– Слушай, я так и не понял, а на какой должности в обкоме работает твой отце?

– Какой-то инструктор, – легкомысленно отмахнулась Инга. – Мама говорит, что через год-два папа сможет выбиться в заведующие отделом, а там и до секретаря обкома недалеко.

– А твой дядя? Я так и не понял, где он работает…

– Дядя Серёжа, – усмехнулась Инга, – работает в очень серьёзном ведомстве из трёх букв. Угадаешь?

– МВД?

– Тепло…

– Хм… Неужто Комитет госбезопасности?

– Ага, – снова негромко рассмеялась именинница. – Майор КГБ, ловит шпионов. Только тс-с-с, никому ни слова.

Она сделала страшные глаза, и я изобразил, как-будто застёгиваю молнию на своих губах. А сам думаю, не познакомиться ли с её дядей поближе? Может быть, удастся извлечь из этого какую-то выгоду? Эй, там, наверху, «ловец» или как там тебя, что ты об этом думаешь? Молчишь? Ну и молчи, сами, если что, справимся.

– Могила! – говорю я, и интересуюсь с лёгкой иронией в голосе. – А что, правда шпионов ловит или бумажки перебирает?

– Да я-то откуда знаю, думаешь, он нам о своей работе что-нибудь рассказывает? Папа меня вообще предупреждал, чтобы я лишний не распространялась о своём дяде. Не только о его работе, но и вообще…

– Я тоже никому… Это он тебя правильно предупредил, а ты взяла и проболталась постороннему человеку.

– Тебе что ли? Ха, так ведь поклялся, что будешь молчать!

– В общем-то, не клялся…

– Ты же сказал – могила, а это равносильно клятве. Если проболтаешься – умрёшь!

И снова делает страшные глаза, в глубине которых пляшут бесенята.

– Ну началось… Ты мне ещё про чёрную руку расскажи.

– Ой, я так любила в пионерлагере такие истории слушать! – и с пугающей интонацией нараспев начала произносить. – В чёрной-чёрной комнате стоял чёрный-чёрный стол. На этом чёрном-чёрном столе стоял чёрный-чёрный гроб. Из этого чёрного-чёрного гроба выскакивала чёрная-чёрная рука: «Отдай моё сердце!»

И сама же не выдержала, заливисто расхохоталась. Ну и я следом, мне тоже было ужасно смешно смотреть, как она изображает рассказчицу страшилок.

Мне было с ней так легко, будто бы я знал её уже тысячу лет. Я успел по её просьбе снова исполнить песню, якобы сочинённую к её дню рождения, на этот пояснив, что снежная Москва мною вписана для красоты.

Потом мы обсуждали современную музыку, и оказалось, что Инга в ней весьма неплохо разбирается. Впрочем, и в классической тоже, девушка закончила восемь классов музыкальной школы по классу фортепиано.

– Жаль, я тебя раньше не встретил, – говорю, – а то бы ты в моём ансамбле стала клавишницей.

Следующие минут пятнадцать пришлось рассказывать про наш ансамбль, о котором я до этого из скромности не упоминал. И о сегодняшнем выступлении тоже, добавив, что, возможно, отрывок из него покажут завтра по единственному местному телеканалу. Вот только я не догадался уточнить, в рамках какой программы. Заодно говорю, что рад буду видеть её на одной из наших репетиций, познакомлю с нашим творчеством. Инга с радостью принимает приглашение.

Домой я ушел лишь в 11-м часу вечера, когда за дверью уже раздавалось деликатное покашливание Нины Андреевны. К тому же скоро уже нужно было идти встречать маму, я продолжал делать это с неизменной периодичностью. В прошлой жизни ни разу не случилось, чтобы по пути длимой в такое позднее время мама попала в неприятности, тем более что идти от типографии до дома два квартала. Но кто его знает, как всё изменится с моим появлением в этом времени… У Брэдбери достаточно оказалось раздавить ископаемую бабочку, чтобы изменить будущее, а я тут уже успел сделать гораздо больше. Хотя, признаюсь, бабочку пока не раздавил. Зато спас от гибели девчонку, с которой мне было так хорошо и легко.

На прощание Инга написала мне номер своего домашнего телефона. А я приглашаю её завтра утром сходить в «Родину», где идёт комедия «Четыре мушкетёра» с участием комик-группы «Шарло». Утром, потому что первый сеанс в 10 часов, а после него я планировал угостить девушку мороженым в «Снежке», проводить до дома и только после этого прогуляться к её деду.

Она говорит, что уже видела этот фильм, но с удовольствием сходит ещё раз. Я тоже видел в дикой юности, и тоже с удовольствием снова его посмотрю спустя столько лет, особенно в компании столь прекрасного создания. Эх, старый ловелас… Но что делать, приходится поведением соответствовать своему внешнему виду, не я, в конце концов, всё это затеял с переносом сознания. Хе-хе – как любил вставлять чуть ли не в каждом абзаце своих книг мой хороший знакомый, писатель-попаданщик из Саратова.

Последним квартиру покинули Сергей Борисович с супругой и Козырев-старший. Борис Никанорыч наотрез отказался остаться ночевать у старшего сына, заявив, что спать может только на своей продавленной лежанке. Жил старик после смерти жены бобылём в старом доме на острове Пески, представлявшем собой частный сектор посреди Суры. С одним берегом остров соединялся старым мостом, по краям украшенным столбами – в народе его называли «питерским». Видимо, по аналогии с ленинградскими мостами, также украшенными колоннами, однако не в пример величественнее пензенских. На другой берег вёл понтонный пешеходный мост на железных бочках, который функционировал с мая по сентябрь, и сейчас уже был разобран.

По прямой от дома, где проходило празднество, до «питерского» моста было десять минут ходу под горку, и дед рвался пройти их пешком, но тут Сергей Борисович сумел настоять на том, чтобы подвезти отца на своём «Москвиче-412». Москвичонку было уже двенадцать лет, и старший брат не раз попрекал младшего за то, что тот при его связях и возможностях не приобретет себе хотя бы «Жигули», а лучше «Волгу». Возможность приобрести если не «волжанку», то хотя бы «Жигули» у Сергея Борисовича действительно была, однако майор госбезопасности был непреклонен. Привык он к этой машинке, тем более что под капотом стоял форсированный движок, которого хватало, чтобы на трассе относительно легко уделывать те же «Жигули» с «Волгами».

Спровадив наконец гостей, Нина Андреевна быстро убрала со стола, решив, что посуду вымоет утром. В который раз подумала, что хорошо бы завести домработницу, но у мужа на работе такого могут не понять. Перед сном наложила себе на лицо омолаживающую маску из смеси глины и мирамистина, спустя 20 минут смыла, смазала кожу кремом и только после этого наконец нырнула к супругу в постель. Нина Андреевна очень заботилась о себе, и её старания не проходили даром: в 37 она выглядела значительно моложе своих лет.

– Миша, ты не спишь?

– Пытаюсь, – пробурчал тот, не поворачиваясь к жене.

Какое-то время лежали молча, но Нина Андреевна всё же не выдержала.

– Миша…

– Ну чего?

– А что ты думаешь об этом молодом человеке, Максиме?

Михаил Борисович повернулся к супруге.

– Что я думаю? Ну-у, занимательный юноша…

– И Инга на него обратила внимание, недаром попросила задержаться. Интересно, о чём они шептались целый час?

– Хм… О чём могут шептаться двое молодых людей? Вспомни нас…

– Ну, в наше время всё было иначе.

– Ошибаешься, Ниночка, времена меняются, а люди остаются теми же самыми. Так же любят, так же хотят денег и власти, так же умирают. Просто декорации меняются. Хотя, пожалуй, я бы не назвал это свиданием, они и знакомы-то всего ничего… Не знаю, у молодёжи всегда найдутся темы для разговоров.

Снова помолчали, и вновь молчание первой нарушила Нина Андреевна:

– Миша, а если представить, что наша Инга и этот Максим полюбят друг друга? Какая бы из них получилась пара? Он – машинист…

– Помощник машиниста, – поправил Михаил Борисович.

– Да не придирайся! В общем, помощник машиниста и наша дочь, которая после 10-го класса собирается поступать на журфак МГУ – а ты ведь помнишь, что мы должны сделать всё возможное, чтобы она поступила…

– Да уж, мы… Вообще-то всё предстоит делать мне.