У меня появляется ком в горле. Я сглатываю и вцепляюсь в перила, находя утешение в их шероховатости и основательности.

Я должна быть благодарна. Вот что мне твердит мать. Фред красив, богат и вполне мил. Его отец — самый влиятельный человек в Портленде, и сын будет его преемником. Но на сердце у меня тяжело.

Фред одет так же, как и его отец.

Мне вспоминается Стив — его непринужденный смех, длинные загорелые пальцы, скользящие по моему бедру, — но я быстро прогоняю знакомый образ прочь.

— Хана, я не кусаюсь, — весело произносит Фред.

Я не уверена, действительно ли он приглашает меня к сближению, и поэтому предпочитаю оставаться на месте.

— Я вас не знаю, — отвечаю я. — И я не привыкла разговаривать с парнями.

Я вру — как-никак мы с Анжеликой с головой нырнули в андеграунд, но Фред, разумеется, не в курсе.

Он разводит руками.

— Я — открытая книга. Теперь твоя очередь, Хана.

Я отвожу взгляд. У меня скопилось много вопросов. Каким ты был до исцеления? Твое любимое время суток? Какой была твоя первая пара и что у вас не заладилось? Но они неуместны. И Фред, конечно, на них не ответит или выложит мне что-нибудь заученное и правильное.

Он вздыхает.

— А ты, Хана, — полнейшая тайна. Ты очень красива и умна. Ты любишь бегать, а еще ты была президентом дискуссионного клуба. — Он придвигается ко мне. — Вот и все, что мне известно.

— А больше и не надо, — с нажимом произношу я.

Уже вечер, но на улице по-прежнему жарко. Интересно, а что делает Лина? Скоро комендантский час, и она, вероятно, дома. Возможно, читает или играет с Грейс.

— Умная и красивая, — повторяет Фред. — И простая. Превосходно.

Опять это слово. Оно, как запертая дверь, — давящее, удушающее.

Меня отвлекает какое-то движение в саду. Одна из теней движется — и прежде чем я обращаю на нее внимание Фреда, из-за деревьев выходит человек с армейским ружьем. Я инстинктивно вскрикиваю. Фред оборачивается и смеется.

— Не волнуйся, — усмехается он. — Дерека не надо бояться.

Я пожимаю плечами, а Фред поясняет:

— Дерек — один из отцовских охранников. Службу безопасности усилили. Ведь… — Он умолкает, не договорив.

— Что?.. — напоминаю я.

Фред отводит глаза.

— Обычные сплетни. И они преувеличены, — отвечает он небрежно. — Но кое-кто считает, что движение сопротивления активизируется. Не все верят, что заразных, — он недовольно кривится, — уничтожили во время блицкрига.

Меня передергивает, как будто я сунула пальцы в розетку.

— Отцу, в общем, наплевать, — ровным тоном произносит Фред. — Но лучше перестраховаться, чем потом жалеть, верно?

Я молчу. А что Фред стал бы делать, узнай он про запрещенные вечеринки и концерты андеграунда? А если бы ему доложили, что еще на прошлой неделе я позволила парню не только поцеловать себя, но и погладить по бедру?

— Давай прогуляемся? — вопрошает он.

— Нет, — отвечаю я быстро и резко. Он удивлен.

Я изображаю натянутую улыбку.

— Ну, то есть… мне нужно в уборную.

— Я тебе покажу, где она, — предлагает он.

— Спасибо, не стоит, — настойчиво говорю я, убираю волосы с лица и приказываю себе успокоиться. — Наслаждайтесь вечером. Я сама найду дорогу.

— И к тому же самостоятельная, — непринужденно отзывается Фред.

По дороге в туалет я различаю приглушенные голоса из кухни — должно быть, там болтают слуги Харгроувов. Рядом находится обеденный зал, и тут я слышу, как миссис Харгроув произносит фамилию «Тиддлы». У меня сжимается сердце. Может, мне померещилось? Они что, говорят о семье Лины? Я придвигаюсь к приоткрытой двери.

Моя мать изрекает:

— Мы не хотели, чтобы маленькая Лина страдала из-за своих родственников. Одно плохое яблоко…

— От которого может сгнить дерево! — чопорно возражает миссис Харгроув.

Меня захлестывает гнев! Распахнуть бы пинком дверь и влепить пощечину самодовольной миссис Харгроув!

— Лина — милая девочка, — настаивает моя мать. — Они с Ханой неразлучны с раннего детства.

— Вы намного более чутки, чем я, — произносит миссис Харгроув. — Я бы никогда не позволила Фреду общаться с членом такой… запятнанной семьи. Голос крови, знаете ли.

— Но болезнь не передается через кровь, — перебивает ее моя мать. Теперь мне безумно хочется ворваться в зал и обнять ее. — Подобные идеи давно устарели.

— Но они зачастую основывались на фактах, — не унимается миссис Харгроув. — Несомненно, при обнаружении на ранней стадии…

— Конечно-конечно, — выпаливает мать. Ей надо задобрить миссис Харгроув. — Вопрос крайне сложный. Но мы с Гарольдом всегда старались полагаться на естественный ход вещей. Мы чувствовали, что в какой-то момент девочки отдалятся друг от друга. Они слишком разные. На самом деле меня изумило, что их отношения длились так долго.

Наступает неловкая пауза.

— А мы, похоже, оказались правы, — опять продолжает мать. — Летом девочки практически не общались. Значит, наша тактика сработала.

— Замечательно.

Неожиданно, прежде чем я успеваю пошевелиться или как-либо отреагировать, дверь открывается. Я, захваченная врасплох, застываю на месте преступления. Мать ахает, но миссис Харгроув не выглядит ни удивленной, ни смущенной.

— Хана! — щебечет она — Ты как раз вовремя! Мы приступаем к десерту.

Вернувшись домой и запершись в комнате, я впервые за весь вечер начинаю дышать нормально.

Я переставляю стул к окну. Если прижаться лицом к стеклу, будет виден дом Анжелики Мэрстон. Там темно. Я ощущаю укол разочарования. Мне необходимо что-нибудь сделать сегодня. Меня одолевает зуд, нервозное, возбуждающее ощущение. Мне нужно выбраться отсюда.

Я расхаживаю по комнате, беру с кровати телефон. Уже поздно, двенадцатый час. На мгновение я задумываюсь, не позвонить ли Лине. Мы не разговаривали восемь дней, с того самого вечера, когда она заявилась на вечеринку в Роаринг-Брук-Фармс. Думаю, она боялась музыки и неисцеленных парней с девушками. Может, она решила, что я больна?

Я открываю мобильник, набираю первые три цифры ее номера. Потом захлопываю крышку. Я уже оставляла ей два или три сообщения. Она явно игнорирует меня.

А если она спит? Вдруг я разбужу ее тетю Кэрол? Тогда скандала не оберешься. И мне нельзя рассказывать Лине про Стива Хилта — я не хочу пугать ее, и, похоже, она донесет на меня. Я не могу признаться ей в том, какие чувства я сейчас испытываю. Моя жизнь сжимается вокруг меня, как будто я бреду сквозь анфиладу комнат, которые становятся все меньше. Она возразит, что я везучая и должна радоваться своим оценкам на эвалуации.

Я швыряю телефон на кровать. И он сразу начинает жужжать. Новое смс. Я вздрагиваю. Мой номер мало кто знает — и почти никто не может похвастаться сотовым. Я снова хватаю мобильник и неуклюже открываю его дрожащими пальцами.

Ну, конечно, смс от Анжелики.

«Замучил кошмар — на углу Вашингтона и Оук пятнадцать кроликов зазывали меня на чаепитие. Скорее бы меня исцелили!»

Наши сообщения, касающиеся андеграунда, приходится тщательно шифровать, но данное послание понять нетрудно. Встречаемся на углу Вашингтона и Оук через пятнадцать минут.

Намечается вечеринка.

Чтобы добраться до Хайлендса, мне надо выбраться с полуострова. Улицы Сент-Джона я избегаю, хотя она привела бы меня прямиком к улице Конгресса. На ней случилась вспышка лет пять назад — четыре вовлеченные семьи, четыре досрочных исцеления. С тех пор это место запятнано и постоянно привлекает особое внимание регуляторов и патрулей.

Зуд под кожей превращается в ровную гудящую силу, в неодолимую потребность всего тела. Я давлю на педали и еле сдерживаюсь. Мне следует быть начеку, на тот случай, если поблизости окажутся регуляторы. Только бы не поймали во время комендантского часа! Тогда мое последнее лето свободы, принадлежащее мне, оборвется раз и навсегда. Быстро загонят в лабораторию.

К счастью, я добираюсь до Хайлендса без происшествий. Я торможу. Прищуриваюсь и вглядываюсь в таблички на домах, пытаюсь разобрать буквы в темноте. Хайлендс — это мешанина переулков и тупиков, и я никогда не могла их запомнить. Я проезжаю Брукс и Стивенс, Тэнглвилд и Крествью-Авеню, а затем Крествью-Сайкл. Зато луна сегодня полная, и она с хитрым видом плывет точно надо мной. И лунный человечек не то подмигивает мне, не то ухмыляется. У каждого есть свои секреты.