— Какое это имеет значение? Подумаешь, назвал воевода Хабарова не «Ерофейкой», а «Ерофеем Павловичем»... Значит, он заслужил того.
— А чужих покручеников в свой отряд Ерофейка всё же переманивал, — не унимался дьяк.
— Ну и что? — снова оборвал его Трубецкой. — Для нас это несущественная мелочь, чтоб заниматься ею. Пусть воевода в таких мелочах разбирается. Вот за Францбековым много всяких нарушений числится. От этого никуда не уйдёшь. Здесь к жалобам Стеншина неизбежно придётся прислушаться.
Обо всём этом Сабельников поведал Хабарову.
— Чую, не поздоровится Францбекову, ой как не поздоровится, — сказал Сабельников. — Он смотрел на своё воеводство как на средство для собственного обогащения. Сколько он средств своих, а вернее, сворованных у казны, вложил в пушной промысел?
— Бог ему судья, — уклончиво произнёс Хабаров.
— А почему только Бог? До Бога высоко... Убеждён, что Акинфов распутает неблаговидные делишки Францбекова. Сколько всяких жалоб на него поступало в Сибирский приказ. Не счесть! Немало жалоб от богатых торговых людей. Воевода принуждал их поставлять в казну хлеб по заниженным ценам, а то и задаром. А ведь главное то, Ерофей Павлович, что тебе не поведал. Возрадоваться бы тебе должно?
— С какой стати?
— А вот с какой: князь Алексей Никитич Трубецкой остался доволен твоими действиями на Амуре. Он доложил Боярской думе о присоединении Амура к Руси и о твоих заслугах, Хабаров. Дума доложила о твоих деяниях государю. Учти, Ерофей, Трубецкой близкий к Алексею Михайловичу и поэтому влиятельнейший вельможа. Царь с его советами и просьбами считается. Посчитался и на этот раз. Ты заслужил поощрение государя, его именного указа о твоём награждении и награждении твоего войска!
— Низко кланяюсь государю и князю Трубецкому.
— И ещё готов тебя обрадовать, Ерофей Павлович. Трубецкой добился того, что на Амур будет послано тебе в подмогу трёхтысячное войско во главе с окольничим и воеводой, князем Иваном Ивановичем Лобановым-Ростовским.
— Ишь ты... Ещё один князь, кажись, из Рюриковичей.
— Истинно из Рюриковичей. Потомок князей Ростовских.
— А как же рядом с ним я, мужик, лапотник?
— Не отчаивайся. Бывает, что за великие заслуги достойный человек подымается из грязи да в князи... Не в князи, конечно. Это я для красного словца присочинил. А вот чин тебе за твои заслуги дадут. Уверен, получишь приличествующее твоим заслугам высокое звание, хотя бы сына боярского.
— Когда же можно надеяться на прибытие трёхтысячного подкрепления?
— Думаю, не скоро. Надо же ещё собрать такую силу великую. Собирать людей будут и в Москве, и по городам и весям Поморья и Сибири. На это уйдёт немало времени. А сколько, думаешь, потребно для такой людской оравы лодок, речных дощаников, чтоб перебросить всю её на Амур?
— Вестимо, много. Зело много.
— То-то же. И времени потребно много, чтобы все эти лодки, дощаники срубить. В Сибирском приказе подсчитали, что придётся изготовить сотни полторы речных судов. По распоряжению Трубецкого мастера Поморья, Верхотурья и сибирских городов взялись за дело. Крестьян в ближайших местностях обложили повинностью, они должны заготовлять строевой лес, потребный для строительства дощаников, а также обеспечить хлебными запасами будущее войско.
— А как же я... — невольно вырвалось у Хабарова.
— Понимаю, что тебя волнует, Ерофей Павлович. Каково будет твоё место при новой раскладке сил. Я оказался невольным свидетелем разговора Алексея Никитича Трубецкого и Акинфова перед нашим отъездом в Восточную Сибирь.
— Любопытно. О чём же шёл разговор?
— Приамурские земли предполагается выделить в самостоятельное воеводство. Воеводой должен предположительно стать князь Лобанов-Ростовский. А тебе быть при нём начальником вооружённых отрядов, правой рукой воеводы.
— А пока князь со своим воинством не осчастливит Амур своим присутствием?
— Главой вооружённых сил на Амуре остаёшься ты и, пока своего амурского воеводы нет, подчиняешься якутскому воеводе.
Тем временем, прибыв в Якутск, Акинфов занимался расследованием злоупотреблений Францбекова. В этом качестве Иван Павлович Акинфов носил официальное должностное звание государственного сыщика. Когда расследование всех злоупотреблений Францбекова будет завершено, Акинфов примет у прежнего воеводы дела и будет считать себя вступившим в должность воеводы.
Так как формирование и посылка на Амур большого войска затягивались, Трубецкой распорядился послать туда временно Дмитрия Ивановича Зиновьева, московского дворянина. Ему поручалось познакомиться с положением дел на месте и принять нужные решения до прихода на Амур главных сил.
Видя, что Ерофея Павловича серьёзно беспокоила его будущая судьба, Сабельников постарался переменить тему разговора.
— А пошто сия великая река Амуром прозывается? — спросил он Хабарова. — Туземное сие название?
Хабаров не сразу ответил на этот вопрос, призадумавшись.
— Как тебе сказать? Непросто на твой вопрос ответить.
— А ты и отвечай непросто. Кто же выдумал такое название великой реки — Амур? Какой умник?
— Есть много всяких догадок. Разные приамурские народы давали реке свои названия. Тунгусы называют реку Шилкор, Шилкир, Силкар, Сикир. Мы говорим по-своему, для нас удобнее называть её — Шилка. Сейчас именуем так один из амурских истоков.
— А ко всему Амуру сие имя не привилось?
— Выходит, так. Я слышал, что Иван Москвитин со своим отрядом не раз ходил по Охотскому морю. Он слыхивал от ламутов, что к югу в море впадает великая река Амур. Немного и не дошёл до сей реки Москвитин, однако ж сведения о той реке, по которой обитают гиляки, натки, собрал и привёз в Якутск. Мы слышали, что называют эту реку Мамур, Манглу, а для нас же она стала Амуром. Так проще произносить.
Не случайно Акинфов был назначен для расследования всех неблаговидных дел Францбекова. Последний мог соревноваться с целой вереницей воевод, отличавшихся мздоимством, казнокрадством, взяточничеством и самодурством. Иван Акинфов же представлял собой редкое исключение среди чиновных людей высокого ранга. Он пользовался репутацией человека честного, совершенно неподкупного, с возмущением вскрывавшего всякие проделки взяточников и расхитителей. Поэтому-то Сибирский приказ и поручил Акинфову распутывание самых сложных, кляузных дел, которыми грешили многие воеводы вроде Францбекова.
Начал свою деятельность в Якутске Акинфов с ревизии воеводской казны. Но, по сути дела, и ревизовать-то было нечего. Казна была пуста, растрачена. Акинфов не замедлил отправить в Сибирский приказ, в Москву, отписку: «В Якутске денег нисколько не заехал». Пользуясь своими правами государева сыщика, он учинил дотошный обыск в доме Францбекова. И обыск дал свои результаты, кои свидетельствовали о том, что воевода выступал в роли заимодавца и жадного ростовщика. Во время обыска здесь обнаружилось большое количество долговых расписок, так называемых кабальных записей. В числе наиболее крупных должников воеводы был Ерофей Павлович Хабаров. Его долги Францбекову исчислялись огромной по тому времени суммой — около семи тысяч рублей. Также в доме воеводы обнаружили большое количество соболиных шкурок.
— Что же это такое, воевода? — спросил Акинфов с укоризной Францбекова. — Тоже промыслом занимался? Не воеводское сие дело.
— Да нет же, батюшка. Шутить изволишь, — растерянно лепетал Францбеков. — Сие подарки за всякие мелкие услуги, кои оказывал моим людишкам. А часть шкурок прикупил на свои кровные денежки. Подарки родным хотел сделать.
— Так, так... — многозначительно произнёс Акинфов. — Подарки родным, говоришь? Широко развернулся.
Кроме кабальных записей Акинфов и его помощники обнаружили много и других долговых документов от разных лиц да ещё расписки на выдачу казённого имущества. Всё это вместе взятое превышало двенадцать тысяч семьсот рублей.
