В один прекрасный день Даниил решил, что сошел с ума. Сны достали настолько, что и водка уже не действовала. Снотворное не сработало сразу. Приходилось увеличивать дозу, чему вчерашний практически не пьющий спортсмен отнюдь не был рад.

К врачам идти не хотелось, особенно после милой беседы с психиатром, очень удивленным содержимым снов в сочетании со сбоем со снотворными, которые тоже не обрадовали. И назначившего какую-то гадость посерьезнее.

Лыба фасона рот до ушей, вкрадчивый голос с пожеланиями поделится эффектом после принятия этой гадости убедили в надежных перспективах переселится в недалеком будущем в некое здание с решетками на окнах, распространенными там одеяниями с длинными рукавами и мощного вида персоналом. Например, усатыми санитарками с бицепсом пятьдесят четыре сантиметра в обхвате.

Физическое воздействие, выданное компании пьяных местных малолеток, жаждущих догнаться чего спиртосодержащего на халяву обрисовало контуры желтого дома, можно сказать, вживую. Во всяком случае, психиатра заинтересовали обстоятельства.

Как подспудно и ожидалось, продвинутая химия тоже не сработала. Попытка подкрепить эффективность водкой привела к чудовищной головной боли, кровотечению из носа и жуткому по кровавости сну.

При том, что водка сама по себе сны довольно терпимо глушила.

После Чечни он считал, что особо его кровью не впечатлишь. Еще после первой. Как он до этого думал, командир роты после гибели попавших в засаду замкомроты, взводного и еще четырнадцати человек позаботился о полном иммунитете. Освободил ямы, набросав головы сидевших в них пленных и, не разбираясь, задержанных при зачистках чеченов, поблизости от места засады. Данила позабавило после того, как к нему вернулась ирония — ротного звали Тимуром. Да этого было не смешно, особенно когда ротный бросил ему залитый кровью трофейный кавказский кинжал и скомандовал:

— Режь.

Да и держать связанных чеченов, когда им пластали глотки, было неприятно, хотя был уже обстрелянным бойцом. Правда, прокуратура попытала потом. Но обошлось. БТР ротного вовремя подорвался и тот отправился в госпиталь, после чего дело спустили на тормозах.

Но даже на фоне Чечни не смотрелось. Как зеленомордые человекоподобные твари в доспехах с внушительными клыками во рту, окружив полтора десятка бородатых мужиков с разнообразным колюще-режущим инвентарем в руках, сперва кололи, рубили, колотили их похожими приспособлениями, со зрелищными подробностями, а потом устроили победный ужин на поле боя, вырезая понравившиеся, вкусненькие, как видно, кусочки из тел тех самых мужиков, по желанию жаря их или не жаря на кострах, разведенных, как оказалось, самим ужином. Особенно поддала адреналинчику печень, брошенная самому Данилу одним из активных участников действия, коей Данил не преминул закусить. Держа такими же зелеными руками.

Компьютерными играми в таком стиле он не увлекался. Симуляторы погонять да пострелять. На книги потерявшему на войне ногу инвалиду пришлось подсесть. Но выверты подсознания, воткнувшие его в шкуру какой-то человекоподобной твари, все же не могли не беспокоить. Особенно если вселение в эту зеленую шкуру каких-то первобытных людей долбило его нервы уже почти год. Сразу, как вышел из госпиталя, и чем дальше, тем хуже.

С такими обнадеживающими мыслями он двинул в магазин за жидким наркозом. Возвращение осложнилось наступившей темнотой. Бодро неся пакет с продуктами и горючим, он вошел в подъезд.

Удар чем-то твердым поперек спины бросил его на ступеньки. Боль. Пакет упал. Звякнуло стекло. Довольный голос центрового побитых малолеток, Вовы Соколова по кличке Щербатый, лучась радостью, пояснил:

— Что, думал, все кончилось?

Удар ногой в голову, поплыл. Второй. Потом начали пинать, не разбираясь. Рука нащупала розочку. Удар ноги одной из фигур в полумраке. Перехват свободной рукой, удар розочкой в колено опорной. Испуганный вскрик, рушащееся тело, испуганный мат. Навалился, зажал руки. Удар розочкой чуть ниже источника мата, второй. С потягом, чтобы порвать побольше. Пинок в затылок. Мата нет, хрип. Сильнейший удар по спине, упал на лежащего, свободная рука отказала. Поднимаясь, разворот к остальным. Мелькнуло что-то длинное. Удар. Падение на хрипящее, дергающееся тело. Ступеньки перед глазами, залитые чем-то. Печет грудь. Угасание сознания и, как ни странно, жуткий жар на груди. Еще удар. Темнота…

Первым результатом от открытых мною глаз стало неудержимое желание обгадиться. Немудрено, коли в двадцати сантиметрах над лицом обнаруживаешь здоровую зеленую татуированную харю с желтыми радужками и явно вертикальными зрачками, оскалившую немаленькие клыки в довольной улыбке. Причем левый верхний обломан. Я заорал и попытался вскочить. Чего, впрочем, не удалось, поскольку оказалось, что был привязан к здоровенной каменной глыбе. Харю это не смутило, она, хмыкнув, прохрипела, как ни удивительно, понятные вопросы:

— Кто ты? Помнишь меня? Знаешь, кто я? Как чувствуешь себя?

Не подумав, ответил.

— Слушай, колдун, ты что, меня, старый козел, тут зарезать решил?

Вопрос-то был мой, а вот информация о харе и язык ответа пришли неизвестно откуда. Я попытался найти источник знаний, пока рассматривал окружающее. Глыба находилась в пещере, выход из которой частично закрывала бревенчатая стена. Освещалось все двумя факелами, однако, как ни странно, проблем с освещением не имелось. Все было прекрасно видно.

Тем временем колдун, спрятав клыки, с видимым удивлением рассматривал меня. Похоже, дар речи потерял старикан.

Экскурс в память обнаружил две линии воспоминаний. Первая касалась некоего Даниила — родился, рос, учился, служил, шкандыбал на костылях. Вторая некоего Края, молодого орка на пороге совершеннолетия, что значит первого боевого похода. Родившегося и до недавних пор проживающего не на Земле, а в мире, именуемом Крайн. Новика, как говорили на Руси. Воспоминания переплетались, от этого, увы, болела голова. Стоило усилий расплести последние, о том, как тебя бьют, в том числе, похоже, чем-то вроде трубы по голове и как у тебя в ходе мародерки по раскопу в разрушенной крепости начинает светиться амулет, носимый на шее уже лет семь. А потом вспыхивает. Далее общие — зубастая харя во весь экран.

Из другой линии воспоминания о таком же амулете тоже присутствовали, только что не светящимся. Носимом на груди, вместе с крестом. Память о службе. Был найден в разваленной неизвестно когда чеченской башне при установке ОЗМ-72. Тогда это еще не показалось значимым событием. Светло-зеленый каменный ромб, весь в непонятных значках с почерневшим серебряным кольцом наверху перекочевал в нарукавный карман х/б. А после выстрела из РПГ со склона при эвакуации бронегруппой, когда граната, не взорвавшись, отрикошетила от башни БМП в метре от этого самого кармана, что было сочтено знаком судьбы — на шею.

Собраться с мыслями не дал коллега вокзальных цыганок. Хмыкнув, заорал, что все нормально, можно заходить. После чего начал задавать вопросы о происшествии, на которые не обратил внимания, поскольку появилось еще несколько действующих лиц. В которых я узнал своих новых папу и маму.

Папа выглядел достаточно импозантно для зеленоватой твари метр на метр семьдесят с шикарным оселедцем, свисающим с макушки, татуированной рожей, без всяких признаков бороды или усов, шрамом на лбу, длинноватыми листовидными ушами. Пудовые кулаки обратили на себя внимание, когда один из них стукнул меня в ухо. Пришлось оценить, как и слегка непропорциональную длину рук. Хорошо, потом перерезал ремни, вытащив внушительный ножик из ножен на поясе. С другой стороны висел меч.

Запричитала мама. Отрадно, что мама от человека не отличалась, за исключением цвета кожи и кончиков торчащих из волос ушей. Клыки во рту, в отличие от виденных мужчин, были развиты не более моей первой мамы — человека, большая шапка длинных светлых волос. Кожа, кстати, была заметно светлее папиной, с легким зеленоватым оттенком.