– Ты сошел с ума, – сказала я. Вот он – золотой лак, рядом со светло-коричневым. Флоренс все рассортировала по цветам.

– Скажи это Генри, а не мне.

Флакончик с лаком выскочил из моей руки, я едва успела его поймать, прежде чем он упал на пол. Генри! От ужаса у меня волшебным образом исчезла икота.

– Он не смог дозвониться тебе и поэтому позвонил мне, – объяснил Грейсон. – А теперь доводит меня до безумия, требуя сидеть у двери ванной комнаты.

Дрожащими пальцами я открыла дверь, и Грейсон зажмурился, так как свет ударил ему прямо в глаза. Он молча протянул свой айфон.

– Наконец-то!

Я подняла руку и сразу же опустила, так и не взяв телефон. Одна только мысль, что я услышу голос Генри...

– Скажи ему, что я сплю, – прошептала я.

Грейсон закатил глаза.

– Для этого несколько поздновато. Кроме того, я тоже вообще-то спал, что ему совершенно не помешало. – Он зевнул. – Лив, вы не могли бы разбираться с вашими проблемами днем? Ну пожалуйста!

Нет, я боялась, что с нашими проблемами вообще нельзя разобраться. Ни днем, ни ночью.

Грейсон приложил телефон обратно к уху.

– Ты слышал? Она не хочет с тобой разговаривать. Но она в порядке.

В полном. Все просто супер. Вплоть до слез, которые подступили снова.

– Что? – Грейсон посмотрел на меня еще внимательнее, так как его глаза немного привыкли к свету. Он нахмурился. – Да. В полном. А сейчас я отключусь, хорошо? Сейчас полпятого, и мы все должны в это время спать чертовски глубоким сном. И я не возьму трубку, когда ты снова начнешь названивать, ясно? Увидимся на тренировке. – Фыркнув, он отключился. – Что ты с ним сделала?

– Я сделала? – Теперь фыркнула я, и это помогло держать слезы под контролем. – Я всего лишь помешала ему, когда он собирался сделать что-то с кем-то другим. Ты не имел удовольствия познакомиться с некоей Би?

– Тс-с-с, – Грейсон схватил меня и выключил свет в ванной. – Не буди остальных!

– Я еще не закончила, – возразила я и снова включила свет.

– Закончила. – Грейсон снова щелкнул выключателем. – Тебе пора в постель. Ты на себя в зеркало смотрела? Выглядишь ужасно.

– Думаешь, я не знаю?

Я попыталась захлопнуть дверь ванной перед его носом, но он схватил меня за руку и вытащил в коридор.

– Сегодня после обеда у меня важная игра, и тренер назначил дополнительную тренировку. С меня хватит. Мне нужно выспаться.

– Тогда просто иди в постель. – Я сделала робкую попытку освободиться от его хватки, но на самом деле была благодарна, что он вывел меня из ванной. Иначе я осталась бы там на целый день и делала бы разные плохие вещи с головой, плиткой на полу и лаком для ногтей Флоренс.

Но от Грейсона не так просто было избавиться. Только когда мы оказались в моей комнате, он запер дверь и наконец отпустил меня. Затем прислонился к стене и сделал два глубоких вдоха.

Я тоже. Сочувствие в глазах Грейсона было заметно даже в тусклом свете моего ночника, и это было почти невыносимо. Я прищурилась. Я не могу плакать в его присутствии. И не буду.

– Что это у тебя на лице?

– Ты имеешь в виду мой нос? Он ужасен, не так ли? Как и все во мне. Ничего удивительного, что Генри меня не хочет.

– Я имею в виду вот это белое здесь... – Грейсон поднял указательный палец и провел по моему лбу. Я совсем забыла о настойке календулы Флоренс. Я быстро вытерла лицо рукавом.

– В тебе нет ничего ужасного, Лив, ты всего лишь немного в пятнах... и заплаканная. – Грейсон серьезно посмотрел на меня. – И Генри... Я не знаю, что между вами произошло, но он еще никогда не был таким потерянным.

Потерянным? Я сильно сомневалась, что ему тоже нужна настойка от пятен.

– Что вы делаете по ночам в ваших снах? – Внезапно Грейсон разозлился. – Почему вы просто не прекратите все это? Почему бы вам не сконцентрироваться на реальной жизни, которая и так чертовски осложнилась?

– Это ты должен спросить у Генри. – Я упала животом на кровать. – Впрочем, кое-что не становится менее настоящим, если произошло только во сне.

К сожалению. И они тут же потекли снова, эти слезы. Вот же гадость!

– Еще одна причина это сделать.

Я уткнулась лицом в подушку, но услышала, как Грейсон подошел и нерешительно присел на краешек кровати.

– То, что произошло между вами – это ваше дело, – начал он, и голос его звучал гораздо мягче. – Но я знаю одно: Генри никогда не сделает тебе ничего плохого, Лив.

Не сделает? Уже сделал. Я зарыдала в подушку.

– Клянусь тебе, – произнес Грейсон более настойчиво. – Я знаю его с первого класса, и с тобой все совсем по-другому.

Я резко села.

– Вот как? Как это – по-другому?

По лицу Грейсона пробежала тень.

– У меня плохо получится это объяснить.

Я свирепо задрала нос.

– Но ты бы мне очень помог, если бы объяснил, – сказала я. Собственно, я хотела вложить в голос побольше сарказма, но на самом деле это прозвучало как мольба.

Грейсон выглядел так, словно хотел оказаться где-нибудь в другом месте.

– Генри... – Он снова начал колебаться. – У него было несколько... ну ладно, много подружек.

О. Отличное объяснение. Скорее всего, это взрослые женщины, которые были просто фантастическими в джакузи. Действительно, Грейсон не мог утешить меня лучше. Пожалуй, все-таки стоит вернуться к варианту с кафелем.

– Но все отношения были очень короткими. И несерьезными, – поспешно добавил Грейсон. Чувство вины было написано на его лице. – Генри никем не увлекался по-настоящему. Но с тобой все по-другому. Генри другой. Он... – Грейсон сделал короткую паузу. – С тобой он стал самим собой. Счастливым.

Этот разговор определенно свернул не туда.

Я покачала головой.

– Счастливым? И именно поэтому он... – Я замолчала, потому что не могла рассказать Грейсону о голой русалке, от которой, очевидно, Генри не мог отказаться, хоть и встречался со мной. Это было слишком унизительно. – Ясно. И так как он счастлив, он рассказал мне все о своей жизни! – вместо этого сказала я.

– Лив...

– Это правда. Даже Эмили знает о нем больше, чем я.

Грейсон встал и подошел к окну. Только теперь я заметила, что сегодня он надел футболку.

– Генри никогда много не рассказывал о себе, даже мне и Артуру. Он охотнее откусил бы себе язык. Мы знаем только то, что неизбежно подмечали на протяжении многих лет.

– Например, что? – спросила я.

На лице Грейсона отразилась напряженная работа мысли. Он отвернулся к окну и сделал вид, что внимательно рассматривает улицу.

– На его восьмой день рождения нам всем пришлось уйти раньше, когда его мать ввалилась в комнату и собралась вместо торта перерезать себе вены. Потому что отец Генри закрутил роман с их шведской нянькой. Тринадцатый день рождения полностью вылетел в трубу. Тогда его мать бесследно исчезла на целую неделю, в течение которой Генри сидел один дома с четырехмесячной Эми и Майло, в то время как их отец катался на яхте по Средиземному морю и находился вне зоны доступа. Как и почти всегда, когда он был нужен Генри. Не сосчитать, сколько раз Генри опаздывал в школу или на тренировку, потому что должен был о чем-то позаботиться дома...

Грейсон говорил быстро и сухо, словно эти слова вызывали у него физическую боль, и я чувствовала себя так же. Все оказалось намного, намного хуже, чем я думала.

И все же, несмотря на то, что картины из жизни семьи Генри задевали меня за живое и в моем сердце росло сочувствие, один факт оставался неизменным: Генри собирался изменить мне с другой женщиной, и сейчас это причиняло боль ничуть не меньшую, чем раньше. Правда, теперь я в придачу чувствовала себя холодной и эгоистичной стервой, потому что не могла простить бедному Генри, достаточно настрадавшемуся от своей испорченной семейки, того, что он залез в джакузи к голой женщине.

Послышался жалобный звук, и на мгновение я подумала, что это вернулся Спот, прежде чем поняла, что этот звук издала я сама.

Грейсон обернулся ко мне. Я боялась поднять на него глаза, потому что если он еще раз посмотрит на меня с таким сочувствием, то мне снова придется запереться в ванной. Навсегда.