В октябре Муссолини, не встретив помех со стороны английского флота, переброска которого запоздала, бросил итальянские армии против Абиссинии и начал вторжение. 10 октября ассамблея Лиги пятьюдесятью голосами суверенных государств против одного постановила принять коллективные меры против Италии, и был создан «комитет восемнадцати», который должен был предпринять дальнейшие попытки добиться мирного урегулирования.
Оказавшись перед лицом таких обстоятельств, Муссолини выступил с недвусмысленным заявлением, свидетельствовавшим о его глубокой проницательности. Вместо того чтобы сказать: «Италия ответит на санкции войной», он сказал: «Италия ответит на них дисциплиной, умеренностью и готовностью пойти на жертвы». В то же время, однако, намекнул, что не потерпит применения таких санкций, которые помешают его вторжению в Абиссинию. Если его действия окажутся под угрозой, он начнет войну против всякого, кто будет стоять на его пути.
«Пятьдесят стран! — сказал он. — Пятьдесят стран, предводительствуемых одной!» Такова была обстановка в период, предшествовавший роспуску парламента и всеобщим выборам в Англии, которые согласно конституции должны были состояться в это время.
Кровопролитие в Абиссинии, чувство ненависти к фашизму и призыв Лиги к применению санкций вызвали потрясение в английской лейбористской партии. Профсоюзные деятели, особенно Эрнест Бевин, по своему темпераменту отнюдь не были пацифистами. Решительный класс трудящихся был охвачен сильным стремлением драться с итальянским диктатором, осуществить энергичные санкции и в случае необходимости пустить в ход британский флот. На митингах, происходивших в атмосфере возбуждения, произносились резкие и горячие речи.
Однако такое пробуждение страны не отвечало ни взглядам, ни намерениям Болдуина. И только спустя несколько месяцев после выборов я начал понимать, на каких принципах строились санкции. Премьер-министр заявил, что, во-первых, санкции означают войну; во-вторых, что он твердо решил не допустить войны; и, в-третьих, что он решил осуществить санкции. Эти три условия были явно несовместимы. Под руководством Англии и под давлением со стороны Лаваля комитет Лиги Наций, которому поручили разработать программу санкций, воздерживался от таких санкций, которые могли бы спровоцировать войну. Поставки многих товаров, в том числе и военных материалов, в Италию были запрещены, и был составлен внушительный план. Но нефть, без которой абиссинская кампания не могла бы продолжаться, свободно поступала, так как все понимали, что приостановить поставку ее означало развязать войну. В этом вопросе позиция Соединенных Штатов, не члена Лиги Наций, но главного в мире поставщика нефти, хотя и благожелательная, все же не была ясна. Кроме того, прекращение поставок нефти Италии требовало прекращения таких поставок и Германии. Экспорт алюминия в Италию был строжайше запрещен; но алюминий был почти единственным металлом, производившимся Италией в количестве, превышавшем ее потребности. Ввоз в Италию железного лома и железной руды был также категорически запрещен во имя общественной справедливости. Но, поскольку итальянская металлургическая промышленность мало использовала их и поскольку это запрещение не распространялось на стальные болванки и чугун, Италия не испытывала никаких затруднений. Таким образом, меры, на проведение которых столь шумно настаивали, не были реальными санкциями, способными сковать агрессора. Это были лишь такие нерешительные санкции, которые агрессор стал бы терпеть, ибо они, хотя и создавали затруднения, на деле разжигали воинственные настроения итальянцев. Поэтому Лига Наций взялась за спасение Абиссинии, заранее убежденная в том, что ничем нельзя помешать вторгшимся итальянским армиям. Во время выборов все эти факты не были известны английской общественности. Англичане искренне поддерживали политику санкций и полагали, что это верный способ положить конец действиям Италии против Абиссинии.
Еще в меньшей степени правительство его величества намерено было использовать флот. Рассказывали всевозможные басни об итальянских эскадрильях пикирующих бомбардировщиков, пилотируемых летчиками-смертниками, готовыми обрушиться на палубы наших кораблей и взорвать их. Британский флот, находившийся в Александрии, получил теперь подкрепления. Одним жестом он мог бы заставить итальянские транспорты повернуть обратно и уйти из Суэцкого канала, и в результате ему пришлось бы вызвать итальянский флот на бой. Нам говорили, что он неспособен противостоять такому противнику. Я с самого начала поднял этот вопрос, но меня тогда успокоили. Наши линкоры, конечно, были старые, а теперь оказалось, что у нас нет и самолетов для прикрытия с воздуха и что у нас очень мало боеприпасов для зенитной артиллерии. Однако, как выяснилось, адмирал — командующий флотом был возмущен, что ему приписывали утверждение, будто он не располагает достаточными силами для боевых действий. Прежде чем принять свое первое решение оказать сопротивление итальянской агрессии, правительству его величества, видимо, следовало тщательно изучить все возможности и составить определенное мнение.
Учитывая то, что нам известно теперь, можно не сомневаться, что смелое решение позволило бы перерезать итальянские коммуникации с Эфиопией и любое морское сражение, которое могло бы последовать в результате такого шага, было бы успешным для нас. Я никогда не был сторонником изолированных действий со стороны Великобритании, однако после того, как мы зашли уже так далеко, отступление было достойно сожаления. Кроме того, Муссолини никогда не посмел бы схватиться с решительно действующим английским правительством. Против Муссолини был почти весь мир, следовательно, ему пришлось бы рисковать своим режимом, вступая в единоборство с Англией, — единоборство, в котором морские операции на Средиземном море явились бы быстрой и решающей проверкой сил. Да и каким образом могла бы Италия вести такую войну? Не считая весьма незначительного преимущества в современных легких крейсерах, ее флот был вчетверо меньше английского. Ее хваленая многомиллионная армия, которую якобы можно было собрать по мобилизации, не могла бы вступить в дело. Ее авиация как в количественном, так и в качественном отношении намного уступала даже нашим скромным военно-воздушным силам. Италия оказалась бы блокированной с первого же дня войны. Итальянские армии в Абиссинии очутились бы на голодном пайке и в отношении провианта, и в отношении боеприпасов. Германия еще не могла оказать действенной помощи. Именно тогда представлялась превосходная возможность нанести решающий удар во имя благородного дела, и притом с минимальным риском. Тот факт, что мужество изменило английскому правительству в этой обстановке, можно оправдать только его искренним миролюбием. По сути дела, это миролюбие было одной из причин, приведших к бесконечно более ужасной войне.
Муссолини удался его блеф, и из этого факта один важный наблюдатель сделал для себя далеко идущие выводы. Гитлер уже давно принял решение начать войну за расширение владений Германии. Теперь же у него сложилось мнение о вырождении Великобритании, и этим взглядам суждено было измениться слишком поздно для дела мира и слишком поздно для судьбы самого Гитлера. В Японии также внимательно наблюдали за развитием событий. Я все те годы не стремился занять какой-либо государственный пост, ибо уже достаточно побыл на таких должностях. Рост германской угрозы вызвал во мне желание взять в свои руки нашу военную машину. К этому времени я очень отчетливо представлял себе, что нам предстоит. Растерявшаяся Франция и робкая, миролюбивая Англия вскоре окажутся перед лицом бросивших им вызов европейских диктаторов. Я сочувствовал перемене настроений лейбористской партии. Возникла благоприятная возможность создать подлинно национальный кабинет. Насколько было известно, открылся вакантный пост в военно-морском министерстве, и мне очень хотелось занять его в случае победы консерваторов на выборах. Я, конечно, отлично понимал, что моего желания не разделяет ряд ближайших коллег Болдуина. Я олицетворял собой определенную политику, причем было общеизвестно, что я буду бороться за эту политику независимо от того, войду ли я в состав правительства или нет. Они, конечно, были бы весьма рады обойтись без меня. В известной мере решение этого вопроса зависело от большинства, которое им удалось бы получить на выборах.
