– Маг будет мешать.

– Это-то да, но есть и еще кое-что – нельзя Тита убивать.

– Понятное дело, но…

– А ты постарайся! Ты же – дальнобойщик, а не погулять вышел!

– Я-то постараюсь, а с магом что будем делать?

– Мага я навещу в ночь перед дуэлью… да и Талиона тоже.

– А Талиона-то зачем? – начал было Денис, но тут до него дошло: – Что значит: «я навещу», а я что буду в это время делать?

– Ты… Ты будешь девок сторожить, а если какая-нибудь проснется…

– … топить!

– Ну-у… можно и топить… – задумчиво протянул Шэф. Тут компаньоны не выдержали и заржали в голос, – но ты, как известный гуманист, постарайся просто затрахать до потери сознания, чтобы потом ничего не помнила.

– А серьезно. Почему ты один хочешь?

Не исключено, что Шэф дал ответ на этот вопрос, но Денис его не услышал, а если и услышал, то не понял. А произошло это потому, что он как кисейная барышня начал падать в обморок. Денис почувствовал слабость, причем такую слабость, что невозможно пошевелить ни ногой, ни рукой, он весь покрылся холодным липким потом, сердце его затрепыхалось, как пойманная птичка, его стало тошнить и он почувствовал, что умирает.

Весь день, с самого утра, Денис чувствовал легкое покалывание подмышками – мелиферы реагировали на постоянную слежку, установленную за компаньонами – так, по крайней мере, полагал Денис и особого внимания на предупреждения «Поцелуев Пчелы» он не обращал. А вот непосредственно перед тем, как ему стало плохо, подмышки вспыхнули, будто туда плеснули горящим керосином, но реагировать на атаку, а в том, что это была атака Денис не сомневался, было уже поздно.

Последнее, что он воспринял, это были глаза Шэфа, превратившиеся в бездонные черные колодцы и его слова, то ли произнесенные вслух, то ли протелепатированные прямо в мозг, но самое главное – дошедшие до сознания Дениса: не входи в кадат! Не Входи В Кадат!! НЕ ВХОДИ В КАДАТ!!!

Очнулся Денис от холодной воды, льющейся ему на голову. Вокруг столпились напуганные официанты и несколько сердобольных посетителей заведения. Слышался гул голосов: … пир перегрелся на солнце… такой молоденький… надо лед к голове приложить… нет, к голове мокрое полотенце, а лед к сердцу… надо дать настойку сельдерея… козьего молока с пометом… Итоги этому консилиуму подвел командор, объявивший зычным голосом:

– Пиры! Не переживайте. Ничего с моим братцем не будет – просто он несколько перетрудился сегодня ночью… – при этих словах, Шэф изобразил такое блудливое выражение на лице, что даже самым недогадливым из сочувствующих стало ясно, что опасность грозящая здоровью молодого человека несколько преувеличена – это раз, а два – это то, что почтенным главам семейств и их не менее почтенным супругам, не говоря уже о юных дочерях не совсем пристало выражать сочувствие молодому пиру, а точнее говоря – молодому повесе! и уж тем более –хороводится вокруг него с реанимационными мероприятиями и выражением сочувствия. Приняв меморандум главкома близко к сердцу и адекватно на него отреагировав, толпа живенько рассосалась, оставив компаньонов наедине.

– Он что – убить меня хотел? – хмуро поинтересовался Денис, делая большой глоток коньяка и что характерно – совершенно не ощущая его вкуса. Между прочим – очень даже приличного, смахивающего на выдержанный «Alexander».

– Отнюдь. Просто калибровал твою восприимчивость.

– Понятно… – пробормотал Денис, делая еще один приличный глоток.

– Да-а?.. – удивился Шэф, – и что именно, если не секрет?

– Во время дуэли, полностью гасить меня, как сейчас, нельзя – будет заметно и подозрительно. Надо сделать так, чтобы я шевелился, но плохо.

– Маладэц! А в кадат нельзя было входить…

– … чтобы он считал меня обычным человеком, а не таким крутым перцем, как на самом деле, – Денис слабо улыбнулся – он еще не до конца отошел от потрясения – атака мага была достаточно неприятной.

– Маладэц Прошка! – повторил командор. – Все правильно понимаешь. Я тебе говорил, что ты гораздо умнее, чем кажешься с первого взгляда?

– Говорил… А теперь скажи, почему ты собираешься навещать эту сволочь… этих сволочей, – поправился Денис, – в одиночку?

– А потому, минхерц, что никаких войсковых операций, где надо будет крушить в труху живую силу противника, на чем ты специализируешься, – ухмыльнулся главком, – не предусматривается. Планируется тайная диверсионная операция, со скрытым проникновением на объекты противника и таким же скрытым отходом. Никаких следов остаться не должно.

– А я?..

– А ты, при всем моем уважении к достигнутым тобой успехам, все же к настоящим тайным операциям еще не совсем готов.

– Понятно… А что с магом собираешься делать?

– Как это что? – удивился Шэф, – В Писании прямо сказано: «Колдунов и ворожей – убить!»

– А-а-а-а! Так ты оказывается еще и знаток Священного Писания! – восхитился Денис. Командор на это ничего не ответил, а просто состроил мину: мол, я еще и крестиком вышивать умею! Немного помолчав, он продолжил:

– А самое главное то, что придется попрыгать. А с тобой на плечах это удовольствие еще то… – ниже среднего, сам знаешь.

– Знаю… – эхом отозвался Денис.

– И еще – это будут ночные прыжки.

– И чё? – удивился Денис. –Ты в прошлый раз тоже ночью прыгал, и ничего. Да еще и со мной на руках, – ухмыльнулся старший помощник.

– Ты не путай божий дар с яичницей – тогда все финишные площадки были освещены – я видел, куда прыгаю. А настоящий ночной прыжок отличается от дневного, как прыжок в высоту в хорошо освещенном спортивном зале, где приземляешься на мягкие маты, от аналогичного на заброшенном, перекопанном стадионе, безлунной ночью, когда не видно ни зги. Да-а… еще, чтоб не забыть – в зале установлена легкая планка, которая, если ее задеть просто падает вниз, а на стадионе это намертво сваренная из уголков П-образная конструкция, где верхняя перекладина находится на уровне твоего носа и если при разгоне ты пропустишь точку отрыва… носу будет неприятно. А если зацепишь перекладину во время прыжка, то падать будет не она и не на маты… Вот такие приблизительно отличия прыжков, когда видно, куда прыгаешь от таких же, когда не видно.

– Понятно… и чё делать будем?

– Чё… чё… метки будем ставить.

– Опережающее отражение, – пробормотал Денис себе под нос, но Шэф расслышал.

– Что ты сказал? – живо заинтересовался он.

– Опережающее отражение… – в какой-то книжке Стругацких прочел, – очень мне термин понравился. А вот к чему относится не помню.

– Ты будешь смеяться, – хмыкнул Шэф, – но я перед тем, как сказать про метки, подумал: «Опережающее отражение» и тоже помню, что Стругацкие и не помню где.

– У умных людей мысли сходятся! – сделал вывод Денис.

– Эт-то точно! – резюмировал Шэф.

В процессе разговора, компаньоны обратили внимание на то, что неприятные ощущения подмышками исчезли, причем не только у Дениса, но и у его любимого руководителя. Шэф, в отличие от Дениса, который в тот момент ничего чувствовать не мог, так как грохнулся в обморок, вспомнил, что у него «щекотка» исчезла сразу же при начале инцидента со старшим помощником. Исходя из этих очевидных фактов, компаньоны сделали вывод, что наблюдение за ними снято. Они молча и быстро завершили трапезу, в конце которой Денис практически пришел в себя – молодой здоровый организм оказался на высоте, и неразлучный тандем, погрузившись в свой тарантас, взял курс на «Империум». За время пути никаких новых инцидентов и встреч различной степени желательности, начиная с совершенно нежелательной, вроде столкновения с Титом Арденом и заканчивая вполне себе ничего – вроде пересечения с грудастой блондинкой, словно сошедшей с разворота «Плейбоя» и жаждавшей, ну просто мечтающей присоединиться к обществу наших героев, не произошло. Все было подозрительно спокойно.

Гостиница встретила их обычной суетой и мельтешением – ничего такого, что могло бы показаться необычным, или подозрительным, компаньоны не заметили. Поднявшись в номер, Шэф тщательно осмотрелся и объявил, что незваных гостей не было, или что были такие, присутствие которых он отследить не может, а стало быть и волноваться нечего – против лома нет приема. Как говорится: делай что должно и будь, что будет – можно начинать работать.