В крепости было пусто. Позже я узнал, что почти всех солдат отправили в город на вылазку. Они вернулись под утро.

Нас встретил лично комендант Давыд Иванович. На его лице виднелись пузыри — хворь добралась и до него. Да и гарнизон из-за болезни стремительно утрачивал боеспособность. Почти до самого рассвета мы занимались размещением больных и раненых. Слуги распрягали лошадей, переносили хозяйские вещи, которые успели прихватить из поместья.

Когда рассвело, я, Давыд Иванович и Ярослав поднялись на северо-западный бастион, откуда просматривался почти весь город. Каменные домики толпились вдоль берега и карабкались серой массой на прибрежные холмы, от многих построек валил дым, над местностью висело плотное сизое марево. Оно сливалось с пеленой распухших туч, которые ползли так низко, что, казалось, ещё немного, и зацепятся за вершины холмов. Дым щипал глаза и нос. Начавшийся ночью пожар уничтожил центральные районы Ярска. Не пострадали только кварталы на другом берегу — туда огонь не добрался.

Давыд Иванович осмотрел северный берег в подзорную трубу. За мостом наблюдались группы чёрных фигурок — горожане по-прежнему ждали, что их пустят в крепость.

— Нападение мы, конечно, отбили, — Давыд Иванович сложил подзорную трубу и убрал в чехол на поясе. — Но кочевники вернутся. Я более чем уверен в этом.

— Что им искать на пепелище? — спросил Ярослав.

— Тут остались люди. Их можно увести в рабство, а в особняках по-прежнему есть чем поживиться. Насколько я знаю, ваш дом не пострадал. Мы сделаем всё возможное, чтобы защитить ваше имущество, но людей в гарнизоне осталось мало. Вчера мы потеряли одиннадцать человек убитыми. Шестеро ранены. За сегодняшнее утро уже двое слегли с болезнию.

Давыду Ивановичу и самому было трудно стоять на ногах. Он облокотился о бруствер, достал из кармана кисет и трубку, и принялся набивать её табаком.

— Почему бы не пустить горожан в крепость? — спросил я. — На сколько человек рассчитаны казармы? Больше ведь, чем на сотню? Мужчин можно вооружить. У некоторых есть свои пищали и мушкеты. Они помогут в случае нового нападения.

— Понимаете, Даниил Святополкович... — комендант замялся и, закурив трубку, продолжил. — Никак невозможно. — Запасы продовольствия скудны. Если мы пустим сюда весь город, то и до лета не протянем. А раньше лета помощи ждать смысла нет. И я не хочу, чтобы вдобавок к этой треклятой хвори, тут развелись холера и лихорадка. Простой люд — не армия. Они недисциплинированны и не соблюдают гигиену.

— Но тогда они разбредутся по окрестностям, разнесут болезнь, — напомнил я. — Люди не будут сидеть на пепелище и ждать, пока их угонят в рабство, они пойдут в столицу, в другие города. Этого нельзя допустить.

— Так-то оно так, — Давыд Иванович выпустил клуб дыма изо рта. — Но мы не можем обречь себя на голодную смерть.

— Я тоже думаю, что людей нужно впустить, — встал на мою сторону Ярослав. — Нельзя позволить хвори разойтись по княжеству. Сейчас это — наш первоочередной долг. Насчёт еды не беспокойтесь. Когда снег сойдёт, будем устраивать вылазки в поля, если, конечно, кочевники не покинут эти земли раньше. Ну а вы, Давыд Иванович, займитесь дисциплиной и поддержанием гигиены.

— Но помилуйте, Ярослав Дмитриевич! Вам-то хорошо говорить, вам многие болезни не страшны. Хоть представляете, что тут начнётся, когда вся эта чернь заполонит крепость? Там три тысячи человек. Они сожрут все запасы за неделю!

— Тогда отберите тех, кто в состоянии держать оружие в руках и защищать крепость. Или вы намереваетесь ждать, пока весь гарнизон вымрет? А не пустите, так я сам поеду и соберу всех, кто готов драться с кочевниками. Или вы посмеете преградить путь людям, состоящих на службе моего рода?

— Воля ваша, Ярослав Дмитриевич, — вздохнул комендант. — Но потом не говорите, что я не предупреждал. Гарнизон мертвецов соберёте, Ярослав Дмитриевич, гарнизон мертвецов!

Пошёл снег. Вначале мелкие хлопья кружились в задымлённом воздухе, но вскоре снег повалил обильнее, укрывая белым одеялом стены и крепостной двор. Нам предстояла долгая, тяжёлая зимовка.

Последние несколько дней погода стояла тёплая, солнечная. Снег начал таять, и по крепостному двору потекли ручьи. Зима закончилась.

Мы провели в форте больше месяца. За это время гарнизон сократился втрое, да и многие горожане, которых мы пустили внутрь, тоже отдали душу небесам. Болезнь лютовала чуть больше двух недель с той ночи, когда мы заперлись в крепости, и каждый день смерть бродила среди нас, выискивая новые жертвы. Люди покрывались жуткими язвами, обнажающими мясо и кости, язвы гнили. Лечить было нечем, и потому больных просто сносили в отведённый для них каземат, где они помирали. Хоронить тоже было негде, и покойников скидывали со стены прямо на лёд.

Были и такие, кто, дойдя до крайней стадии, выживал. На телах их оставались уродливые шрамы, у некоторых переболевшие терялась подвижность разных частей тела, ибо хворь добиралась и до сухожилий. Но большинство всё же гибли — то ли от самой болезни, то от царившей в «чумном» каземате антисанитарии.

Больше повезло тем, у кого болезнь протекала не столь тяжело. Некоторые отделывались лёгкой сыпью и недомоганием, в совсем редких случаях даже сыпи не было. Ярослав Малютин и комендант выздоровели без тяжёлых последствий, а вот глава города, который в ту страшную ночь тоже успел перебраться в крепость, скончался.

Много жизней унесли и стычки с кочевниками, наведывавшимися в сожжённый Ярск. Гарнизон делал вылазки, постоянно случались столкновения. Я и сам в них регулярно участвовал. Но однажды набеги прекратились. Уже дней десять мы ничего не слышали о чешуйчатых. Они просто исчезли.

Вчера мы с Гордеем посоветовались и решили, что больше нет смысла сидеть в Ярске, а сегодня уже покинули крепость. Егор, разумеется, поехал со мной, Даша — тоже. Ещё было четыре дружинника — все, кто остался от первоначального отряда. С нами тащились сани, на них сидели три мужика — крепостные Верхнепольских. В санях лежали сено и зерно для лошадей на несколько дней пути.

Звеня цепями подъёмного механизма, опустился мост, и мы выехали из ворот. Во рву возле северо-западного бастиона чернели свёртки — трупы, сброшенные со стены. Скоро лёд тронется, и они поплывут, отравляя реку гнилью. Солдаты уже начали их вывозить за город и сжигать, но работы тут был непочатый край.

Гордей и я были одеты в военные мундиры — ничего лучше в крепости не нашлось. Поверх — плащи. Я ехал на Буране — гнедом скакуне дяди Андрея. Последний месяц я постоянно на нём ездил, и мы, надо сказать, неплохо сработались. Егору тоже нашли лошадь. Он сидел на поджарой лошади в яблоках. Сам же подросток был одет в добротный жюстокор из тёплого сукна с меховым подбоем. Кое-какие вещи и одежду мы всё же вывезли из особняка Малютиных. Тот хоть и подвергся разграблению, но почти не пострадал, и Ярослав сегодня-завтра намеревался вернуться домой.

Солнце добродушно светило на нас, подтаявший снег блестел в его лучах, а на берегу высились обугленные стены сгоревших построек, напоминающих об ужасах, творившихся здесь совсем недавно.

Мы направлялись в Острино. Я пока не был уверен, присоединяться ли к среднему брату, но Гордей взял с меня слово, что я хотя бы встречусь и поговорю с ним.

Что происходит в Острино, никто не знал, как не знали мы и что творится в княжестве. Родственники за нами не посылали, а если и посылали, то гонцы до Ярска не добрались. Последний месяц мы провели в полной изоляции, оторванные от мира, и теперь ехали наугад. Никто не мог гарантировать, что в Острино или Великохолмске не произошло замещений, не образовалось брешей, и что там не бушует страшная хворь, сжирающая людей заживо.

Но даже если остальные города не постигли кары сии, ничего хорошего ждать не следовало. Деревни опустели, убирать озимые и засевать яровые будет некому, а это значит, грядёт голод, который ударит по всему княжеству.