Тут я вспомнила о юноше, стоявшем чуть позади Бодуэна, и впилась в него оценивающим взглядом. Сын? Нет… слишком взрослый для сына, лет двадцати. На брата, племянника и вообще родственника не похож, черты совсем другие, да и волосы не рыжие… Кем же он им приходится, раз встречает высоких гостей вместе с королевской семьей? Добротный, но без богатой отделки костюм и манера держаться чуть позади Бодуэна указывают на нечто вроде личного секретаря или помощника, и мой интерес к нему угасает.

Ступени заканчиваются, и над головой проплывает тимпан, украшенный вложенными друг в друга арками, создающими иллюзию нескончаемости. По бокам от входа установлены колонны, из которых лезут волчьи гончии. Пасти оскалены, мускулы напряжены, тела готовятся к прыжку. Кажется, ещё немного, и мрамор лопнет, рассыплется в прах под напором их неукротимой ярости, выпуская псов на волю.

На пороге мы останавливаемся, чтобы пропустить сперва леди Йосу, идущую рука об руку с Годфриком, и остальных членов королевской семьи. Давешний юноша оказывается рядом, предлагая сопровождение. Голос такой же располагающий, как внешность, но без железных ноток, отличающих сильных духом людей.

Помощь? Да, благодарю. И мне приятно знакомство…

Я забываю его имя, едва оно произнесено. Он что-то говорит… достаточно просто кивать в ответ. Мой взгляд непроизвольно возвращается к рослой фигуре в упелянде. Если протяну руку, смогу коснуться его… Мне этого нестерпимо хочется — просто чтобы убедиться, что он не очередной сон, коих посетили меня за последние годы тысячи. Но я одергиваю себя в последний момент. Осталось совсем чуть-чуть, надо набраться терпения. А ближе к развязке оно, как назло, всегда истощается.

Я оглядываюсь на Людо, и в его лице такое же нетерпение, но и предостережение: торопиться нельзя, только не в этом деле…

Мной владеет чувство сродни тому, какое испытываешь, отпуская на волю бабочку или устанавливая последний элемент на вершину карточного домика: одно неловкое движение, и вся конструкция рассыплется.

Я поворачиваюсь к своему спутнику и, не в силах сдержать возбужденной радости, улыбаюсь. Наверное, он принимает это на счет своих слов, потому что улыбается в ответ и что-то поясняет.

На миг прикрыв глаза, я представляю на месте неприступного замка изъеденный плесенью остов, постепенно затягиваемый болотом, в которое превратилось озеро; заброшенный док с гниющими галерами, чахнущий высохший лес и легендарное чудище, выползшее из глубин и издыхающее на берегу белым червем. А среди обломков плавают, раскинув руки и незряче уставившись в небо, три рыжеволосые фигуры, одна ещё и с кинжалом в груди. Их пряди, расправившись неводом, мешаются и запутываются в водорослях.

И когда это случится, когда все до единого Скальгерды сойдут в чертоги Скорбного Жнеца, а наследие их окажется предано забвению, я буду знать, что отец смотрит на нас с Людо с небес и улыбается.

Согласно плану, я не пошла на следующий день в часовню на брачный обряд. В пути мы с леди Йосой условились, как все лучше устроить, и я действовала строго по намеченному. Утром пришла в её покои и застала там с дюжину фрейлин — все девушки благородных кровей. Ещё примерно столько же пришло в следующие четверть часа, пока её светлость принимала ванну с ароматическими травами и маслами за ширмой, куда имели доступ только две служанки. Едва она вышла, распаренная и благоухающая, как оказалась в плотном кольце фрейлин. Каждая тянула на себя, желая выслужиться: сразу две взялись расчесывать мокрые волосы, три бросились к лежащей на кровати камизе, едва не порвав её, ещё три боролись за право втереть в тело госпожи смягчающую мазь.

— Леди Лорелея, что с вами?

Даже я решила бы, что беспокойство в ее голосе неподдельное.

— Женские недомогания, ваше величество, — ответила я заученную реплику и потупила взор.

— Вы вся зеленая, ступайте к себе.

Я вскинула глаза в деланном испуге, чувствуя, что актерка из меня некудышная. Хорошо хоть бледность, как и румянец, умею напускать на себя мастерски.

— Нет, прошу! Я должна быть сейчас с вами… Не тратьте на меня мысли в этот час.

Язык еле ворочался, выталкивая чуждые моему характеру и чувствам слова, хотя я несколько раз повторила их вслух, прежде чем выйти из своей комнаты.

— У меня хватает помощниц, — она обвела рукой ораву высокородных прислужниц, — справятся и без вас. Не хватало ещё, чтобы вы грохнулись во время речи священнослужителя и все испортили.

Послышалось сдавленное хихиканье.

— Простите, ваше величество.

Я отступила, не поворачиваясь спиной, и она сделала нетерпеливый жест.

— Всё, идите. А вы, леди Жанна, — повернулась она к розовощекой шатенке с жемчужной ниткой в волосах — надо же, уже различает фрейлин по именам, — проследите, чтобы леди Лорелее принесли тертых отростков горлеца.

— Слушаюсь, ваше величество.

Исполненный смирения и достоинства поклон предназначался леди Йосе, а раздраженно поджатые губы — мне. Леди Жанна неохотно отдала отвоеванный такими трудами гребень той самой помогавшей нам Мод, своей близкой подруге, как я позже узнала, и направилась к двери.

Меня провожали чуть презрительными и вместе с тем завистливыми взглядами: будущая королева в день собственной свадьбы снисходит до заботы о фрейлине. Разумеется, такое внимание объясняется тоской по родине, с коей я остаюсь единственной связующей ниточкой и напоминанием. И каждая втайне надеется затереть эти воспоминания и занять место близкой подруги и наперсницы подле госпожи. Сказать бы им всю правду и посмотреть на лица.

В коридоре мы с леди Жанной разошлись в разные стороны: она на поиски травника, я же — к своим покоям. Уединение в виде отдельной, пусть и крошечной, каморки, переделанной из склада для инструмента при рабочей комнате, которое мне здесь подарили, было до недавнего времени недоступной роскошью.

Мой путь пролегал мимо ниши, в которой установлена высоченная, метра три, скульптура Праматери. У стоп её копошатся всевозможные твари, реальные и вымышленные: тигры, аспиды, мыши, мантикоры, единороги, лебеди, барсуки, онагры, сатиры, птицы каладриус, йейлы, левкроты и многие другие. Среди прочих размерами и тщательностью проработки выделяется волчья гончая. Её Праматерь треплет за ухом, отдавая явное предпочтение пред другими. Там же прикреплены огарки свечей, и рассыпаны подношения. Для тех, кто желает произнести молитву в уединении, предусмотрены шторки. Этой нише предстоит ближе к вечеру сыграть особую роль.

Заслышав голоса, я резко останавливаюсь. Один незнаком, второй принадлежит Годфрику. Они направляются сюда, о чем-то ссорясь, и я, недолго думая, прячусь за изваяние. Почти сливаюсь с ним, прижавшись щекой к холодному мрамору и стараясь заглушить удары сердца. В следующий миг оба показываются из-за поворота. Я удобно устроилась в густой тени, а потому могу осторожно выглянуть. Годфрик уже одет для церемонии, на его спутнике одежды пажа, и он прекрасен, как Нарцисс — Покровитель в облике юноши, каким его изображают на миниатюрах в книгах: белое золото волос, утонченный овал лица и бездонные синие глаза. Только на миниатюрах у Нарцисса не искусанные в кровь губы, и голос я представляла себе холодным и властным, а не униженно блеющим.

— Но почему? — сдерживая слезы, восклицает он и останавливает Годфрика за рукав.

Тот стряхивает руку и быстро оглядывает коридор.

— Сам знаешь, почему, и я в тысячный раз повторяю, что это временно.

— Временно? — тут же хватается за надежду тот. — Сколько: неделя? Месяц? Год?

— Откуда мне знать! — теряет терпение король. — Сколько понадобится. Сам знаешь: люди дяди разве что в нужник со мной не ходят, и ты сейчас не упрощаешь мне задачу.

— Но ты ведь обещаешь вернуть меня ко двору?

— Я сделаю все от меня зависящее, — дергает плечом король.

— Что это значит? — в голосе прорезаются истеричные нотки, и Годфрик вскидывает ладонь, призывая юношу говорить тише. — Ты охладел ко мне? — покорно понижает голос тот.