Едва успела это сделать и обтереть пальцы, как снаружи раздались шаги, и в дверь тихонько постучали два раза, а потом после паузы ещё два. Я подбежала, распахнула створку и втянула королеву за руку в комнату.

— Вы спятили! — сдавленно охнула она, таращась на меня.

— Это произошло только что, — пояснила я, сообразив, что она имеет в виду личину, — он меня не видел.

Голубые глаза, казавшиеся в свете масляной лампы болотными, перебежали на распростертого на постели Годфрика и чуть расширились.

— А с ним что?

— Перебрал вина, уснул. Сразу после того, как мы… как он… — изобразив смущение, я ткнула в испачканные простыни. — Годфрик как раз слабо шевельнулся и что-то промямлил, не открывая глаз.

— Ясно. Быстро, помогите мне раздеться!

Она всё ещё была в моем платье, но надела поверх раздобытый где-то передник, а волосы спрятала под каль, что неожиданно изменило её практически до неузнаваемости. Теперь, когда каскад пышных белокурых прядей не отвлекал внимания от лица, черты казались проще и мягче. Я торопливо избавила её от одежды, стянула с себя сорочку через голову и приготовилась накинуть на неё, когда заметила, что она пристально меня рассматривает. Внимательный взгляд скользнул от кровоточащей губы к ногам, и она брезгливо покосилась на Годфрика. Опустив глаза, я увидела у себя на внутренней поверхности бедер следы от пальцев, которые скоро превратятся в синяки. Судя по всему, на шее они тоже имелись. Но королева так ничего по этому поводу не сказала и сделала мне знак повернуться.

— Теперь ваш черед, поднимите руки.

Она помогла мне облачиться в припрятанное в сундуке платье и застегнуть рукава на пуговицах. В обычное время я себе такого не позволяла. Не хватало ещё, чтобы приняли за доступную.

Вернув мне мой наряд и выглянув за дверь, королева махнула, давая понять, что путь свободен. Я уже переступила порог, когда она поймала меня за локоть:

— Запритесь сегодня.

— Что?

— Запритесь на засов и, что бы ни случилось, никому не открывайте, — выпалила она и отпрянула, потому что в этот момент Годфрик застонал, приходя в себя.

Дверь перед моим носом с треском захлопнулась, оставив одну в темноте.

Накатила страшная слабость не только от недавнего нервного потрясения, но и от отдачи. Сегодня я удерживала личину на грани физических возможностей, чего делать нельзя. Ещё чуть-чуть и могла надорваться. В нашей семье такое уже случалось — прабабка так и не оправилась, повредилась рассудком. Я и сама не была уверена, что по-прежнему в своем уме: мысли осыпались старой штукатуркой, кожа горела, а в ушах противно дребезжало. Перебирая руками по стене, я дотащилась до комнаты и ввалилась внутрь, как недавно Годфрик. Заметив на постели тень, вскрикнула, но тут же зажала себе рот ладонью, различив Людо.

Он вскочил, вмиг оказался рядом и стиснул мои плечи.

— Ты в порядке?!

— Да, — выдавила я. — У нас получилось…

И с облегчением полетела в темноту….

А очнулась уже сидящей на кровати, с подоткнутой под спину подушкой, видя низко склонившегося надо мной брата. Он хотел убрать мои волосы с лица, но пальцы замерли на полпути. Слишком поздно сообразив, в чем дело, я попыталась прикрыться, но он развел руки и отодвинулся, рассматривая меня: разбитую губу, наливающиеся синяки… Взгляд скользнул ниже, и я инстинктивно свела бедра, прижав подол.

Людо медленно встал, глаза стали пустыми.

— Я его убью, — произнес он тусклым отстраненным голосом, что в случае брата указывало на последнюю стадию бешенства. — Он тебя…

— Нет, — выпалила я, подавшись вперед, и схватила его за руку. — Ничего не было. Я его опоила.

— Врешь!

— Хорошо, вру, не опоила, а оглушила.

Он моргнул, и я рассказала все, как было. Опустив, конечно, тот момент, когда лежала, заголенная, уткнувшись лицом в покрывало, в ожидании насилия. Сказала, что ударила кубком сразу, как поняла, что план с сонным вином провалился.

— Думаешь, он не вспомнит?

— Надеюсь. Он был страшно пьян.

Пояснения забрали остатки сил, и я вновь откинулась назад, прислонившись затылком к восхитительно-прохладной стене.

— Пожалуйста, просто помолчи со мной.

Людо сел обратно, привлек меня к себе и прижался губами к виску.

— Всё хорошо, теперь всё хорошо, — твердил он, покачиваясь вместе со мной и гладя по голове.

Его слова подействовали, и вскоре я почувствовала, что проваливаюсь в зыбкую дымку дремы, предвестницы сна. Сна, который надеялась больше никогда не увидеть. Я забылась в объятиях Людо, а очнулась в трофейной нашего замка, ощущая на себе другие руки и запах восковницы и дыма. Подняв глаза, встретилась с серыми льдинками.

Гость сказал, что все, что я знаю, неправда: мой дом на самом деле цел, а родители живы, и он не делал того, в чем я его обвиняю.

— Видишь, — обвел он рукой залу, — все на месте, не так ли?

Я оглядела комнату, знакомую до последней трещинки на стене, мельчайшей заклепки на щите, и сердце радостно подскочило.

— Ты можешь прийти сюда в любой момент, во сне этот замок всегда будет существовать. Так какая разница, что в том, другом мире, его нет? Тот мир хуже, в нем много боли и грязи, любимые уходят слишком рано, и все получается совсем не так, как хотелось бы.

И правда, какое мне дело до того, что происходит в том ужасном мире? Лучше б навсегда остаться здесь… Я обнимаю Гостя и, зарывшись лицом в упелянд на груди, слушаю, как бьется сердце, растворяюсь в умиротворении и блаженстве безопасности рядом с человеком, проявившим некогда доброту к расстроенной девочке и назвавшем её красивой…

Когда трофейная начинает блекнуть, я хватаюсь за его одежду, утаскиваемая обратно в худший мир, залитый холодным утренним светом, и, ещё не успев окончательно проснуться, чувствую, как на смену сладкому самообману приходит жгучий стыд — вечным укором той Лоре, что поверила чудовищу, пришедшему разрушить наши жизни.

Щеку кололо шерстяное покрывало, а узкое окно, утопленное в глубокой нише, виделось размытым пятном. Услышав рядом ровное дыхание, я потерла глаза и уставилась на спящего на боку, лицом ко мне, белокурого юношу на вид лет четырнадцати. Сердце взволнованно подпрыгнуло.

— Артур!

Глаз лежащего распахнулся, явив светло-карюю радужку, широкий после сна зрачок резко сузился.

С глухим возгласом Артур скатился с кровати, отполз на руках, забился в угол и, обняв колени, уткнулся в них лицом.

— Прости! — воскликнула я, вскакивая и приближаясь к нему. — Не хотела тебя напугать…

Опустилась рядом, погладила плечо, чувствуя, как он дрожит.

— Я так соскучилась!

Не удержавшись, крепко его обняла. Артур не сопротивлялся, но и не обнял меня в ответ. Вспомнив вдруг, что так и не заперлась, я сходила к двери, опустила засов и вернулась в затененный угол.

— Людо знает, что ты здесь?

Артур дернулся и сильнее вжался в стену.

— Ничего страшного, не волнуйся, — я старалась говорить как можно ласковее, гладя его по руке. — Я с ним потолкую, он не будет сердиться.

Через какое-то время пальцы под моей ладонью перестали дрожать. Артур повернулся правой стороной, как делал всегда, и наконец осмелился бросить на меня осторожный взгляд, искоса, прикрываясь волосами. Он редко смотрел прямо, словно боялся, что его за это ударят. Как и Людо, он очень красив, хоть и на совершенно иной лад. Чем-то схож внешне с Абелем: тоже высокий, хрупкий, но ладно скроенный, с точеными скулами и тонкими губами. Вьющиеся платиновые волосы, сейчас потускневшие и свалявшиеся, заблестят, как алмазы, если их вымыть и причесать. Но в отличие от бывшего любовника короля, под его мягкостью кроется не безволие, а покорная обреченность и готовность заранее прощать всех обидчиков. Ещё любовь и уважение ко всему живому. Так, заметив, что по локтю ползет паук, он убрал руку из-под моей ладони и бережно пересадил хранителя всех очагов на стену, по которой тот побежал к серебрящемуся у потолка прибежищу.