— Считаю, что теперь я дома. Все злоключения позади. Впереди Обь и Иртыш, дорога к дому без всяких помех. Выпьем по этому случаю, Ерофеюшка.

Кажется, недавно побывал Ерофей Павлович в Тобольске. Это произошло, когда он вынужденно препровождался в Сибирский приказ в качестве не то узника, не то поднадзорного — не поймёшь. А потом обласканный руководителями приказа, возведённый властями в чин сына боярского был отпущен с почётом.

Не ахти какой срок миновал с тех пор. А заметные перемены произошли в городе, где обосновался главный сибирский воевода. На посаде появились два храма. Вытянулся гостиный двор новыми лавками. Должно быть, энергичный воевода затеял какое-то строительство и внутри кремля. Возможно, расширял или надстраивал воеводские палаты. На берегу Иртыша наблюдалось ещё большее оживление, строились новые дощаники, лодки, баржи.

Ерофей Павлович не спеша оглядел Тобольск и всюду заметил следы созидания, услышал перестук топоров, визг пил, выкрики рабочего люда. А ещё бросилось Хабарову в глаза, что обитают в городе самые разные народы. Один конец посада был заселён татарами. Об этом можно было судить по облику жилищ. А на базаре часто попадались люди в меховой одежде, коренные сибиряки, остяки и вогулы. Изредка можно было встретить выходцев из южных степей в длиннополых халатах и остроконечных головных уборах.

Остановился Хабаров со своими спутниками на постоялом дворе. В тот же день он послал своего человека к воеводе.

   — Доложи, мол, прибыл нарочный от илимского воеводы. Везу государеву казну и письма.

Посланник вскоре вернулся с ответом.

   — Воевода Годунов готов принять тебя завтра. Говорит, милости просим человека из дальних краёв.

Не скоро уснул Ерофей Павлович. Всё размышлял, как он поведёт речь с воеводой, как станет убеждать его, коли воевода заупрямится, как добьётся его согласия на дальнейшую поездку в Москву. С этими мыслями Хабаров наконец заснул тяжёлым беспокойным сном.

Ранним утром Ерофей Павлович уже был в воеводской канцелярии. Оказалось, что он перестарался. Пётр Годунов ещё не выходил из дома и на службе не появлялся. Хабаров терпеливо ждал его. Годунов, войдя в помещение, сразу обратил внимание на незнакомого человека, оглядел его и спросил:

   — Это ты, братец, Хабаров?

   — Так точно, ваша милость.

   — Что же ты так рано пожаловал? Мы не договаривались. У меня неотложные дела, кои надо решать незамедлительно. Приди попозже, тогда и побеседуем вдоволь.

   — Как вам угодно, — сдержанно ответил Ерофей Павлович.

Он зашёл в главный собор Тобольска, находившийся невдалеке от воеводской канцелярии. Поставил свечу перед одним из образов, помолился, потом разговорился с рослым белокурым служителем, оказавшимся соборным псаломщиком.

   — Издалека? — спросил он Хабарова.

   — С Киренги.

   — Это что за край?

   — Киренга — приток Лены, крупнейшей реки Восточной Сибири.

   — Значит, приезжий. Смотрю, что ты не из наших постоянных богомольцев. В Тобольске уже года два-три проживает ссыльный басурманин, Юрий Крижанич. Слыхивал про такого?

   — Не довелось.

   — Он книги пишет, учёный. К нам попал в ссылку за какие-то неведомые грехи. Собирает рассказы о Сибири. Интересуется всеми приезжими из дальних краёв. Ты бы его заинтересовал.

   — Как говоришь, зовут его?

   — Крижанич Юрий. Хорват.

   — Это кто же?

   — Есть народ такой — хорваты. Говорят на своём языке, похож он совсем чуток на русский.

   — Чем, ты говоришь, занимается этот... как его, Крижанич?

   — Книги пишет.

   — Любопытно. При возможности встречусь с ним.

Прошло немного времени, и Хабаров решил, что уже пора отправляться к воеводе.

Годунов встретил Хабарова приветливо, вышел из-за стола, заваленного бумагами, протянул гостю руку, предложил сесть. Сам сел на своё место, за столом. Одет воевода был просто, в тёмный суконный сюртук, доходивший до колен и застёгнутый наглухо.

   — Наслышан о тебе, Хабаров, — сказал Годунов, — в Сибирском приказе добрым словом вспоминают тебя.

   — Рад это слышать.

   — Хочу от тебя послушать про твою службу на Амуре.

   — Это будет длинный рассказ.

   — А нам спешить некуда. Рассказывай.

   — Коли позволишь...

Ерофей Павлович обстоятельно рассказывал про амурскую службу. Годунов не прерывал его и слушал с явным интересом.

   — Чувствую, что ты хотел бы вернуться на Амур, — произнёс воевода, когда Хабаров закончил свой рассказ.

   — Ты меня насквозь увидел, Пётр Иванович.

   — Значит, тянет Амурская земля.

   — Ещё как тянет.

   — Чем же я могу тебе помочь?

   — Прояви воеводскую власть. Разреши вернуться на Амур. Хотел бы строить в Приамурье города, крепости, заводить хлебные пашни, разводить скот. Не зависеть бы от туземного населения.

   — Похвально, Ерофей Павлович.

   — Надеюсь, что хлебные запасы, собранные на Амуре, принесут нам великие прибыли и сократят казённые расходы. Я бы хотел снарядить отряд, который отправится со мной на Амур, за свой счёт. Казне это урона не нанесёт, а прибыль даст.

   — Тоже похвальное желание.

   — Отпускаешь меня на Амур, воевода?

   — Какой ты скорый, Хабаров.

   — Разве я прошу тебя о чём-то недостижимом?

   — Подумать надо над твоей просьбой. Видишь ли... Приходится считаться мне с серьёзными доводами. Вот передо мной отписка якутского воеводы Большого Голенищева-Кутузова. Жалоба на Черниговского, который расправился с Обуховым и бежал на Амур, стал главарём беглой ватаги сообщников. Как я могу отправить тебя на Амур, когда там хозяйничает Никифор Черниговский со всякими воровскими людишками?

   — Я ему не сообщник. Убийство воеводы Обухова на совести Никифора и его сообщников.

   — Всё правильно. Но удовлетворить твою просьбу, не раздумывая, затрудняюсь. Подумаем. Давай сейчас поговорим о другом.

   — Я ведь готов отправиться на Амур со своими людьми, на своих судах, со своими хлебными запасами. Разве моя служба на Амуре не принесёт Московии прибыли?

   — Заманчиво, Ерофей. Поэтому и ответить тебе с ходу непросто. Трудно даже. Зело трудно. Давай прервём эти разговоры, чтоб я мог подумать.

   — Кай угодно, воевода.

   — Я ведь, Ерофей, составил большой чертёж земли Сибирской, — Пётр Иванович встал из-за стола, подошёл к одному из сундуков, открыл и извлёк из его недр свёрнутый в трубку лист плотной бумаги. Развернул свёрток перед Хабаровым. — Смотри-ка сюда, Ерофей. Земля Сибирская с городами, реками... Вот Иртыш, Обь, Лена. Ты многое повидал, и ты должен мне помочь в составлении чертежа.

   — Чем я могу помочь?

   — Правдивым рассказом. Я часто полагался на рассказы людей. А люди могут ошибаться. Не всё, что ты видишь, надёжно запечатлёно в твоей памяти. Поэтому всякий рассказ не вредно перепроверить рассказом другого человека. На это же уходит уйма времени. Вот твой Амур. По отзывам людей, это великая река. Начинается она в Забайкалье, течёт с запада на восток.

   — Лучше сказать, на север она течёт. А если сказать точно, сперва течёт на восток, а после впадения Уссури круто поворачивает на север.

   — Вот, вот... И впадает в море Охотское.

   — Не совсем так. Амур впадает в пролив, за которым лежит продолговатый остров, населённый гиляками.

   — Откуда ты знаешь, что это остров, а не полуостров, что перед тобой был пролив, а не залив Охотского моря?

   — Стало быть, знаю. Гиляки рассказывали — коли долго плыть на юг, пролив расширится и перейдёт в море.

   — Любопытно, любопытно. Вижу, ты знаешь много полезного и можешь внести в мой чертёж немало дельных поправок.

Ерофей Павлович всматривался в большой чертёж, перед ним была одна из первых попыток изобразить на карте Сибирские земли. На чертеже хотя и не точно, искажено, указаны были её реки и горы, посёлки и крепостцы.