— Ты отрицаешь это? — Дрегош обратился к Хаману.

Тяжелый паралич ушел, Хаману согнул и разогнул мускулы, потом ответил. — Конечно отрицаю. Виан еще раньше сказал, что он хочет кусок тела Раджаата. Он описывает свое собственное предательство, не мое. Но вначале я подумал, что это Сач Арала. По ошибке я прокричал его имя.

Пар поднимался от носа Дрегоша, пока он переводил взгляд с Виана на Хаману и обратно.

— А где Сач? — спросил Албеорн, находившийся далеко справа от Хаману.

Он и все остальные быстро собрались. Некоторые вынырнули из нижнего мира, остальные из ночных теней. Среди них не было ни Сача Арала, ни Борса, ни, конечно, Галларда. Хаману осознал, что все смотрят на него, доверяя ему не больше, чем Виану, потому что он все еще был чужой в этой компании. Ему потребовалось несколько долгих мгновений, чтобы совершенно точно вспомнить, что Борс сказал им, когда он с Сильвой развлекались в Ярамуке, прежде чем хриплый голос Сильвы прервал молчание.

— Сач с Борсом, где же еще? Он не часть этого дела — чем бы оно не было. И Хаману тоже. Если Лев из Урика сказал, что Виан собирался отрезать кусок от Раджаата, я верю ему, и я думаю, что мы должны дознаться почему прежде, чем Борс вернется.

Сильва была права насчет Хаману, хотя он знал, что она дорого заплатит за поддержку его. Быть может она права и насчет Сача, тоже. Быть может сикофант Раджаата не имел ничего общего с задуманным Вианом мрачным делом. Но сам Виан поклялся, что все обстоит иначе.

— Это все план Сача, — стоял на своем Гроза Пикси. — Он сказал, что все части тела Раджаата равноценны; он сможет восстановить себя даже по одной живой части, если поместить ее в бассейн под Черной Линзой. Он знал, что вы опутали его заклинаниями, так что он пришел ко мне, а я…

— А ты пришел к Раджаату. Ты устроил шторм в Серости, когда мы вышли из Ярамуке. Ты использовал его, чтобы незаметно слетать к Раджаату и обратно. Вот почему он ждал нас, вот почему погиб Пеннарин, — заключила Инесс, которая вычистила орков с поверхности Атхаса.

Это могло быть совершенно правильным объяснением. Один из них предупредил Раджаата — если волшебство Раджаата не была настолько могущественнее их, что он выследил их в Ярамуке, а они даже не заметили этого. Если сама Инесс не была предателем — когда один из Доблестных Воинов объясняет поведение другого, он — или она — сразу становится подозреваемым в глазах других. Хаману сам получил такую порцию несколькими ударами сердца назад. Но если и бывает выдержавшее испытание временем дружба среди Доблестных Воинов, она была между Инесс и Пеннерином, и к тому же они все предпочитали думать, что есть хоть какие-то границы для мощи их создателя.

Так что все подозрения падали на Виана, который перекладывал ответственность на Сача Арала, а этого здесь не было и защитить себя он не мог. По мнению самого Хаману события вполне могли происходить и без предательства Сача: Виан мог узнать все, что ему было нужно от самого Принесшего-Войну после того, как он пробежал всю Серость, чтобы предупредить его об опасности. Но Хаману мудро сохранил свои мысли о предателях при себе, не сказав ничего, когда Борс вернулся с двумя безупречными обсидиановыми сферами в руках, волоча на буксире Проклятие Кобольдов.

У Борса возникло другое подозрение: — Галлард, — крикнул он настолько громко, что белая башня, в которой Погибель Гномов готовил заклинание пленения, затряслась.

Галлард заворчал и отказался выйти. Воздух между Хрустальным Залом на верхушке башни и Борсом, стоящим на земле рядом с Раджаатом, заискрил синими искрами, пока они молчаливо спорили, сознание против сознания. Потом воздух успокоился и Галлард появился снаружи. Он поклялся, что не знает, о чем говорит Виан.

— И, если этот жалкий трус сказал правду, тем больше причин запереть Раджаата под Чернотой.

Борс не согласился. — Не в башне и не в бассейне. И не около Черной Линзы. Если она действительно в состоянии восстановить его.

Погибель Гномов сказал, что нет никакой опасности от заклинания, которое он собирается использовать. Хотя он и использует Черную Линзу, чтобы усились свое волшебство, тело Раджаата при этом останется там, где оно находится сейчас, достаточно далеко от белой башни и от загадочного бассейна с темной водой.

— Оставайтесь здесь и смотрите, — предложил Галлард с редкой щедростью, — или поднимайтесь наверх и смотрите, как я произношу заклинание.

Борс и Дрегош согласились, что половина из них будет с Галлардом в башне, а остальные останутся внизу, на земле. Иненек сделала шесть черных бусинок, для тех, кто останется с Раджаатом, и пять белых, для тех, кто поднимется по лестнице. Они вытащили бусины в порядке творения, включая Аралу и Виана, и прятали в своей ладони, пока Хаману не вытащил свою. Бусена Льва оказалась черной; а все остальные успели побелить свои.

— Кто-то сжулил, — запротестовала Инесс.

— А кто-то нет, — миролюбиво заметил Дрегош. — Я останусь вместе с Хаману. Мы разберемся с предателями позже, после того, как разберемся с Раджаатом.

Борс отдавал приказы с таким видом, как если бы он был всеми признанный вождь, но даже Палач Дварфов разговаривал вежливо и осторожно с Дрегошем. Смерть Гигантов был чем-то особым, уникальным, даже среди Доблестных Воинов: когда Раджаат нашел его, Дрегош уже был бессмертным и уже воевал с расой гигантов. В своей естественной форме он был огромным созданием, самым сильным из всех Воинов, и ближе всего к несущему смерть существу, которое смертные называли Драконом.

Когда Дрегош добровольно изменил цвет своей бусины, все остальные дружно решили, что нет никакой небходимости менять цвет их.

— Мы узнаем, если они попытаются обмануть нас, — сказал Дрегош, указывая на охранные заклинания над телом Раджаата.

Хаману, который вообще не понял, что имел в виду Дрегош, что-то неразборчиво пробормотал.

— И тебе тоже придется плохо, если задумаешь обмануть меня, — добавил Дрегош.

— У меня и мысли такой нет.

Было похоже, что Дрегош не услышал его слова. — Учти, Хаману, что на Атхасе нет места, куда бы ты мог сбежать, если бы попытался обмануть меня.

— У меня и мысли такой нет, — повторил Хаману. — Я не из тех, кто жульничает.

Третий Доблестный Воин нашел слова Хаману забавными, и негромко хихикал, пока в башне Галлард творил свое заклинание под Черной Линзой.

С течении многих лет, с того момента, как Хаману видел троллей, прыгающих с утеса, Хаману проводил свое время главным образом управляя непокорными людьми, а не изучая нижний мир. Он знал, что Серость была скорее тенью, чем субстанцией, а Чернота была чистой тенью и отсутствием субстанции. Но он не был уверен ни в том ни в другом. Тем не менее, он думал, что понял суть идеи Галларда, и ожидал, что окруженное заклинаниями тело Раджаата исчезнет из заливаемого лунным светом мира и окажется в пустоте, под другим местом, в котором нет ничего материального. И он более чем испугался, когда могучее заклинание Галларда не сделало ничего большего, чем запечатало тело первого волшебника в яйцевидный камень.

— Я мог бы вырезать дыру в любой горе Кригилл и поместить его туда, на дно, — пробормотал он.

— Интересно, — вот и все, что сказал на это Дрегош.

Хаману показалось, что огромный, испещренный крапинками камень совсем не то, что Галлард ожидал увидеть, когда привел публику под свет восходящего солнца. На какое-то мгновение зрачки Погибели Гномов стали белыми под радужной оболочкой, нижняя челюсть отвисла, но все это продлилось не больше одного удара сердца. К тому времени, когда начались вопросы и обвинения, Галлард или был честно уверен в своем заклинании, или был таким замечательным актером, каким Хаману не мог даже надеяться стать.

— Что-то необходимо сделать с этим веществом, — объявил он, давая проявиться своему беспокойству. — Я не в состоянии поместить это под Черноту. Это стало бы полным противоречием, недопустимым парадоксом. И никто не в состоянии предугадать, что тогда может произойти. Поэтому я оставил субстанцию здесь, пузырь в материальном мире. Но его сущность, уверяю вас, в Пустоте.