Гению, таланту всегда сопутствует необычная память — между степенью талантливости и объёмом памяти всегда существует какое-то соответствие, какая-то формула связывает эти величины, формула, которую мы не можем пока выразить ни языком математики, ни языком формальной логики. Творец прогресса должен помнить то, что было сделано до него. «Беспамятных гениев» человечество не знало.
Сергею Рахманинову достаточно было один раз услышать фортепианный концерт, чтобы сыграть его так, как будто он тщательно готовился к его исполнению.
Музыкальная память юного Моцарта и сейчас служит предметом восторга для всех его биографов. Взрослый Моцарт записывал многоголосое произведение, прослушав его один или два раза.
А. К. Глазунов по памяти восстанавливал партитуру крупных музыкальных произведений…
Французскому художнику Густаву Доре был заказан рисунок альпийской природы, он должен был скопировать его с фотографии. Доре ушёл, забыв фотографию. И всё-таки на другой день он принёс готовый рисунок, — точную копию, сделанную по памяти.
В. Шкловский пишет о Льве Толстом, что он «и в детстве отличался необыкновенной памятью». Когда в гости к его отцу приехал Языков, совсем маленький Лев Николаевич удивил его, прочтя наизусть стихи Пушкина «К морю» и «Наполеон» — сто восемьдесят сложных строк.
Чемпион мира по шахматам Александр Алехин мог играть «вслепую» с 30—40 партнёрами одновременно, удерживая «в голове» все партии и осуществляя в них самые неожиданные комбинации, рассчитанные за много ходов вперёд. Алехин помнил практически все сыгранные в жизни партии и ещё много партий других шахматистов.
Эйнштейн, по его собственным словам, уже «в возрасте от 12 до 16 лет овладел основами математики, включая принцип дифференциального и интегрального исчисления».
В 15 лет Эварист Галуа освоил почти весь развитый до него математический аппарат алгебры. В первых числах января 1831 года «Газетт дез Экель» поместила объявление о лекциях, даваемых 20-летним Галуа, где, в частности, говорилось: «Курс состоит из новых теорий, ни одна из которых ранее не была изложена в публичном курсе. Достаточно назвать новую теорию мнимых величин, теорию уравнений, разрешимых в радикалах, теорию чисел и эллиптических функций, рассматриваемых чистой алгеброй…»
Использовал… овладел… освоил… излагал — во всех этих случаях именно память единственное вместилище слов, основ, теорий, курсов, идей и т. д. Память — условие обязательное для таланта, хотя недостаточное для того, чтобы его полностью определить. Это лишь одно из условий. История знает людей с феноменальной памятью, которые, не обогатив человечество своими творениями, обогатили науку просто самим фактом своего существования.
Подобно титанам живописи, литературы и науки высятся над общим уровнем человечества эти титаны памяти. В конце прошлого века прославился грек Диаманди, который обладал феноменальной зрительной памятью. Он производил требуемые вычисления с цифрами, вписанными в квадрат, в спираль. Через 3 минуты после наблюдения он уже представлял себе ряд из 25 цифр, свободно читая эти как бы «видимые» внутренним зрением цифры в любом порядке.
В ряду титанов памяти и наш соотечественник — простой репортёр вечерней газеты.
В 1926 году в лабораторию известного советского нейропсихолога А. Р. Лурии пришёл человек, условно назовём его С. Ш., ему было около 30 лет, и сообщил, что он — репортёр вечерней газеты, направлен редактором в лабораторию для того, чтобы исследовать его память: поручения редактора он запоминает без всякой записи.
Когда Лурия попытался исследовать объём и прочность его памяти, психолог увидел, что у него нет способов установить границы памяти репортёра. Ему предлагали запомнить 20, 40, 100 слов, цифр или картин; он выслушивал материал один раз, затем повторял от начала к концу, от конца к началу. Он без труда мог сказать, какое слово шло вслед за каким, причём никаких специальных приёмов для запоминания было не нужно. Можно было без предупреждения проверить, помнит ли он эти слова и фразы через неделю, месяц, год, 2 года, 15—20 лет, и всегда получить совершенно точные ответы. Никакого «забывания» у испытуемого не было. Через 20 лет он воспроизводил материал с той же точностью, с какой делал это 20 лет назад, причём без всякого предупреждения.
Недавно вышла «Маленькая книжка о большой памяти» А. Р. Лурии, книга, посвящённая феноменальной памяти С. Ш., исполненная уважения к дару природы, которым владел этот человек.
Многие психологи считают, что человек запоминает практически всё, с чем сталкивается в жизни, но не в состоянии всё это воспроизвести, лишь в исключительных случаях забытые воспоминания вдруг обнаруживают себя. По страницам многих книг о памяти кочует история простой служанки, которая, заболев, заговорила на каких-то древних языках. Специалисты разобрали, что больная изъяснялась фразами на древнегреческом, латинском и древнееврейском языках. Позже выяснилось, что задолго до болезни девушка работала у пастора — любителя древних языков, — и, совершенно не понимая смысла, запомнила длиннейшие тексты, которые пастор читал вслух. Болезнь «включила» таинственный «магнитофон» её памяти.
Гипнозом удавалось вернуть людей к воспоминаниям самого раннего детства.
Где же хранятся все эти сведения? Как записаны в памяти строки стихов и выводы формул, нормы поведения и героические традиции, скупые факты учебников и нежный запах сирени?
Первым, кто всерьёз задумался над этим вопросом, был Аристотель.
В трактате «О памяти и воспоминании» он задал вопрос: где хранится память и как выглядят те «восковые таблички», на которых всё записывается?
Это был глас вопиющего в пустыне незнания.
Но эхо покатилось через века и страны.
За 25 веков, прошедших с Аристотелевых времён, возникла громадная по объёму литература, посвящённая памяти, но проблема физико-химических основ памяти, её «восковых табличек», остаётся тайной за семью, а может быть, и за семьсот семью печатями. Нужны были существенные успехи электрофизиологии, биохимии, гистохимии, молекулярной биологии, чтобы сорвать хотя бы одну из этих печатей. И успехи пришли. Двадцать пять веков незнания завершаются. Впервые эхо Аристотелева вопроса может не остаться без ответа. Этот ответ пытается дать в первую очередь молекулярная биология — наука, изучающая строение и жизненную роль самых «главных» молекул клетки: белков и нуклеиновых кислот.
В 1943 году было сделано одно из самых замечательных открытий в молекулярной биологии — получено строгое экспериментальное доказательство того, что полимер, который давно уже обнаружили в живых клетках — дезоксирибонуклеиновая кислота — ДНК, отвечает за передачу наследственных свойств. Сейчас это открытие стало рядовым фактом школьного учебника по биологии, а тогда, когда оно было сделано, — только начиналась азартная охота за молекулярными структурами гена.
Для генетической, наследственной памяти природа использовала нуклеиновую кислоту. Но почему бы этой «удобной» для памяти молекулой не воспользоваться организму для записи следов событий, происходящих в его жизни?
В том же 1943 году шведский гистохимик («гисто» — ткань) Г. Хиден открыл, что при возбуждении нервной системы в нервных клетках увеличивается накопление и расход рибонуклеиновой кислоты (РНК). Хиден высказал предположение, что обмен нуклеиновых кислот является биохимической основой мышления и, в частности, памяти, и что нуклеиновые кислоты — это и есть «восковые дощечки» Аристотеля. Теперь естественно было задать вопрос, как выглядят на этих дощечках иероглифы памяти.
