращением скривил губы. — И я понял, что он говорит правду, поскольку прошла целая минута, прежде чем остальные принялись наперебой оспаривать его утверждение.

Его жестокость до такой степени заставила окаменеть ее сердце, что ничто из сказанного им уже не могло ее потрясти. Энн просто смотрела на него как завороженная.

— И что было потом?

— Каждый из собравшихся мальчиков кричал, что он и есть Генри… кроме Сьюарда. Никогда не забуду, какое у него было тогда лицо. Он едва ли не умирал от голода, да и надсмотрщик в этом заведении явно его недолюбливал. Я понимал — как, впрочем, и он сам, — что долго ему в таких условиях не протянуть. Но то же относилось и к Генри. Мне не нужен был Генри. Я предпочел Сьюарда.

Самое грязное из всех возможных определений пришло ей на ум, еще больше усиливая дурноту. Джеймисон заметил ее реакцию и ухмыльнулся.

— О нет, дорогая! Я вовсе не растлитель малолетних. Послушайте меня еще чуть-чуть.

— Но я не могу!

— Ведь речь идет о вашем муже, не так ли? Даже глупцу видно, что вы его любите до безумия.

Энн удивленно уставилась на своего собеседника. Откуда ему известно то, о чем она сама до недавнего времени даже не подозревала?

Джеймисон в ответ вдруг хихикнул.

— А вы об этом не догадывались? Странно. Должен признать, дитя мое, вы меня изрядно повеселили! На чем я остановился? Ах да.

«Да, я люблю его, — подумала Энн, всем сердцем протестуя против этой злобной насмешки. — Да, да и еще раз да!» Она любила Джека и была готова бороться за его жизнь и за его душу.

— Я отослал прочь горбуна и указал рукой на Сьюарда. «У тебя внешность Джеймисона, — обратился я к нему. — Как твое имя?» «Джон Сьюард», — ответил он, но я-то заметил, каких усилий ему стоило это признание! Я видел, как он окинул взглядом помещение: переполненные ведра с отбросами в каждом углу, соломенные тюфяки на низких койках, животная похоть обитателей…

«О Господи! — ужаснулась Энн. — Боже милосердный, нет!» Джеймисон меж тем продолжал рассказ, слегка постукивая по ладони серебряным набалдашником трости:

— «Ну, а теперь, мальчик, — сказал я, — подумай еще раз. Когда ты был младенцем, тебя никто случайно не называл Генри?» Сьюард ничего не ответил, и остальные дети тоже вдруг умолкли.

— Неужели? — пробормотала Энн пересохшими от волнения губами.

— Так появился на свет Генри Сьюард, — мягким, наставительным тоном отозвался Джеймисон. — Из этого события в конечном счете вытекают все его последующие поступки. — Он снова прищурился, как бы вспоминая. — Он догадывался, что было у меня на уме и чего именно я от него ждал. Он знал, что если он ответит утвердительно, то тем самым обречет настоящего Генри на верную смерть, а если его ответ будет отрицательным, то его собственная смерть станет почти столь же неизбежной. Вот от каких мелочей порой зависит участь человека! «Итак, — спросил я его, — как твое имя?» «Джон Сьюард», — снова ответил он, но его голос дрогнул, и я понял, что нахожусь вот на таком расстоянии от цели. — Он слегка раздвинул большой и указательный пальцы. — «Послушай, Джон Сьюард, — продолжал я, — если я скажу тебе, что ты ошибаешься и я знаю наверняка: ты и есть Генри, понимаешь ли ты, чем ты будешь мне обязан?» «Да», — прошептал он в ответ. «Тогда отныне я буду звать тебя Генри. Или ты хочешь сказать, что я ошибаюсь?»

Джеймисон подался вперед в кресле, крепко сжав в кулаке серебряный набалдашник.

— «Мое имя Джон». Он стоял передо мной, как молодое деревце, гнущееся под порывами ветра. Я приподнял рукой его подбородок и заставил посмотреть мне прямо в глаза. «Но если я буду звать тебя Генри, ты согласен откликаться на это имя?» На его глазах выступили слезы, но то были слезы ярости. Я по-прежнему не выпускал из рук его подбородка. «Да, я согласен», — ответил он.

Джеймисон тяжело опустился в кресло, снова принявшись постукивать набалдашником трости по ладони.

— Довольно серьезный выбор для мальчика семи-восьми лет, вам не кажется? Ах, я вижу, вы расстроены. Вот, возьмите мой носовой платок.

Энн резко оттолкнула протянутый ей платок и рукой смахнула слезы со щек, дрожа всем телом от горя и бессильного гнева.

— Когда я вывел его из убогой комнатушки, он даже не обернулся, — закончил Джеймисон мягко. — Он не осмелился снова посмотреть в глаза Генри. Впрочем, в этом не было необходимости. Уходя, он забрал Генри с собой. Он нес на себе бремя этого решения, этого предательства почти четверть века, и оно до сих пор еще его тяготит.

— Мефистофель[26]!

— О да, дорогое дитя. — Казалось, он был чем-то несказанно доволен. — Я и сам когда-то так думал. Как чудесно, что вы оказались такой начитанной особой.

— Вы просто негодяй!

— Негодяй? Но задумайтесь хотя бы на минутку. Я предложил Сьюарду единственную возможность искупить свой грех. Известно ли вам, что он однажды убил человека по одному моему слову? Вот что такое власть!

— Оставьте его в покое!

— Оставить его в покое? Я вложил почти четверть века жизни в его создание, и даже самой страстной мольбы какого-то чертенка в облике женщины вряд ли достаточно для того, чтобы заставить меня от него отказаться.

— Он совсем не такой, как вам кажется. — В голосе Энн проступила умоляющая нотка, и она негодовала на себя за то, что открыла свою слабость этому человеку. Тот не замедлит ею воспользоваться.

На какой-то миг благородные черты лица Джеймисона исказила злобная ухмылка.

— Что ж, может быть, вы и правы. Я не исключаю того, что ваш с ним союз сделал его уязвимым. Случается, что неисправное оружие ранит своего же владельца. Пожалуй, я мог бы его отпустить, если бы, скажем так, приобрел себе новое оружие, столь же могучее и действенное, каким был когда-то Сьюард.

Энн подняла голову, поймав на себе его взгляд. Теперь она все поняла. Впервые в жизни она была рада тому, что вышла замуж за Джека. Этот истребляющий душу голод во взоре Джеймисона… помилуй Бог, если ей не случалось и раньше видеть нечто подобное в глазах Мэтью. К счастью, она не впервые сталкивалась с силами зла. Тьма была для нее чем-то привычным. В противном случае она скорее предпочла бы убежать, чем находиться лицом к лицу с этим негодяем. У нее просто не хватило бы сил остаться здесь и сражаться на стороне Джека. Как бы мало для него ни значили ее чувства, она любила его всем сердцем.