Из всех родных Ерофей Павлович сумел попрощаться только с Максимом, получившим и освоившим земельный надел невдалеке от Хабаровки и занимавшимся там хлебопашеством. Андрей служил в Якутске. Там же с семьёй, мужем и детьми находилась и дочь Наталья. Их оповестить о своём отъезде Хабаров не смог.
Перед тем как покинуть дом и направиться к реке, к тому месту, где был причален его дощаник, Ерофей Павлович обошёл дом. Обошёл с тяжёлым чувством. А если он не осилит долгий путь и не вернётся в Хабаровку? Всё может быть. Кто будет тогда хозяйничать в его доме? Попадёт ли он в монастырскую собственность или в казну?
Дом был срублен ещё при жизни жены Василисы, стоял он на высокой подклети. В ней располагались кладовые и помещения для близкой челяди. Управляющий хозяйством располагал своей избой, поменьше, стоявшей на задворках усадьбы. Ещё была изба для челядинцев, которых Ерофей Павлович набирал на весенний сев, на летние полевые работы и уборку урожая. С наступлением охотничьего сезона Хабаров распускал челядинцев на охотничий промысел.
В основном этаже хозяйской избы находились жилые комнаты. Самым просторным помещением здесь была трапезная с большим обеденным столом посередине и лавками1 вдоль стен. Рядом с ней находилась рабочая комната, она же молельня с целым иконостасом, перед которым всегда горели лампады. Вдоль стен здесь стояли сундуки с разным хозяйским добром. Ещё в доме были хозяйская спальня с широкой кроватью и комнаты детей, которые теперь пустовали. Высшим достижением строительства он считал большую кирпичную печь с лежанкой, какие можно было встретить разве только в жилищах богатых купцов, сановников или воевод. Обычно избы простолюдинов толпились по-чёрному. В центре такой избы находился очаг — горящие дрова на земляном полу, от которых дым струился по избе и подымался вверх к дымоходному отверстию в потолке и кровле.
Осматривая свою избу, Ерофей Павлович заглядывал в сундуки и лари и ценных вещей в них не встречал или почти не встречал. Лишь перед иконой Божией Матери на цепочке из простого металла висела золотая лампада, да среди посуды, хранившейся в ларе, попались два серебряных блюда. Остальная посуда была медной либо оловянной.
— Посуду не уступлю монахам, отдам им только усадьбу без скотины и рухляди, — поделился он своими мыслями с сыном, — а посуду и скотину распродам. С тобой, сынок, поделюсь. Возьми-ка эти два блюда медные и дюжину оловянных кубков. Дарю тебе.
— Спасибо, батюшка.
— Это ещё не всё. Возьми корову-пеструху. Даст тебе молока вдоволь. Вижу, твоя молодуха на сносях. Скоро разродится. Вот и потребно ей хорошее питание.
Максим помог отцу перенести в дощаник поклажу — две больших корзины и ещё кожаный мешок — и потом долго стоял на берегу, провожая взглядом отплывающего отца.
В Илимске Ерофей Павлович доложил воеводе о своём прибытии.
— Готов отправиться в путь.
— Вот и хорошо, что готов, — ответил Аничков. — Познакомься с твоими спутниками и принимай ясачную казну и деловые бумаги.
— Много ли даёшь мне людей для сопровождения?
— Нет, не много. За то Никифора Черниговского благодари, возбудил людей, а потом ушёл со своими сторонниками на Амур. Так что большого отряда по милости Никифора тебе не дам, но не нам судить Никифора и его жертву. Бог обоих рассудит.
Аничков представил Ерофею Павловичу казаков, которые отправлялись с ним в путь, потом собственноручно проверил ясачную казну и наложил печати на мешки с пушниной. Передал лично в руки Хабарова и большую кожаную сумку с письмами и отчётами, адресованными тобольскому воеводе и в Сибирский приказ.
— Когда я покидал Москву, получив назначение ехать воеводой в Илимск, в приказе шли разговоры о том, что боярин Трубецкой отслужил своё, — сообщил Хабарову Аничков. — Сибирский приказ, мол, возглавит кто-то другой. Кто будет сия персона — узнать мне не удалось, а возможно, ещё и не был определён преемник Трубецкого. С Трубецким, я полагаю, ты бы мог договориться. Человек он покладистый, к тому же сохранил о твоей амурской службе самое высокое мнение. Сам от него это слышал. Повторяю дословно его слова. Тебе, Аничков, повезло. Под твоим началом будет служить Ерофей Хабаров. Каково сказано? А каков будет преемник Трубецкого — не ведаю. Не торопись, не рвись к нему сгоряча. Сперва присмотрись к нему, разузнай, что он за человек, что за окружение у него.
— Возможно, Годунов осведомлён, что за человек возглавляет теперь Сибирский приказ и как подступиться к нему.
— Разумно рассуждаешь. Расспроси Годунова.
Перед самым отплытием воевода вновь пригласил Хабарова для напутствия.
— Учти, Ерофей, путь твой будет коварный, трудный, — говорил он. — Пойдёшь через пороги Илима и Ангары.
— Мне не впервой идти этим путём. Старые знакомые, — самонадеянно возразил Хабаров.
— Ты проходил этим путём раза два или три. А опытные кормчие проходили его десятки раз и всё равно спотыкались и попадали в беду.
— Кому какая судьба уготована.
— Судьба-то судьбой... Да сам не плошай. Не вздумай пускаться с ценным грузом через ангарские пороги. Услышишь где пороги, пристань к берегу, разгрузи дощаники и перетаскай по бережку на руках груз, пушнину, почту. Потом снова грузись в дощаники, коли их не разбило о камни. Бывает и такое.
— Бывает, — согласился Хабаров. — Видел небось кресты на берегу? Целое кладбище. То жертвы проказ Ангары.
— Учти такое. Коли напорется порожний дощаник на камни — это не беда. Коли разобьётся с ценным грузом — беда непоправимая.
— Слушаю и наматываю на ус.
— Вот, вот... Это хорошо, коли наматываешь на ус. В Енисейске сделайте остановку, для отдыха да пополните припасы. А далее преодолейте волок между Касом и Кетью. Кеть тоже речка скверная, для плавания неудобная. В летние месяцы мелеет. Можно и застрять на отмели надолго. Будь к этому готов.
Отряд, сопровождающий Ерофея Павловича, был невелик, поэтому ему было бы затруднительно управляться с большим гружёным дощаником. Это сообразил воевода Сила Осипович и присоединил его к каравану тобольского купца Тимофея Гвоздева, возвращающегося из сибирской поездки с большим грузом пушнины. Дощаник под вождением опытного кормчего шёл во главе каравана. Хабарова, поскольку он выполнял государственную миссию, воевода снабдил казённым судном. Он сам проверил снаряжение каравана и проследил за его отплытием.
Илимские пороги преодолели благополучно. Без происшествий миновали и первый ангарский порог. Досадное происшествие случилось на нижнем пороге Ангары. Дощаники разгрузили, груз перетаскали по берегу. Здесь уже образовалась протоптанная дорога, оставленная проезжими. В переднем дощанике остался один кормчий, человек бывалый. Он уверенно повёл разгруженное судно бурной извилистой протокой между отшлифованными волнами каменными валунами, но на этот раз кормчий не совладал с капризным течением, и его дощаник вдребезги разбился о каменные валуны. Кормчий, человек сильный и прекрасный пловец, уцелел и смог выплыть к берегу, хотя и отделался серьёзными ушибами, синяками и кровавыми ссадинами. Содержимое разбитого купеческого дощаника распределили по другим судам. Часть его груза взял себе и Хабаров.
Вздохнули облегчённо, когда коварная Ангара осталась позади, и караван вышел в Енисей. От устья Ангары продолжали недолгое плавание вниз по Енисею, когда показались крепостные стены и макушки церквей.
В Енисейске купец Гвоздев приобрёл у корабелов новый дощаник взамен разбитого в щепы ангарскими волнами, и после непродолжительного отдыха и закупок дорожных запасов караван поплыл дальше.
Преодолев волок между реками Касом и Кетью по бревенчатому настилу, оказались в Обском притоке Кети. Плавание по этой реке, извилистой, стиснутой болотистыми берегами, путники не любили так же, как и по порожистой Ангаре.
Наконец кетский участок плавания был пройден. Корабли вошли в обский рукав. По традиции сибирские купцы отмечали вход после тяжёлых и изнурительных странствий в спокойную Обь чаркой водки. Гвоздев пригласил Хабарова на свой головной дощаник и провозгласил:
