Железо тонет в воде, и сколько бы ни звали мать выдрята, она не могла долго выдержать с таким грузом на ноге.

Когда вздувшееся тело перевернулось, Тарка услышал звяканье металла и в страхе нырнул, оставив позади цепочку пузырьков.

К восходу солнца он пробежал две мили, пересек лес и поля — то стерню, где стояли чередой копны, то участки, засаженные свеклой и турнепсом, то пастбища для овец — и нашел третий ручей под горкой, которая звалась Нищенский привал. Тарка двинулся вверх по течению, мимо фермы, где по мелководью шлепали утки, и дальше, под мост, возле араукарии с листьями, острыми, как сорочьи клювы. Вот он миновал дома и мельницу на берегу, и вокруг раскинулись безлюдные луга, где распевали свои песни одни лишь жаворонки. Тарка плыл от берега к берегу в поисках убежища на день. В полумиле за мельницей он увидел камень с широким отверстием, наполовину скрытым в воде. Над ним нависала лещина. В то время, как Тарка забирался под камень, низкое августовское солнце зажгло зелень листьев золотом весны.

15

Разбудил его оглушительный собачий рев. Он увидел лапы, с плеском переступающие по мелкому дну, несколько черных носов и свисающие языки. Отверстие было слишком мало, чтобы туда прошла хоть одна голова. Тарка скорчился в ярде от входа, вдавился в холодный гранит. От страшного шума стало больно ушам.

На бурых камнях переката заскрежетали подкованные сапоги, застучали обитые железом острия охотничьих кольев.

— Отрыщь! Капкан! Менестрель! Отрыщь!

Тарка услышал звук рожка, и низкий вход посветлел.

— Отрыщь! Капкан! Капкан! Отрыщь!

Рожок пропел еще раз, потише — стаю уводили прочь. Под камень сунули кол и стали вслепую тыкать по сторонам, затем забрали. Тарка увидел сапоги, человечьи руки и морду терьера. Раздался шепот:

— Вперед, Сэмми. Взять!

С рук соскочил кудлатый коричневый песик. Сэмми унюхал Тарку, затем углядел его и стал пробираться к нему бочком. «Тяв-тяв-тяв-тяв!» Выдра не шевелилась, и терьер подполз поближе, вытянув голову и громко тявкая.

Тарка не вынес раздражающего его шума. Через минуту, раскрыв пасть и шипя, он двинулся мимо терьера; злобное тявканье перешло в пронзительный визг. Люди на противоположном берегу стояли молча и неподвижно. Они увидели голову Тарки, залитую солнечным светом, — свет падал сквозь деревья позади них и зажигал бурые плоские камни переката теплой желтизной. А Тарка увидел трех людей в синих куртках; люди не шевелились, и он скользнул в прозрачную, холодную воду. Она не покрыла ему спину, и Тарка вернулся к корневищам на берегу. Побежал, прячась в тени и под папоротником, своим обычным шагом. Один из мужчин заметил, что у выдр нет чувства страха.

Ни одна гончая не подавала голоса, но причина их молчания была не известна Тарке, да он бы и не понял ее. Он проснулся в смятении и страхе, он страдал от мучительного шума, он оставил опасное место и теперь убегал от своих недругов — людей. Когда он шел с поднятой головой вверх по ручью, все его чувства — обоняние, зрение, слух — были настороже, чтобы уберечь от гончих — его заклятых врагов.

Так как Илкертонский ручей был узкий и мелкий, выдре по охотничьим законам полагалось дать четыре минуты форы. Когда истекли эти минуты, Тарка услышал позади звуки рожка, голоса собак и крики егеря:

— Вот, вот, вот, вот! Пошел! Возьми! Вот, вот, вот, вот! Возьми!

Стая во всю прыть возвращалась к ручью. Гончие бултыхались в воду возле большого камня, пытались просунуть голову в дыру, разбивались на смычки или в одиночку спешили по мелководью за мокрым, дрожащим от возбужденья терьером и громко взлаивали, втягивая носом запах выдры.

Выдра по имени Тарка - _14_Sobaki.png
Капитан и Менестрель «показывают» убежище у Илкертонского ручья.

Первым в погоню устремился Капкан, за ним — Кэролайн, Морячка, Капитан и Повеса. Они промчались мимо терьера, и Капкан в нетерпении свалил его с ног. Сэмми вскочил, дрожа всем телом, и бросился вслед.

Тарка погрузился в пронизанную солнцем воду по самые ноздри и замер. Он лежал бурой колодой наискосок к камням, на которых покоился его хвост. Там его и увидел егерь. Тарка поднял усатую голову и поглядел на него. Рядом раздавались голоса собак. От заводи, где был Тарка, ручей полого спускался вниз. Когда Капкан, идя по чутью, прыгнул в заводь, Тарка бесшумно нагнул голову и коричневой маслянистой пленкой скользнул под брюхом у пса, беззвучно вынырнул и двинулся по затянутым тиной камням. Прилизанная шерсть блестела на солнце. Казалось, он идет не спеша, у самых собачьих морд, чуть не наступая им на лапы.

— Пусть собаки сами его загонят! Не натравливай их, не то они разорвут его на куски!

Стая смешалась, гончие скололись со следа; запах выдры был похож на скрученную из многих прядей веревку, конец которой они пытались распутать. Но вот Канкан натек на выходной след и повел стаю вперед.

Он заметил Тарку, когда тот пробегал по плоским камням, где вода едва прикрывала ему хвост, и с вытянутым правилом бросился выдре наперерез. Тарка выскочил на берег. Затрещали, зашелестели засохшие ветки и листья живой изгороди — Тарка выбирался на луг. Он бежал по траве и слушал, как яростно ревет Капкан, этот огромный черно-белый пес, продираясь сквозь заросли лещины, колючей куманики и раскинувшей тонкие ветви жимолости. Пробежав с полсотни ярдов по лугу, Тарка влез на насыпь и спустился по откосу к шоссе. Гудрон жег ему лапы, но даже когда на него устремилось огромное темно-красное чудище, он не свернул на луг, где вереницей неслись гончие. Несколько раз содрогнувшись всем телом, чудище замедлило бег и остановилось, в нем, тыкая в выдру пальцами, поднялись фигуры людей. Тарка нырнул под автомобиль и снова выбежал на закатное солнце, слыша, как, перекрывая крики людей, доносится сзади разноголосый хор гончих, которые так рьяно взбирались на высокую насыпь, что сталкивали друг друга вниз.

Тарка побежал по укрытому тенью кювету, среди обрывков газет, банановой кожуры, апельсиновых корок, окурков и смятых коробок из-под шоколадных конфет. Перед ним возникло еще одно, на этот раз желтое чудище; оно росло с каждой минутой, из него высунулись люди и уставились вниз. Тарка промчался ярдов двести по дороге. Его душила вонь, оглушал шум, огнем жгло глаза. Задержавшись на миг в кювете, он прислушался к собачьему хору, звучащему теперь по-иному: собаки выбирались на шоссе. Тарка пробежал еще ярдов двести, затем вскарабкался на насыпь, пробрался сквозь пыльную траву и шиповник, цепляющийся за шерсть, и спустился по лугу к ручью. Плюхнулся в воду и поплыл; он плыл, пока перед ним не поднялись скалы и валуны. Влез на них и пошел дальше, бороздя мох и лишайники хвостом и оставляя за собой запашистый след. Подал голос мчавшийся впереди всей стаи Капкан.

В ручье — что на мелях, что в заводях — Тарка двигался ровно, не сбавляя хода, но и не торопясь, хотя и быстрее течения; он скользил вместе с потоком, пересекал затоны, огибал валуны, оставляя свой запах в мокрых оттисках лап и хвоста.

По зеленому, испещренному тенями лугу спешили люди, неподалеку послышались хриплые крики и звуки рожка. Гончие дружно взорвались ревом — Тарка понял, что они добежали до берега. Закружилась воронками под ударами перепончатых лап напоенная светом вода. Через тень и рябь, по омутам и перекатам Тарка уходил от собак. В лучах солнца ручей сверкал янтарным блеском, лоснилась гладкая бурая шкура выдры, когда ее спина на миг показывалась из воды. Тарка скользил неторопливым змееподобным движением. Гончие были уже недалеко.

За излучиной ручей протекал возле шоссе. Там выстроилось множество автомобилей. В них дожидались мужчины и женщины с украшенными зарубками кольями — «охотники» на колесах.

Перед Таркой вырос мост. Гончие гнались за зверем по пятам, и он не обратил внимания на людей, склонившихся над парапетом. Люди кричали, махали шапками, подбадривали собак. За мостом плавали утки; с громким кряканьем они вышли на берег и заковыляли во двор фермы. Поравнявшись с тем местом, где только что были птицы, Тарка тоже вылез и устремился за ними. Пытаясь взлететь, утки захлопали крыльями, но он догнал их колонну, врезался в нее, разметав птиц, и исчез. Рев Капкана звучал все ближе, за ним, впереди остальной стаи, валили Русалка и Капитан. Егерь, выжлятник и полевой сторож остались далеко позади, за живыми изгородями и насыпями.