12.08.84. Щёлково. Ночью Коля нас разбудил и полчаса говорил с Кузей. С утра угостили его водкой. Пили вместе с дедом Ильёй, нашим соседом. Он пришёл в гости и рассказывал о советской политике и своей жизни. Разные исторические события собирались в его рассказах в один сюжет.
О революции он говорил так: Ленин ходил по деревням, потом уехал в Швейцарию, а когда приехал, сказал, что все врут, а верить надо только большевикам. И тогда в него стрельнула Каплан, её посадили в Шлиссельбург и дали читать книги, а она через 13 лет поняла, что сделала неправильно. И сдохла.
С подробностями рассказал он о том, как отрубил топором голову одному мужику, который плохо к нему относился, а когда его посадили в тюрьму, размозжил молотком голову одному вору, который вздумал над ним издеваться. Когда же его освободили раньше времени за примерное поведение, он на вольном поселении рашпилем пришиб своего начальника по работе.
Дед Илья любил выпить «пуншик», намешав водку с чаем и сахаром, а то «так она горькая».
С виду дедушка маленький, щупленький, с бородой и ясными глазами.
Дни пролетели быстро, хотя каждый был очень долгим. Работал утром и вечером, а иногда и днём. Только сегодня пока ничего не пишу. На днях были на дне рождения Вити из деревни Мыс, что за Канышовым вторая деревня.
Витя человек замечательный. Пили водку. Его мама угостила нас домашними ватрушкой и «лепендушками» – его любимым кушаньем.
Он рисует портреты, но все порвал и когда об этом узнал, а порвал он их во хмелю, то это была просто трагедия. Мы его утешали как могли. Он привёл гармониста без ноги – бывшего танкиста и врача-стоматолога, который весь вечер играл и пел нам разные песни, в основном массового репертуара. Мы, а особенно я, подпевали ему как могли. Он очень нас полюбил, а особенно меня. Я тоже проникся к нему. Он говорил, что его гармонь не берёт высокого тона, не то что баян. На что наш мудрый хозяин заметил: «А чем отличаются два стакана?».
Витя мужик просто гениальный. Он читал нам стихи и на каждый случай у него была цитата из Есенина.
Я разошёлся не на шутку. На прощание спел с гармонистом «на поле танки грохотали». Мои спутники смотрели на меня странно. Проводил гармониста до дома. И тиснул у него два помидора, чему он был очень рад.
Ночь провёл в Канышово на пружинных нарах, чуть с них не свалился.
25.08.84. Мчимся по шоссе, наматывая на колёса километры нашего пути. КамАЗ, урча и потряхивая нас, прорубается сквозь стену дождя, давя сотни лягушек и распугивая выскочивших на дорогу лисиц.
Ночь. Белые клочья тумана навстречу. Как они, налетают на меня воспоминания о последних днях в Ферапонтове.
Ходили прощаться к Вите в деревню Мыс. Закаты тут обалденные. А в этот раз собиралась гроза, где-то вдалеке был виден дождь, который вскоре перекинулся и на нас. И – радуга!
Оля стрельнула из ружья.
Потом зашли к знакомому гармонисту. Гармонист на мою трезвую голову оказался намного хуже в восприятии, хотя и спел нам кое-что, в том числе «парней так много холостых, а я люблю женатого». А ещё деревенскую идиллическую песню 30-х годов: «а вчера у дальнего овина повстречалась с парнем я нездешним».
Прошёл страшный дождь. Дорогу размыло совершенно. Ноги скользили, была абсолютная темнота. По небу с огромной скоростью ползли красивые тучи, похожие на лошадей, собак и прочих динозавров.
Наконец часам к одиннадцати вечера мы дошли до Канышово. Здесь возник разговор о моём возрасте. Меня спросили, сколько мне лет, на что я спросил: «А какое сегодня число?». Оказалось, что 22-е. «Через час мне будет 24 года», – сказал я, сам тому удивляясь. Меня бросились обнимать и упрекать, что я пытался скрыть свой день рождения. Я действительно о нём забыл.
Ждать дня рождения в Канышово не стали. Нагрузившись скарбом, вновь вышли на размытую и совершенно тёмную дорогу. Шли долго. Андрей постоянно терял и очень долго искал свои порезанные калоши, а Оля падала в лужи. Наутро пришла хозяйка, мать Коли Чехина. Она долго сидела, жалуясь на коварство некоторых постояльцев, уезжавших, не заплатив. Пришлось выдать ей 15 рублей, и она ушла. Вообще же она женщина добрая. Когда Оля мылась у них в бане, то она её изрядно потчевала и послала мне баночку супа, малосольных огурчиков и прочей снеди. Коля в тот день принёс бутылку водки, и мы впервые пили за его счёт. Он заказал нарисовать на двери медведя, который должен был пугать всех входящих, чем мы и занялись. Сначала нарисовал его я, потом Ольга сделала подмалёвок. Дело блестяще завершил Андрей. Получился замечательный плакатный устрашающий медведь. Я дописал довольно живописную лапу, наводящую душе– и телораздирающий ужас.
Последний день в Ферапонтове (24.08.84), ничего не писал, сушил свою живопись. Гуляли на прощание. Ольга купалась в страшную холодину – о молодость!
Это был один из лучших моих пробегов. Ехали в абсолютную неизвестность, т. к. шофёр должен был свернуть, и где проведём ночь, мы не знали. Когда машины заправлялись и шофёр выходил из кабины, мы с Олей целовались – просто идиллия.
26.08.84. КамАЗ высадил нас под навесом автобусной станции какого-то посёлка. Шёл дождь, и под навесом собралась компания местных подростков с гитарой и чёрной собакой. Ночь обещала пройти нескучно. Шофёр отозвал Олю в сторону и, как я узнал позже, дал ей два рубля, сказав: «Завтра с утра поешьте, ребятки». Мы тепло распрощались с шофёрами. Им было жалко бросать нас.
Ночью поймать чего-нибудь невозможно, но я регулярно бегал к шоссе, как только там гудел мотор. Ребята муторно бренчали на гитарке, сидя на скамеечках, а мы с Олей стояли рядом, т. к. все кресла, не занятые местными, были предусмотрительно заплёваны.
Через некоторое время со стороны Ленинграда подошёл средних лет и роста мужчина и присоединился к нашей странной компании. Он был одет в демисезонное пальто, спортивные штаны и модельные полуботинки. Вскоре молодежь оставила нас. Я разговорился с ним: он был дважды женат, всю жизнь любил путешествовать, особенно любил Север. И сейчас, пока тепло, подался к Воркуте. Надеется там найти работу.
