– Я знал, что должен попытаться выйти, но никак не мог. – смущенно пробормотал Че. – В твоей песне так славно.

– Но нам нужно выяснить…

– Думаю, главное уже ясно: никто не может ничего добиться не попробовав, а попадающие в твою песню ничего пробовать не станут. Потому что они просто наслаждаются видением. Покинуть песню слушатель не может.

– А как же я?

– Ты не просто находишься там, а выстраиваешь сцену своей песней. Умолкнешь – и все пропадет. В отличие от других, ты не пассивная участница.

Эти рассуждения показались Дженни слишком мудреными, но она уже успела оценить умение кентавра мыслить логично и согласилась с ним.

– Выходит, я могу затянуть в песню хоть всех гоблинов, но лишь в том случае, если они не будут обращать на мое пение внимания.

– Точно. А выдернуть их оттуда сможет лишь кто-то посторонний. Как тот гоблин Гротеска.

В том-то и заключалась сложность. В любой момент кто-то совершенно случайно мог пробудить любого соучастника действа. Да и трудно было подгадать момент, чтобы все гоблины отвлеклись и, услышав песню, ни один не обратил на нее внимания.

Когда девочка познакомила с этими соображениями Че, он кивнул.

– Да. Жаль, что мы не можем устроить все это, когда они спят, – я имею в виду, по-настоящему спят. Тогда услышавшие нас угодили бы в видение, а все прочие просто продолжали дрыхнуть.

– А почему мы не можем? – спросила она, чувствуя, как разгорается в сердце искорка надежды.

– Потому, что нам не выбраться из этой хижины.

Дверь закрыта снаружи на засов и слишком крепка, чтобы ее можно было сломать.

Едва вспыхнув, искорка потухла.

Дверь может открыть только гоблин, а он, скорее всего, придет, лишь когда настанет утро.

В конце концов, они решили попробовать сделать что-нибудь хотя бы утром – без особой надежды, но поскольку ничего лучшего никто предложить не мог. А потом Дженни запела, и они уснули. Так или иначе, но отдых им был необходим.

***

Разбудил их лязг отодвигаемого засова. Протирая спросонья глазки, Дженни не сразу сообразила, где находится. Но вспомнила это слишком быстро.

– Ну, будете лопать или нет? – спросил с порога Гротеск, тыча им под нос холодное мясо.

– Пой! – крикнул ей Че.

Но запеть Дженни не успела: ее схватили и заткнули ей рот кляпом.

– Я сразу смекнул, что ты наводишь голосом чары, но у меня этот номер не пройдет. Итак, условия прежние: либо едите, либо гоняетесь друг за дружкой. Прямо сейчас. Лопать первым будет кентавр.

Дженни знала: Че этого мяса есть не станет, и им придется принять участие в гнусной потехе, которая неминуемо кончится для обоих смертью в котле. Петь она не могла, но могла мурлыкать под нос, а поскольку ничего другого ей все равно не оставалось, так и поступила.

Замурлыкала, сначала тихонько, а потом все громче.

Чудесная сцена, с замком и цветами, возникла почти мгновенно. Возникла для нее, но могли ли попасть туда и другие?

– Эй, что происходит? – гаркнул, озираясь по сторонам, гоблинатор.

К сожалению, услышав мурлыканье Дженни, он обратил на него внимание, а потому не оказался затянутым в видение.

– А, эльфийская девчонка норовит петь! – смекнул он спустя мгновение. – Ну, ты у меня сейчас так запоешь…

Он занес огромный шишковатый кулак, но тут Че метнулся вперед и вытолкнул изо рта девочки кляп.

Дженни запела, но Гротеск тут же нацелил удар ей в лицо.

Девочка увернулась, кулак пролетел над головой, но другие гоблины схватили ее за руки и поставили перед вожаком.

– Держите ее крепче, – велел гоблинатор. – Во второй раз я не промахнусь.

Дженни поняла: на этот раз он точно не промахнется, и предприняла отчаянную попытку запеть, но жесткие лапы сдавили ей горло, позволяя издавать только хрип.

– Эй, гляньте-ка туда! – крикнул неожиданно один из гоблинов, покосившись в сторону.

Гоблины глянули. И отвлеклись! Хватка на горле ослабла, и Дженни, с трудом набрав воздуха, затянула свою песню. Надежда на то, что это поможет им спастись, была ничтожной. Но никакой другой не было вовсе.

Взявшись за руки, девушки шагнули в огромный глазок исполинской тыквы. Нада, поскольку ей уже случалось бывать в гипнотыкве, шла первой.

Точнее сказать, Электра там тоже бывала, но после сотен лет сна это как бы и не считалось.

Когда Нада задумывалась о том, как стара была бы, Электра, исчисляйся ее возраст со дня рождения, ей становилось не по себе. Поэтому она предпочитала не размышлять на такие темы, а воспринимать Электру такой, какой та была: восемнадцатилетней девушкой, выглядевшей скорее на пятнадцать. В этом смысле она представляла неплохую пару для Дольфа, которому как раз шел шестнадцатый год. Конечно, лучше бы ей грудь иметь попышнее, а веснушек на мордашке поменьше. Электра девушка славная, но мужчин, вне зависимости от возраста, в женщинах больше интересует внешность, нежели внутреннее содержание. С одной стороны, это понятно, они – в отличие, скажем, от драконов и прочих хищников – внутрь своих избранниц не заглядывают, но с другой все равно обидно. «Может быть, – подумала Нада, – если бы я поработала над внешностью Электры и попробовала сделать попривлекательнее…»

Ее размышления прервались в связи с переменой окружающей обстановки: они оказались в центре целой деревни – довольно крупного селения, – где жили растения. Растения, шелестя листвой, разгуливали по улицам, поднимались по ступеням лестниц, а некоторые усердно поливали из леек росших в кадках или на газонах людей и животных.

– Знаю! – весело заявила Электра, когда они с Надой оказались внутри одной и той же картины, после чего смогли разнять руки. – Это Огород. В Обыкновении место, где живет много людей, называют город, а, где селятся растения – огород. Или наоборот. Во всяком случае, почему одно называется так, а другое иначе, и сами обыкновены не скажут. Но как забавно!

Нада невольно позавидовала способности подружки восхищаться всяческими диковинами: сама она предпочла бы вернуться в замок Ругна и провести время за чтением имевшихся в библиотеке замка любовных романов.

Одно из библиотечных привидений обнаружило полку с такого рода произведениями и познакомило с ними зомби Зору, а та поделилась открытием с Надой. Их обеих приводили в восторг эти истории, в которых – что Нада весьма одобряла – красавцы мужчины всегда были старше своих возлюбленных. Но Электру книжки не волновали: она решительно не могла сидеть на месте, всегда находилась в кругу друзей, вечно куда-то спешила и что-то затевала. Отчасти это было связано с тем, что не будучи принцессой, она не обязана была придерживаться строгих норм этикета, ограничивающих свободу поведения особ королевской крови. Ничто не мешало ей ходить в джинсах, завязывать волосы в конский хвост, играть в пятнашки с ровным чудовищем, носиться галопом по саду верхом на кентавре Осляте и использовать выражения, совершенно неприемлемые для принцесс. Она могла плюхнуться в грязь да еще и налепить из грязи пирожков, тогда как Наде приходилось делать вид, будто ее такие детские забавы совершенно не интересуют. Но самое главное, Электре не приходилось опасаться, как бы кто не увидел ее трусики: во-первых, под джинсами их не разглядишь, а во-вторых, никто особо и не старался. Короче говоря, жизнь у Электры была беззаботная и веселая. Решительно во всем, за исключением той мелочи, что на следующей неделе ей предстояло умереть, если она не получит то, что Нада отдала бы ей с радостью. Принца Дольфа. Глядя на Электру со стороны, никто бы не смог и предположить, что этой жизнерадостной девчушке грозит скорая гибель, но дело обстояло именно так. Нада даже жалела о том, что ей недостало смелости разорвать свою помолвку с Дольфом, когда предоставлялась возможность сделать это, не нарушив политических интересов. Но тогда она не знала, что Электра так ограничена во времени, и полагала, что существующее неопределенное положение может продолжаться сколь угодно долго, пока все как-нибудь не утрясется само собой. А не утряслось: теперь Дольфу предстояло сделать выбор между двумя девушками, ни одна из которых этому выбору не доверяла.