Углубляемся в лес. Идём, стараясь не терять друг друга из виду. Изгоняем из леса грибников. Оцепляем опасную зону постами. Укладываем на снаряд заряд тротила, и по команде «огонь» сержант Беляев поворачивает рукоятку подрывной машинки. Гремит взрыв.

Теперь пора и домой. По пути заезжаем ещё в одну деревню — Старую Середку. Здесь дед обнаружил у себя на чердаке мину.

— Осторожнее, сынки! — напутствует он нас. — Какая-то неизвестная конструкция. Не дай бог саданёт…

Удалив упирающегося деда из дома, мы с Беляевым поднимаемся по шаткой, ненадёжной лестнице на чердак.

Пыльный луч света, льющийся из слухового окна, не в силах пробиться сквозь нагромождения сломанных стульев, столов, горы дырявых валенок.

— Нашёл, товарищ старший лейтенант! — говорит сержант Беляев, опускаясь на колени перед лежащим в опилках тёмным предметом. Осматриваем. По форме предмет напоминает цилиндр. Длина цилиндра сантиметров пятьдесят, диаметр около двадцати. На одном конце его крышка на замках-«молниях».

Осторожно, не без опаски, снимаем крышку. Тусклой медью блеснул циферблат. На нём какие-то буквы, цифры, посередине небольшой кружок. Большего в чердачном полумраке рассмотреть не удаётся.

Решаем вынести мину на улицу.

Беляев бережно, словно грудного ребёнка, берёт её на руки и, благополучно миновав все препятствия, добирается до лестницы.

— Принимай! — кричит он стоящему внизу Шпанькову. — Неси на свет, да осторожнее…

Но тут случилось неожиданное. Старенькая лестница, не выдержав тяжести двух человек, переломилась. Беляев, с трудом удержавшись от падения, выпустил мину из рук, и она загрохотала вниз по лестнице. Мы замерли. Ударившись о пол, цилиндр перевернулся, крышка отлетела в сторону и из него выпал какой-то блестящий предмет.

Ба! Да это же пустая артиллерийская гильза, дно которой мы и приняли за циферблат.

Когда «неизвестную конструкцию» показали деду, тот засмущался.

— И как она на чердак попала, в толк не возьму, — виновато бормотал старик. — Не иначе Курт притащил.

— А кто такой Курт?

— Да немец тут один во время войны жил у меня. Куртом звали. Любил, бестия, поговорить. Я, бывало, его ругаю на чём свет стоит. Чего, говорю, вам, грабители, в России-то надо? Сколько уж раз бивали вас здесь, а вам всё неймётся. И на этот раз выбьют вас отсюда наши ребята. А он меня по плечу хлопает и по-своему что-то лопочет. Ну, а как поприжали их наши, собрал Курт вещички и говорит на самом что ни есть русском языке: «Хорошо ругаешься, старик, до свидания. Я всю жизнь хлеб потом добывал. Мне чужая земля не нужна. Это фюрерам нашим её не хватает».

Прощаемся с дедом. Теперь домой.

Машина выскакивает на шоссе, Подгорный включает пятую передачу. Через час мы в Луге. Заходим в военкомат, чтобы доложить о проделанной за этот день работе. И здесь нам вручают новую телеграмму, от которой цепенеет сердце: «Подорвались дети…»

Выжимая из своего ЗИЛа всё, что можно, мчимся на станцию Мшинская, на место происшествия. Спешили не напрасно.

Дети нашли у самой станции склад 45-миллиметровых снарядов и стали его «разминировать». Им удалось вывернуть у одного снаряда взрыватель. Но разобрать его им не удалось — произошёл взрыв. Два мальчика отправлены в больницу, а третий, перебинтованный с ног до головы, показывает нам свою «мастерскую». В слесарных тисках зажато несколько взрывателей, которые ребята надеялись разобрать. Из беседы с ними вырисовывается поистине потрясающая картина: десятки домов на станции, по сути дела, заминированы. Ребята, напуганные происшедшим, выносят из своих домов боеприпасы, достают их из чуланов, с чердаков, а то и просто из-под подушек.

Не раз выезжали мы на места происшествий, где жертвами «ржавой смерти» становились дети. И всегда непоправимость и жестокая бессмысленность случившегося ошеломляла.

С каждым годом всё больше и больше ребят отправляются в походы по местам боевой славы своих отцов и дедов. Очень осторожным нужно быть, обнаружив в лесу полуобрушившиеся землянки, блиндажи, стрелковые ячейки. Здесь когда-то шёл бой! Ни в коем случае не трогать найденные боеприпасы. Это грозит смертельной опасностью. Разводить костёр в местах бывших военных действий можно только тогда, когда место для костра осторожно перекопано лопатой. О всех обнаруженных взрывоопасных предметах нужно обязательно сообщать старшим. Такой предмет, если его не уничтожить, может принести непоправимую беду.

Каждый год весной к границе штатов Нью-Мехико и Аризона, где расположены селения индейцев племени хопи, движутся автомашины разных марок: это туристы и любители развлечений спешат на танец змей — зрелище, весьма популярное в юго-западной части Северной Америки. Приезжающих встречают полицейские, которые забирают у них фотоаппараты на время представления: танец змей запрещено снимать. Вслед за этим появляются индейцы в национальных костюмах. Они продают сувениры, открытки и содовую воду.

Церемония совершается два раза в год в каждом из семи посёлков хопи. Но больше всего зрителей привлекает танец в деревне Валпи, так как считается, что только здесь можно увидеть подлинную древнюю церемонию, не искажённую поправками в угоду любителям экзотики.

В Валпи танцуют две группы индейских жрецов — общества Змеи и общества Антилопы.

Незадолго до начала представления члены общества Змеи собирают змей. Они уходят из деревни по двое. Первая пара идёт на север, вторая — на запад, третья — на юг, четвёртая — на восток. Жрецы ловят всех змей, которые встречаются, и складывают их в кожаные мешки. Чаще всего попадаются гремучие змеи. Этот живой груз жрецы приносят в храм — сооружение купольной формы из известняковых плит — и перекладывают его в глиняные горшки.

Храм расположен вблизи развалин древнего дома хопи — пуэбло. «Пуэбло» — испанское слово, означающее «народ». Когда-то испанцы, захватившие земли хопи и соседних племён, называли так индейцев. Позже американцы стали обозначать этим словом и индейские посёлки, расположенные в испанских владениях, и дома хопи. Пуэбло — очень большой дом. Построенный из крупных известняковых плит, он вмещал в себя 500—600 человек. Пуэбло строилось в виде полумесяца, оба конца которого упирались в каменистый склон горы, так что между утёсом и задней стеной дома оставалась широкая площадь, служившая местом для собраний и празднеств обитателей пуэбло. Наружная стена этого огромного жилища делалась отвесной и почти глухой: её прорезали только маленькие световые окна. Задняя стена дома, обращённая к склону горы, спускалась к земле пятью-шестью террасами. Чтобы попасть внутрь пуэбло, сначала нужно было пробраться через горное ущелье во двор. На террасах стояли приставные лестницы, которые вели на крышу. Здесь находился люк, служивший входом в дом. Из верхнего этажа в нижний можно было попасть через проёмы в потолках комнат, спустившись по деревянным лестницам.

Когда нападали воинственные соседи — навахо или команчи, индейцы пуэбло убирали приставные лестницы снаружи, и их дом превращался в крепость. Испанцы разрушили древние пуэбло, и теперь лишь кое-где сохраняются лишь руины. Возле развалин такого дома и совершается теперь змеиный танец.

Перед представлением на арене — ею служит двор разрушенного дома — сооружается беседка. Сюда перед самым началом церемонии переносят горшки со змеями.

Танец начинается шествием жрецов. Из храма выходят члены общества Антилопы. На них надеты пёстрые шерстяные юбки, стянутые в талии поясами с длинными болтающимися концами. На теле, на руках и на босых ногах жрецов нарисованы белые кольца — символы змей.

Жрецы Антилопы четырежды обходят арену, причём каждый из них, проходя мимо беседки, ударяет ногой в барабан, стоящий тут же на земле. Считается, что этим он даёт знать богам подземного мира, что церемония началась. После четвёртого круга танцоры выстраиваются в одну линию перед беседкой.