— Тебе больно? — Лада осторожно прижимается ко мне, ласково гладит повязку.

— Сердце болит, корю себя за то, что Аскольд ушёл без меня.

— Не переживай, он не будет рисковать напрасно. К тому же, это его работа, кому как не ему её исполнять, а у тебя другие дела, и на Разлом не ходи, — требовательно произносит Лада.

— Именно так, буду прятаться за чужие спины, — со смешком произношу я, — да ты первая не станешь меня за это уважать.

— Не буду, — покорно соглашается жена, — что ж, видно такой мой бабий удел, дрожать от страха за своего мужчину… и гордиться. — Она обвивает меня руками и заваливает на мягкие шкуры, потревоженная рана вспыхивает болью, но чувство нарастающего возбуждения мгновенно гасит неприятные ощущения, рывком сдираю с жены одежду и зарываюсь в упругие груди, она застонала от дикого наслаждения и выгибается, словно дикая кошка. От её сладких выкриков испуганно замолчали ночные цикады, светлячки в великом удивлении зажгли свои огни, словно хотят подсмотреть, что творится в скомканных шкурах, в панике пискнула летучая мышь и поспешно вылетает из дома. Мы долго шепчем друг другу ласковые слова, и такое захватывает счастье и умиротворение, что лишь к утру отяжелели веки и сладкий сон сбивает с ног.

Перемена ощущений разительная, безграничное счастье и любовь отступают, словно наяву я бреду в темноте, расставив в стороны руки, не вижу ничего, но ощущаю чьё-то присутствие. Внезапно понимаю, мои глаза закрыты, пытаюсь открыть, но веки держат чьи-то пальцы, я пугаюсь, но в голове возникает чужая мысль: «Не открывай — это опасно, иди вперёд, а я тебя подстрахую, ничего не бойся».

«Ты кто»? — вздрагиваю от ужаса я.

«Считая, что твой ангел-хранитель», — я улавливаю смутно знакомые женские нотки. Где-то я их слышал? А ведь это с другого сна! Там, на умирающей планете, я познакомился с ней, и она подарила мне странную вазу и не менее загадочную маску. «Это ты»? — утверждая, спрашиваю я.

«Может быть. А теперь открывай глаза, мы прошли опасное место», — она отводит ладони от моих век.

Сумерки. Я вижу знакомый лес, это там, где покоится Разлом. А вот и он, пускает ядовитые испарения, на его кромке копошится непонятная жизнь — странные существа, отдалённо похожие на людей, пытаются встать, но вязнут в испарениях и продолжают бестолково ползать, издавая невнятные звуки. Но вот, кто-то поднимается на ноги, лихорадочно водит по сторонам головой и я, с омерзением вижу, это дряхлая старуха и у неё во лбу единственная глазница и та без глаза. Вмятина пульсирует тёмным огнём и это так страшно, что пячусь, но слышу голос моёй спутницы: «Она тебя не видит, но если поднимет свой глаз и направит в твою сторону — ты умрёшь».

Внезапно я замечаю в руках старухи непонятный круглый предмет, она приподнимает его до уровня груди, и цепенею от ужаса — это живой глаз и он крутит зрачком в разные стороны.

«Её ты должен опасаться больше всего», — голос моей спутницы врезается в мозг, и я резко просыпаюсь, лицо всё мокрое от холодного пота, страх ещё держится в душе, но я вижу спокойно спящую Ладу, её нежное лицо, опухшие губы и успокаиваюсь — ведь это просто сон.

Уже светло, я осторожно сползаю с постели, открываю дверь, вздыхаю полной грудью свежий воздух, выхожу во двор, с наслаждением умываюсь ледяной водой, ворошу палкой заиндевелые сверху угли, нахожу едва заметный огонёк, раздуваю в слабое пламя, быстро подкладываю сухие веточки, затем брёвнышки, ставлю треногу и подвешиваю котелок с водой.

На улице появляется народ, многие идут к озеру, другие направляются к виднеющемуся в прозрачной дымке лесу, показалась повозка, запряжённая резвым бычком, удивляюсь, когда это успели приручить опасного зверя. Большинство людей, со мной здоровается, а некоторые равнодушно окинут взглядами, и спешат по своим делам дальше и это не от неуважения к моей персоне, просто к нам постоянно прибывают новые горожане и со мной ещё не знакомы. Скоро ко мне должны пожаловать управляющие различных секторов, проведу утреннее совещание, инструктаж, затем, с группой сибиряков пойду к Разлому. Как назло, вспоминаю обрывки ночного сна, перед глазами возникает уродливое старушечье лицо, с единственной глазницей во лбу — в раздражении сплёвываю, надо же такому присниться! Но в моей памяти шевельнулись обрывки событий, когда мы впервые угодили к Разлому… там вроде тоже была старуха, её единственный глаз скатился в пропасть, это было так забавно, вот мы от души посмеялись. Я задумался — слишком много совпадений в реальности и во снах, неужели у меня действительно появился ангел-хранитель? Пытаюсь вспомнить лицо той женщины, но лишь сердце сорвалось в диком галопе — отголосок любви к той, что давно не живёт, как странно… мне стало невыносимо стыдно перед Ладой, словно я ей изменяю.

— Привет, — слышу родной голос. Жена, прекрасная после сна, стоит в дверях и сладко потягивается, желание вновь появляется в груди, но его приходится с бесцеремонностью задвигать в самый далёкий уголок своего сознания. Лада поняла моё состояние, лукаво грозит пальчиком, её губы трогает мягкая улыбка, она подходит ко мне, утыкается в грудь, едва не мурлычет как кошка, затем решительно отпихивает мои руки, которые приподнялись как клешни краба, смотрит в казанок, где вовсю булькает вода: — Надо бы успокаивающих травок бросить… шучу я, — увидев мой возмущённый взгляд, смеётся она.

Лада заварила душистый чай, я запёк оленину, сидим, завтракам и так нам хорошо, а ещё стайка птиц присела на ограду и жизнерадостно чирикает — вот так сидеть до вечера, но к изгороди уже подходят люди, к сожалению, начинаются суровые будни.

Уже час сидим у костра, ведём неторопливый разговор, непосвящённому зрителю может показаться, встретились старые друзья и делятся воспоминаниями, но темы достаточно серьёзные и злободневные.

Дисциплина в городе растёт, но не так как мне хотелось, народ ещё не совсем обвыкся, происходят мелкие недоразумения и, в иное время, за это можно было бы слегка пожурить, но сейчас приходится проявлять достаточную жёсткость — не всякий её понимает. Я ввёл обязательную физическую подготовку, молодёжь призвал в армию, два часа в день — общественные работы, для детей организовал школу и даже — подобие института, но, в большей мере, приоритет делаю на военных. Перед воротами Титанов выстроил первый уровень казарм, путь к санаторию охраняется. Подумываю, чтоб освоить бухту. Как усиление, братьям Храповым послал часть кадровых военных, бойцы у них лихие, но в военном отношении дилетанты.

Инженерный состав получил несопоставимые с обычным населением привилегии, лишь у военных они больше. Многие удивляются, зачем тратим столько сил на вооружение, прямых угроз нет. В том то и дело, что прямых, но я постоянно ощущаю пристальное внимание со стороны Вилена Ждановича, он выжидает, изучает и сам копит военную мощь. С сожалением приходится сознавать, сей факт, в будущем схлестнёмся с ним и это неизбежно, уж очень мы по разным путям пошли. Он строит невероятно уродливую систему, в ней заключены два, вроде не сопоставимые понятия рабовладельческий строй для рабов и демократия для свободных граждан. У нас же, никаких рабов нет, но и демократии, вероятно — также.

Большую роль отвожу нравственным критериям, законам чести и совести. В юридических отношениях у нас три главных составляющих: виновность, невиновность и совесть — иной раз совесть преобладает над двумя первыми понятиями.

Особо нетерпимо относимся даже к желанию завладеть чужим, так как оно влечёт за собой гнев и похоть, а это смерть совести и души.

В особый ранг возведено почитание родителей своих, содержать их в старости и проявлять заботу о них, ведь как мы будем о них заботиться, так наши дети станут относиться к нам.

Тех, кто не способен из-за трусости или не хочет защищать родных, и близких осуждаем, иной раз гоним из города. Та же учесть ждёт и тех, кто унижает достоинство других.

Некоторых не устраивают эти законы, добровольно уходят из города. Ищут лёгкой жизни у Вилена Ждановича, но, затем «кусают себя за локти», у него хорошо живут лишь свободные горожане, остальным сложно ими стать. Кто мог, возвращались в Град Растиславль, но мы их уже не принимаем, раз убежал в поисках лёгкой жизни, значит отступник нашего рода, гоним, прочь — они уходили в лес и больше о них не слышали.