Так был создан социальный конфликт. Потом он был искусственно преувеличен в массовом сознании, осознанно превращен в разлом и стал важным тараном, разрушившим гегемонию советского строя. Этот конфликт не был фундаментальным, и кpизис мог быть пpеодолен, если бы не холодная война.
Отношение человека к социальному строю определяется не непосредственно реальностью, а ее восприятием — теми ее образами, которые построены воображением человека. Как велико может быть расхождение между реальностью и ее восприятием, покажем на примере питания.
Когда ломали СССР, большие усилия приложили, чтобы убедить массы, будто мы плохо питаемся. Это убеждение было ложное — на деле-то как раз в СССР, даже при дефектах его распределительной системы, полноценное и сбалансированное питание было обеспечено практически всему населению, всем социальным группам. По совокупности показателей, которыми оперирует ФАО (Всемирная организация продовольствия), СССР занимал 7-е место в мире. Тем не менее в СССР сложилось устойчивое убеждение, что мы недоедаем.
В 1988 г. молока и молочных продуктов в среднем по СССР потребляли 356 кг в год на человека (в США — 260), но при опросах 44% ответили, что потребляют недостаточно. Более того, в Армении, где велась особо сильная антисоветская пропаганда, 62% населения было недовольно своим уровнем потребления молока. А между тем его поедалось там в 1989 г. 480 кг. И самый красноречивый случай — сахар. Его потребление составляло в СССР 47,2 кг в год на человека — свыше оптимальных медицинских норм (в США — 28 кг), но 52% опрошенных считали, что едят слишком мало сахара (а в Грузии недовольных было даже 67%). “Общественное мнение” не отражало реальности. Таково было массовое восприятие реальности, а оно было создано методами манипуляции сознанием.
Советский тип распределения пищи, был благополучен в терминах реальных калорий, белков и т.д., но неблагополучен с точки зрения образов. Этот тип, как он сложился в 70-80-е годы, характеризовался двумя явлениями: “дефицит” как отсутствие желаемого продукта в продаже и очереди. Приходится взять слово дефицит в кавычки, потому что речь идет об отсутствии товаров на витрине, а не на обеденном столе. Продуктов на столе было достаточно, но в восприятии вида прилавков возникало впечатление нехватки. В массовом сознании был создан образ дефицита. Был голод на образы товаров.
Ощущение дефицита в 80-е годы было доведено до уровня психической подавленности из-за постоянного воздействия этого фактора. Результатом было сужение сознания — почти все внимание сосредоточивается именно на неудовлетворенной потребности, восприятие действительности резко искажается. Это порождает такое упорство и упрямство, которое со стороны кажется патологической тупостью. При этом неважно, является ли неудовлетворенная потребность фундаментальной или второстепенной, а то и “искусственно возбужденной”.
Восприятие очередей, получив в 70-е годы идеологическую трактовку (результат неправильного, «казарменного» социализма), также стало резко неадекватным. Людям стало казаться, что они проводят в очередях слишком много времени, хотя на самом деле очереди уже не шли ни в какое сравнение с очередями военных лет и даже 50-х годов. Не во времени было дело, а в восприятии. Сейчас люди в совокупности тратят гораздо больше времени в поисках на мелкооптовых рынках чуть более дешевых продуктов, но это им не кажется обременительным. Да и на Западе в погоне за экономией покупатели в среднем тратят больше времени, чем советские люди в очередях — но охота за копеечной экономией им не в тягость.
Причины, по которым это общественное противоречие, сыгравшее огромную роль в крушении советского строя, не было разрешено в 70-80-е годы, целиком и полностью лежат в сфере надстройки, а не материального базиса хозяйства (колхозы, общенародная собственность на землю, плановая система и т.д.). Причины эти были исторически обусловлены, и вряд ли можно было их устранить каким-то умным решением. В мышлении руководства («стариков») в 70-80-е годы соединился крестьянский здравый смысл с механистическим истматом. Крестьянский ум не понимал и даже презирал страхи «зажравшегося горожанина» — ишь ты, подай ему “прилавки, полные продуктов”. Истмат недооценивал значение “мира образов”. В результате правительство отказывалось сделать вещи не просто возможные, но и бывшие ранее обыденной частью советского строя. Достаточно было создать сеть магазинов “повышенной комфортности”, а именно, с полными прилавками и продуктами в красивой упаковке — но по повышенным ценам.
Расход продуктов в этих магазинах был бы очень невелик (и их потребляли бы те же советские люди, так что и дополнительных резервов почти не потребовалось бы, помимо закупки импортных продуктов). Но был бы очень важен демонстрационный эффект, ощущение изобилия и свободы.
Подобное увеличение разнообразия в системе распределения было бы столь несложно и дешево, что на первый взгляд кажется всего лишь техническим усовершенствованием. На самом деле это сняло бы фундаментальный источник напряженности и недовольства. Ибо речь идет о вполне реальном “голоде на образы”, о неудовлетворенной жизненной потребности большинства населения.
Пример диверсии в сфере сознания: формирование «невозможных» потребностей. Одной из причин краха СССР называют «равенство в бедности» — массовую неудовлетворенность населения уровнем жизни, резкий разрыв между потребностями и потреблением. Этот тезис является ошибочным. До конца 80-х годов население СССР в общем было удовлетворено своими реальными доходами, которые соответствовали разумным, по общему мнению, материальным потребностям.
Вот данные крупного исследования 1987 г. Выводы из него делаются антисоветские, но нас интересуют факты. Социологи пишут: “Среднеарифметический душевой доход в нашей выборке составляет около 104 руб. в месяц, а доход тех, кто заявил, что семейный бюджет в основном позволяет удовлетворять разумные потребности, — около 107 руб.» [29]. Таким образом, величина дохода у большинства трудящихся в советской системе тяготела к той мере, которая отвечала разумным потребностям. И эта мера была закреплена в массовом сознании.
Социологи обнаружили, что советские люди в целом удовлетворены своим достатком и оплатой труда. Распределение мнений было таким: “Среднестатистический работник, попавший в выборку, на момент опроса получал 165 руб. на руки… Отличными назвали свои заработки всего 4% опрошенных работников, которые получают в среднем в месяц 217,5 руб… 30% работников оценили размеры вознаграждения за свой труд как “хорошие”. Заработок в этой группе составил 191 руб… Удовлетворительную оценку [заработку] выставила самая многочисленная группа — 46% опрошенных (159,5 руб.)… Плохими назвали размеры своих заработков 15% опрошенных, которые получают в среднем 129,8 руб. в месяц”.
Конечно, большинство при этом считает, что следовало бы им зарплату прибавить. Но что замечательно — чем выше уровень зарплаты в категории работников, тем меньшую надбавку для себя они считают справедливой! Социологи пишут: “Внедрение в жизнь результатов такой “самоаттестации” привело бы к сокращению разрыва в уровне оплаты труда”.
Во время перестройки граждане СССР стали объектом ряда программ по разрушению общественного сознания. Один из примеров — программа по слому старой и внедрению новой системы потребностей. Уже первые, еще неосознанные сдвиги в мировоззрении элиты к западному либерализму породили враждебное отношение к непритязательности потребностей советского человека. Эта непритязательность была иммунитетом против соблазнов капитализма. Маркс же писал о буржуазной революции: “Радикальная революция может быть только революцией радикальных потребностей” [30].
В любом обществе круг потребностей расширяется и усложняется. Это всегда создает противоречия, конфликты, разрешение которых требует развития и хозяйства, и культуры. Ритм этого процесса в здоровом обществе задается ритмом развития всей этой системы. Но, как писал Маркс, “потребности производятся точно так же, как и продукты”. И потребности стали производить в СССР по образцу западного общества потребления. К чему это привело? К сильнейшему стрессу и расщеплению массового сознания. Говорят даже об “искусственной шизофренизации” населения. Люди не могут сосредоточиться на простом вопросе — чего они хотят? Их запросы включают в себя взаимоисключающие вещи.