Мисс Остин ждала его у себя на втором этаже. Это была премиленькая комната – светлая, обставленная в колониальном духе. Хотя рабство в Америке давно отменили, но привычки у бывших рабовладельцев оставались те же, что и сорок лет назад, только место чернокожих рабов кое-где заняла белая прислуга и там, где раньше вас с поклоном приветствовал черный, как вакса, Джим, говорящий «масса Тимоти», теперь появлялся англосакс Джейкоб с безукоризненным новоанглийским прононсом.

Мэри стояла у окна и глядела на гостя слегка исподлобья, взглядом веселым и чуть вызывающим. Сказать, что мисс Остин от природы была наделена безупречной красотой, означало бы погрешить против истины. Легкомысленные каштановые кудряшки, высокие скулы, зеленые насмешливые глаза, очаровательный курносый носик, пухлые, почти негритянские губы – вряд ли такую внешность можно было назвать аристократической. Однако все искупало необыкновенное очарование, исходившее от лица и всей фигуры Мэри. Очарование это было настолько сильным, что подчиняло себе мужчин в первые же секунды или вовсе на них не действовало – в том случае, если они не воспринимали подобный тип женской красоты.

Вот и сейчас Эндрю почувствовал, что сердце у него забилось так же сильно, как в первый день их знакомства. Но сердце сердцем, а пытливый взгляд его не обнаружил на привычном месте у окна фигурки механического медведя, которого он сам сконструировал и подарил мисс Остин. Барышня назвала его Мишка Ти, по первому слогу фамилии Эндрю. Мишка Ти был большой, пушистый, забавный, с черными глазами-бусинками. Он мог поднимать и опускать верхние лапы и вертеть головой. А еще он умел говорить. Для этого надо было вставить ему в спину и покрутить небольшую ручку, и тогда он начинал говорить голосом самого Эндрю.

– О прекраснейшая из прекрасных, – говорил медведь голосом скрипучим и несколько глуховатым, – о красивейшая из красивых! Луна и солнце меркнут перед твоей красотой, звезды тускнут от зависти к твоему очарованию! Не будь жестока к бедному мишке, позволь поцеловать тебя в сахарные уста!

Слушая эту простодушную мольбу, Мэри всякий раз хохотала, лукаво поглядывая на Эндрю.

Однако в этот раз медведя почему-то не было на привычном месте. Впрочем, инженеру сейчас было не до заводных медведей.

– Здравствуй, Мэри, – голос у него звучал слегка хрипловато. – Прости, что побеспокоил внезапно и так поздно.

– Здравствуй, Эндрю, – сказал она, озорно сверкнув глазами. – Позволь представить тебе мистера Картера. Оливер, это мистер Тимоти.

Проклятье! Мэри была не одна. Только сейчас инженер заметил, что в дальнем углу комнаты, словно прячась от слишком яркого электрического света, замер высокий молодой человек.

Как известно, двум третям женщин нравятся брюнеты и лишь одной трети – блондины. Возможно, так происходит потому, что брюнеты встречаются чаще, возможно, причины тому иные, метафизические. Так или иначе, мистер Картер понравился бы только каждой третьей барышне, но, судя по всему, понравился бы очень сильно. Это был, как уже говорилось, высокий молодой человек со светлыми волосами и серыми глазами. И судя по тому, как он пожал руку Эндрю, еще и чертовски сильный. Во всяком случае, пальцы на руке Тимоти-младшего склеились и расклеиваться не спешили.

– Рад познакомиться, – проговорил Картер.

Судя по всему, он был стопроцентный американец – и довольно состоятельный к тому же. Этого только нам не хватало, уныло подумал инженер, но и сам улыбнулся через силу и отвечал:

– Взаимно.

И бросил на Мэри такой взгляд, что любая другая сгорела бы от стыда, но та только игриво сверкнула глазами. Боже мой, именно этот огонь в дочерях Евы роковым образом губит несчастных мужчин. Нет, конечно, есть такие, которые любят девушек положительных, упитанных, неторопливых, с грустным коровьим взглядом, словно только что сошедших с картин Тициана и Веронезе, но Эндрю, воля ваша, был совсем не таким. Ему нравились другие девушки, такие, которые… Словом, такие как Мэри. Или, точнее сказать, ему нравилась именно Мэри, да и не то, что нравилась, он был влюблен в нее по самые уши. И тут, представьте, является какой-то Картер. Впрочем, может быть, он зря подозревает барышню, и Картер – всего-навсего кузен Мэри? Так оно обычно бывает в книжках – если появляется симпатичный молодой человек, он обычно кузен.

– Нет, я не кузен, – улыбнулся Картер, – я…

– Он просто знакомый, – быстро перебила его Мэри.

Картер развел руками: да, так оно и есть, он просто знакомый. И они с Мэри обменялись быстрыми, как молния, взглядами.

Вся эта история с каждой секундой нравилась инженеру все меньше и меньше. Вот так оно всегда и бывает: стоит ненадолго отвлечься, как появляется какой-то атлетически сложенный блондин, и девушка, которая глядела на тебя благожелательно и смеялась твоим шуткам, вдруг начинает смотреть так, как будто ты – пустое место. Нет, конечно, Мэри ему ничего не обещала, но Эндрю казалось, что она питает к нему симпатию, и симпатию настолько сильную, что при благоприятных обстоятельствах вполне может с ним обручиться. А теперь… Кто знает, что будет теперь?

Инженер окинул соперника быстрым оценивающим взглядом – теперь уже не было никаких сомнений в том, что перед ним не кузен никакой и не двоюродный дедушка, а именно соперник. Дорогой сюртук, золотые часы «брегет», рубиновые запонки – видно, что это настоящий джентльмен и живет он отнюдь не на зарплату инженера. Что ж, это не повод для отступления, тем более сейчас, когда совершенно неожиданно появились перспективы, каких мистер Тимоти и ожидать не мог. Нет-нет, что бы ни случилось, без боя он не сдастся. Как бы ни был богат и знатен этот мистер Картер, он едва ли так же умен и остроумен, как Эндрю. Впрочем, сейчас не время устраивать соревнование в остроумии, настал момент сделать решительный шаг.

– Мэри, – сказал он слегка охрипшим голосом.

– Что? – она глядела на него, сузив глаза. Обычно этот ее взгляд ему очень нравился, ему казалось, что в нем таится какое-то особенное обещание. Но сейчас, когда на них пялился наглец Картер, взгляд этот смущал его, как если бы их с Мэри застали обнаженными посреди городского парка.

– Мэри… – повторил он, не находя в себе силы продолжить, но все-таки решился и как в омут с обрыва бросился. – Мэри, нам нужно поговорить. С глазу на глаз.

Скорый поезд компании «Юнион Пасифик», влекомый небольшим, но могучим локомотивом «Геркулес», уверенно рассекал горные просторы штата Юта. Рвался в голубое небо черный дым из трубы, постукивали на стыках рельсов колеса. Третьим в сцепке шел вагон-ресторан, с левой стороны от него медленно проплывали мрачноватые отроги Скалистых гор, с правой застыло зябнущее под холодным дыханием зимы Большое соленое озеро. С тех пор, как в середине семидесятых была окончательно завершена Трансконтинентальная железная дорога, путь с западного побережья Северной Америки до восточного занимал – пусть и с пересадками – всего шесть дней.

– Всего шесть дней, – повторил косоглазый желтолицый джентльмен в темно-зеленом костюме-тройке, сидевший за дальним столиком и с некоторым недоверием глядевший на яблочный пирог, который принес ему официант и который сами американцы с гордостью звали американ-пай, видя в нем выражение самой сути отечественных кулинарных пристрастий. – А сколько это в верстах?

– Точно не помню, но, вероятно, что-то около пяти тысяч или чуть меньше, – отвечал его визави, высокий темноволосый, но начинающий уже седеть господин лет сорока, одетый в серый сюртук изящного кроя и того же цвета панталоны. Перед ним на столе стояло блюдо с жареным филе индейки и картофельное пюре.

– Пять тысяч верст за шесть дней – разве это быстро? – осведомился желтолицый, берясь, наконец, за вилку и нож, чтобы разделаться с пирогом.

– Как тебе сказать, Ганцзалин, – отвечал темноволосый, подцепляя на вилку кусочек индейки. – Смотря с чем сравнивать. Если с паровозом номер девятьсот девяносто девять, который в тысяча восемьсот девяносто третьем году на перегоне Батавия-Баффало разогнался до ста восьмидесяти верст в час, то скорость выходит почти черепашья. Но если взять телеги американских пионеров, которые ехали через страну месяцами, тогда скорость наша может считаться вполне приличной.