На лице медленно проступила улыбка. Кендалл быстро оделась, пригладила волосы и открыла дверь хижины. Та легко подалась. Кендалл спустилась с лестницы и пошла к становищу.

Жизнь в индейском лагере шла своим чередом. Бегали босоногие дети, горели костры, женщины готовили пищу. Над становищем стоял неумолчный гул звонких голосов — женщины судачили о том, о сем, сшивая куски пестрой материи, прядя пряжу и готовя еду для своих неустрашимых воинов.

— Вижу, ты решила присоединиться к нам, Кендалл Мур. — Кендалл оглянулась. По тропинке, ведущей к зловонной реке и мангровым зарослям, к ней приближался Рыжая Лисица с молодым белохвостым оленем на плечах. Вождь возвращался с охоты — шея животного была пронзена стрелой. На Рыжей Лисице было полное облачение индейского воина-вождя. Голову украшала повязка с перьями, рубашка расшита серебряными узорами. На нем теперь красовалась отделанная бахромой кожаная юбка; голени Рыжей Лисицы туго обтягивали краги из оленьей кожи. На шее висели ружье, патронташ, рог с порохом, лук и стрелы,

— Я спала, — пробормотала Кендалл, с раздражением сознавая, что заливается краской. Едва заметные искорки в глазах индейца ясно дали ей понять, что Рыжая Лисица прекрасно знает причину ее долгого сна. Однако он не стал насмешничать, а, взяв Кендалл за локоть, предложил следовать за ним к его дому.

— Мы не всегда жили в таких хибарах, Кендалл Мур, — начал вождь светскую беседу. — На севере наши хижины были сложены из деревянных бревен, как тот дом, в котором живешь ты. Но наши дома столько раз сжигали! А сколько раз нам приходилось отступать все дальше и дальше к югу! Здесь очень часто дуют сильные ветры и бывают такие ливни, которые разрушают любые самые крепкие жилища. Но мы научились быть стойкими, как корни мангрового дерева, нас нельзя уничтожить, потому что мы очень быстро заново отстраиваем наши жилища.

Внезапно Рыжая Лисица остановился и обернулся к идущей за ним Кендалл:

— Я слышал, что ты больше не хочешь перетирать корни конти.

Кендалл снова вспыхнула до корней волос, на этот раз от стыда. Из-за слов, которые она в запальчивости наговорила Бренту, индейцы, чего доброго, сочтут ее избалованной и ленивой плантаторской дочкой. Но откуда могли знать краснокожие, что жизнь белых женщин, жен и дочерей плантаторов, отнюдь не была легкой, даже если плантацию обрабатывали многочисленные рабы.

— Я не боюсь тяжелой работы, Рыжая Лисица, и буду делать все, что нужно, уж коли я решила остаться с вами.

Индеец загадочно улыбнулся и зашагал дальше. — Так ты по доброй воле решила остаться с нами? — спросил он.

— Да, — тихо ответила Кендалл. Она слегка запыхалась, стараясь не отстать от быстро идущего вождя.

Рыжая Лисица остановился так внезапно, что Кендалл с ходу уткнулась в его спину. Все еще улыбаясь, индеец обернулся:

— Я тоже не хочу, чтобы ты растирала конти. Я хочу, чтобы ты научила моих детей говорить по-английски. Кендалл с изумлением уставилась на него:

— Но ведь ты и сам бегло говоришь по-английски, Рыжая Лисица!

Индеец в ответ только нетерпеливо махнул рукой.

— Я мужчина, и у меня совсем нет времени. К тому же Аполку тоже надо научите языку белых людей, а у мужчины не всегда хватает выдержки, когда он говорит с женщиной.

Кендалл улыбнулась. Как же похожи друг на друга все мужчины, и не важно, белые они или краснокожие.

— Но я совсем не знаю языка твоего народа, Рыжая Лисица!

— Ничего, постепенно ты научишься говорить на нем, так же как учатся языку дети. Да ты ведь и так уже немного говоришь на языке мускоги, Кендалл Мур. Ты знаешь слово «Таллахасси».

Кендалл удивленно вскинула брови и рассмеялась:

— Я только знаю, что это столица штата.

— Это означает «старый город», — сказал индеец, сбросил на землю свою тяжелую ношу.

Обняв Кендалл за талию, он подвел ее к дому. Усмехнувшись, показал на свой дом — в глазах его мелькнули озорные искорки.

— Чулуота — логово лисицы, — сказал он и, легко приподняв Кендалл, поставил её на деревянный настил террасы. — А я, Кендалл Мур, буду учить тебя жизни в наших болотах. Ты научишься понимать, где течет река, когда кажется, что вокруг нет ничего, кроме осоки и кустарника, ты научишься распознавать змей, укус которых смертелен, будешь по кончику хвоста узнавать гремучую змею. Ты привыкнешь слышать во сне самые тихие шаги приближающегося врага и предсказывать погоду по цвету неба.

Кендалл с любопытством вгляделась в волевое лицо Рыжей Лисицы. Он только что предложил ей дружбу, которой удостаиваются очень немногие белые, такую же, какая связывала вождя и Брента и которой Макклейн дорожил, невзирая на предрассудки белого общества. У двери дома уже стояла Аполка, терпеливо ожидающая, когда муж обратит на нее внимание. На лице индианки светилась приветливая улыбка, к ногам жались малыши с широко открытыми глазами — они ждали своей очереди приветствовать отца и белую женщину, к которой уже давно успели привязаться.

Кендалл от души рассмеялась — ее мелодичный голос прорезал тишину вечера. Улыбнувшись Аполке, она обернулась к вождю:

— Я постараюсь угодить тебе, Рыжая Лисица. Я очень постараюсь — учить и учиться.

Индеец с довольным видом кивнул. Сняв с пояса нож в широких ножнах, он бросил его Аполке, кивнув головой в сторону принесенного с охоты оленя.

— Можешь начинать учиться прямо сейчас, Кендалл Мур. Присмотрись, как Аполка готовит еду, а утром ты пойдешь учиться со мной. — Он помолчал, в глазах его снова появились озорные смешинки. — Тебе больше не потребуется отдых: Ночной Ястреб вернется не скоро. Жена воина не должна предаваться праздности, если ей не приходится ублажать по ночам своего мужчину.

Кендалл покраснела от смущения, не зная, что делать — то ли влепить затрещину Рыжей Лисице, то ли рассмеяться. Второе более подходило к ситуации, особенно потому, что вождь резко повернулся и зашагал прочь. Она улыбнулась Аполке, которая подталкивала к ней детей. Кендалл наклонилась к мальчикам и обняла их, наслаждаясь теплом доверчиво прижавшихся к ней детишек.

Дикари — со стыдом подумала она. Еще совсем недавно она была столь невежественна, что искренне считала всех индейцев дикарями, а теперь ей было несказанно приятно прикосновение двух краснокожих малышей.

Кендалл вздохнула, глядя, как Аполка, спустившись с террасы, подошла к туше оленя. На землю опускалась ночь. Природа дышала первозданным покоем. Яркий закат окутывал оранжевым светом становище и растущие по краю поляны кипарисы.

Конечно, это не Чарлстон. Это даже не Ричмонд, Атланта, Мобил или Новый Орлеан… Но все же это несравненно лучше, чем юнионистская казарма. Во всяком случае, для южанки, которой надо пережить превратности войны. Может быть, Брент ошибается и дела у конфедератов скоро пойдут в гору?

Дети сильнее прижались к Кендалл, требуя внимания. Как приятно это детское доверие! В самом деле, не в такое уж плохое место она попала;

Сердце женщины затрепетало.

Для нее это лучшее на свете место — ведь именно сюда рано или поздно вернется за ней Ночной Ястреб…

13 марта 1862 года

Капитан Брент Макклейн стоял на носу «Дженни-Лин» и пристально вглядывался в поросшие соснами берега устья Флориды. У рта его залегли горькие складки; тело было напряжено, словно сопротивлялось липкому страху, который против воли закрадывался в душу.

Джексонвилл был объят пламенем.

Военное счастье отвернулось от конфедератов Флориды.

Судно юнионистов «Гаттерас», базировавшееся в Ки-Уэсте, подошло к Сидар-Ки шестого января. Высаженный с корабля десант взял железнодорожную станцию, депо, пакгауз с военным снаряжением и телеграф. Были захвачены шхуны, сторожевые суда и паром. Во время штурма станцию защищали только двадцать три конфедерата, — незадолго до нападения северян две роты были отправлены на отражение возможного наступления юнионистов на Фернандину.