Первое время нелегко было Надежде Константиновне. Никто её не знал, встретили поначалу даже недоверчиво. Дали ей группу безграмотных, состоявшую из пожилых рабочих, в основном ткачей, с фабрик Паля и Максвелла, с Торнтона.
Надежде Константиновне казалось, что трудности непреодолимы. Но она так старалась помочь своим ученикам, так жила их успехами и бедами, что ей прощалась на первых порах неумелость.
Рабочие старательно учились грамоте. Как-то один из рабочих с Максвелла сказал Надежде Константиновне:
— Выучишь грамоте — подарю на сарафан!
А в другой раз пожелал ей «удалого жениха»!
Был один ученик с табачной фабрики — сильно пил по воскресеньям. Принёс однажды рубль и попросил:
— Вот, купите мне книжек для чтения. Иначе пропью.
Рабочие очень быстро почувствовали в этой молодой застенчивой девушке с длинной русой косой «своего человека». И уже совсем скоро Надежда Константиновна с радостью говорила:
— Отношения у меня с учениками очень, очень хорошие, дружеские!
На втором году преподавания в школе, когда Надежда Константиновна присмотрелась и освоилась (как она говорила, «пустила там корни»), она стала предлагать кое-какие новшества.
По четвергам в школе проводились чтения, на которые собиралось до двухсот человек. Обычно читали что-либо из сочинений Л. Толстого. Надежда Константиновна предложила на этих чтениях рассказывать рабочим о других странах: Швеции, Норвегии, Германии, Англии, Франции.
География «вошла в моду». На лекции приезжали рабочие из других районов города, с Путиловского завода. Часто приходилось идти на конспирацию: на случай приезда инспектора ученикам раздавали хрестоматию, раскрывали страницу, где, например, был нарисован английский матрос. А в это время лектор рассказывал о положении рабочего класса в Англии, о жизни и борьбе рабочих Европы, об английском парламенте и т. д.
Учительницы-марксистки упорно искали новые пути пропаганды среди рабочих. В Смоленской школе, наряду с вечерними классами, были и технические курсы, при которых разрешалось читать лекции по отдельным предметам.
Однажды на доске объявлений появилось свежее объявление: записывайтесь на лекции! Каждый рабочий мог выбрать интересующую его тему. Больше всего оказалось желающих слушать географию Европы и геометрию.
Но инспекция школы, усмотрев почему-то в этих темах крамолу, не утвердила их. И пришлось географию Европы заменить географией России, которую вела Н. К. Крупская.
Занятия проходили так. По вечерам обычно запирали парадную дверь на ключ, оставляя открытым лишь чёрный ход. Ставили там дежурного. Ему надлежало сообщать, если бы неожиданно нагрянул инспектор или другие незваные «гости».
О многом говорилось на тех «лекциях». Почти все слушатели были участниками революционных кружков. Учительницы узнавали от них, что делается на фабриках и заводах заставы, какие настроения в рабочей массе, какая партия (народники или социал-демократы) имеют большее влияние на рабочих. Когда стали выпускать листовки — они шли через школу, от учеников получали подробные сведения о том, как листовки расходятся, какое действие они произвели.
«…Тут происходило поистине взаимное обучение, — вспоминала одна из преподавательниц Смоленской школы 3. П. Невзорова. — Мы со всем пылом молодого энтузиазма отдавали рабочим свои знания, а от них научались жизни, знакомились с их бытом, думами и настроениями. Создавалась тесная связь и взаимное доверие».
Культурно-просветительная работа в школе стала принимать явно революционный характер. Школьные лекции пробуждали необыкновенную жажду к чтению. Надежда Константиновна едва успевала поставлять книги своим ученикам. Втискиваясь в вагон конки с двумя громадными пачками книг, она, смеясь, говорила подругам-попутчицам:
— Я превратилась буквально в верблюда! Таскаю книги из города на тракт и обратно.
Но это не смущало её. Радость общения с книгой каждого ученика была и её радостью.
Однажды пожилой рабочий стеаринового завода взял книгу Эркмана-Шатриана «История одного крестьянина». Читал её дома, читал и на работе. Как-то вышел он из мастерской, а инженер увидел книгу и возмутился. Поля книги были испещрены чьими-то пометками, да какими! На странице, где было написано о казни Людовика XVI, стояло: «Вот и с нашим надо бы так расправиться!» Инженер затеял целое дело. Вызывали попечителя школы, книгу отвезли в библиотеку, взяли с её владельца расписку об изъятии этого экземпляра из обращения.
Особенным успехом пользовался «Спартак» Джованьоли. Его читали с упоением, передавали из рук в руки, делали выписки. Да и как было не увлечься этой книгой! Спартак произносит такие слова: «…я надеюсь увидеть, как воссияет солнце свободы, исчезнет позор рабства на земле! Свободы я добиваюсь, свободы жажду, свободу призываю для каждого отдельного человека, и для народов, великих и малых!»
Позже была организована Смоленская читальня. В читальню рабочие шли не только за книгами, но и поговорить по душам, посоветоваться. Часто в читальне устраивались свидания с нелегальными целями.
Любимой темой сочинений, которые писали ученики, была «Моя жизнь». В каждом сочинении — яркие картины крестьянского и рабочего быта. Некоторые писали стихи — свои или переписывали чужие, полюбившиеся им.
Как-то Н. К. Крупская вместе с учительницей А. И. Поморской проверяли сочинения учеников. Попалось одно с эпиграфом из стихов Некрасова: «Крестьянина… деревни Терпигоревой, Неелова, Горелова, Неурожайка тож…»
— Оказывается, вы Некрасова любите, — сказала учительница, отдавая сочинение высокому стройному рабочему с русыми кудрями и блестящими глазами.
— Разве можно его не любить? — удивился тот. — Кто так народ понимал? — И он прочёл:
— Всякий человек должен знать Некрасова, — закончил он.
— Должен-то должен, а многие ли читают? — вздохнула учительница.
— А кто виноват? — быстро ответил рабочий. — Капиталисты!
Это был Сергей Иванович Фунтиков — страстный марксист. Излюбленной его темой была «капиталисты и рабочие». Даже излагая пушкинскую сказку о рыбаке и рыбке, он ухитрился в десяти строках написать о рабочем и капиталисте, уподобив рыбака, закидывающего сети, капиталисту, а бедную рыбку, попавшую в эти сети, рабочему.
Фунтиков уже сам вёл рабочий кружок.
Другой ученик — Иван Васильевич Бабушкин — написал во время урока на доске фразу: «У нас на заводе предвидится забастовка». Лидия Михайловна Книпович после урока отвела его в сторону и отчитала:
— Вы что, рисуетесь, что ли? Если думаете о деле, то неуместно такие штуки выкидывать!
И Бабушкин не обиделся.
В своих воспоминаниях он с огромной теплотой писал о Смоленской школе: «Живое и смелое слово учительниц вызывало в нас особую страсть к школе… Все ученики, посещающие школу, не могли надивиться и нахвалиться всем виденным и слышанным, и потому-то эта школа так высоко и смело несла свои знания».
Облик школы постепенно менялся. Всё чаще и чаще её стали посещать организованные рабочие-марксисты. Во время занятий они приглядывались к наиболее развитым ученикам и потом вербовали их в свои кружки. Между учительницами-марксистками и этими рабочими установилось молчаливое соглашение. Они понимали, что цели у них общие.
«Пять лет, проведённые в школе, влили живую кровь в мой марксизм, навсегда спаяли меня с рабочим классом», — вспоминала об этом периоде своей жизни Надежда Константиновна Крупская.
