– Только разрешение коменданта… – жалобно начал он.

– Конечно. Идем. – Летунья вновь взяла меня за руку, и я послушно потащился следом, словно великовозрастный дебил-сынок за энергичной мамашей.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж, Хелен все качала головой и что-то раздраженно бормотала под нос.

– Что-то не так? – тихо спросил я.

– Да нет, все в порядке. Питер меня расстроил. Совсем на канцелярской работе зачерствел, а ведь когда-то был настоящим летуном…

– Он зря паникует?

– Нет, не зря. В такую погоду не летают. Но выхода нет…

У кабинета коменданта тоже стоял охранник. И снова Хелен пропустили без разговора, а вот меня остановили. Я терпеливо ждал в коридоре, пока летунья не выглянула и поманила меня внутрь.

– Давай, комендант требует…

На миг у меня возникла безумная мысль, что едва я перешагну порог, как на голову обрушится удар дубины. Если вдруг Хелен придет в голову мысль сдать меня…

Но выхода уже не было. Я вошел.

Кабинет был роскошный. Впрочем, судя по знакам различия коменданта – две серебряные птички в петлицах, – он имел чин вроде армейского полковника. Комендант стоял у окна, видно, сидеть при даме было неудобно, а усадить ее оказалось просто некуда. В этот кабинет приходили, чтобы стоять навытяжку и выслушивать приказы.

– Вот ты какой… – мрачно сказал комендант.

Кажется, предчувствия начинали сбываться.

– И хорошо ты знаешь Ильмара?

Беда всех импровизаций, что никогда не знаешь, какую глупость уже успел брякнуть твой партнер.

– Ну, неплохо, насколько это вообще возможно… – осторожно ответил я.

Комендант буравил меня напряженным взглядом. Он куда больше походил на летуна, чем грузный неповоротливый Питер. И в то же время какая-то неуверенность была в его взгляде… сомнение… относящееся не ко мне, а к ситуации в целом.

– Уверена, что долетишь? – спросил он Хелен. Начал вопрос тем же грозным рыком, что и в разговоре со мной, а закончил уже мирно и дружелюбно.

– Все в воле Господа.

Комендант пожевал тонкими губами. Игнорируя меня, поинтересовался:

– Хелен, девочка, ты уверена, что этот маратель холстов столь важен?

– Да. Важнее сейчас никого нет.

– А почему в Рим? На севере облачность реже, доставь его в Версаль…

– Приказ был препроводить в Урбис. Пасынок Божий и Владетель хотят размножить портрет Ильмара как можно скорее. А в Урбисе типографии куда совершеннее.

Комендант кивнул. Снова покосился на меня. Взгляд был по-прежнему строг, но голос чуть смягчился:

– Ты хоть понимаешь, живописец хренов, какая честь тебе? Сама Хелен, Ночная Ведьма, тебя в Урбис повезет!

– Понимаю… – прошептал я.

– Если станешь в планёре паниковать – лучше сам выпрыгивай! Узнаю, что доставил проблемы Хелен…

Угроза эффекта не возымела. Что мне гнев коменданта по сравнению со всеми остальными неприятностями!

– Может, пусть его свяжут? – задумчиво спросил комендант. – Все не будет дергаться… А, Хелен?

– Мне доводилось летать на планёре, – сказал я. И получил в награду за инициативу разъяренный взгляд летуньи.

– Да? – поразился комендант. – Когда же?

– Я его и возила, – непринужденно пояснила Хелен. – Давно уже. Герцогиня Диана, глава венгерской ветви Дома… она перебрала всех приличных живописцев в Державе, прежде чем остановилась на руссийском портретисте… Да вы помните эту историю…

Ничего комендант не помнил, глаза у него на миг стали мутными и дурными. Но сознаваться в склерозе он не хотел.

– Да, конечно. Что ж, это хорошо. Но только под твою ответственность, Хелен.

Вернувшись к столу, он быстро расписался на разрешении.

– Конечно. Я все понимаю, – кивнула летунья.

Комендант на миг припал к ее руке в вежливом, равнодушном поцелуе. Покровительственно улыбнулся.

– Удачи, госпожа графиня.

– Надеюсь и впредь пользоваться вашим гостеприимством, господин барон.

Понятно. Служака был не слишком родовитый. Пыжится изо всех сил, старается и долг не нарушить, и летунам, которые выше его, угодить.

Низко кланяясь, я вышел вслед за Хелен. Когда мы отошли от кабинета, летунья прошептала:

– Кто тебя за язык дергал? Летал он…

– Да так, захотелось. Скажи, а этот барон, он сам-то…

– Нет. Высоты боится. Всегда находит предлог, чтобы в планёр не садиться. Зато площадка у него в порядке, склады забиты, ангары сухие, лошади отборные, дисциплина крепкая…

– Какие еще лошади? – спросил я. Но мы уже пришли к каморке бывшего летуна Питера.

– Все в порядке. – Хелен показала ему листок. – Комендант проникся необходимостью полета.

Питер улыбнулся уголками губ и сразу посерьезнел:

– Ты уверена, Хелен? Дождь усиливается. Шар подняли, ветер вверху порывистый…

– Питер…

– Ладно.

Он косо глянул на меня, подошел к Хелен и вдруг порывисто обнял ее. Летунья покорно ждала.

– Не рискуй, девочка. Ладно? – Питер заглянул ей в глаза. – У Дома и Церкви много интересов. А вот у нас всего одна жизнь… Идем, планёр выводят.

Хелен кивнула:

– Я всегда об этом помню.

– Парень…

Я подошел к нему. Питер молча извлек из стола красивую стальную фляжку. Протянул:

– Глотни. Да побольше.

Это оказалось бренди, не лучшее, но вполне сносное.

– Расслабишься, не будешь дергаться в кабине, – пояснил Питер. – Давай, приложись еще.

Спорить я не стал. Все летуны, похоже, больше всего боялись, что пассажир запаникует в кабине. И вспоминая свой первый полет, и Марка, едва не вывалившегося наружу, я мог их понять.

– Спасибо… – Я вернул фляжку. – Обещаю себя вести тихо.

Кажется, его это удовлетворило. Питер приложился к фляжке сам и пошел вместе с нами.

Вначале мы направились в туалет. Хелен молча указала мне на дверь с мужским силуэтом, вошла в свою кабинку. Я кивнул, понимая. В воздухе нужду не справишь. Питер, которому такая опасность не угрожала, дожидался нас в коридоре.

Уже потом мы вышли наружу. На мой взгляд, дождь вовсе не усилился, но Хелен подставила ладошку и недовольно покачала головой. Мы прошли к одному из ангаров – уже пустому, освещенному яркими лампами. Отсюда, похоже, что-то недавно вывезли – на земле были видны следы.

– Давай, поспеши, – попросил Питер. – Еще десять минут – я тебя в небо не пущу.

– Помоги тогда. – Хелен сняла плащ, стала неловко раздеваться. Питера она ничуть не стеснялась, и вместе с недавними объятиями это подействовало на меня угнетающе.

Питер помог ей, потом достал из шкафчика у стены бело-голубую форму.

– А ты чего стоишь? – резко спросила меня Хелен.

Вдвоем мы помогли ей одеться. Ну и ситуация – словно на сцене в амстердамском борделе…

– Мы с Хелен старые друзья, – сказал вдруг Питер. – Я ее летать учил.

Я промолчал.

– Потом однажды побился, думал, умру…

– Питер, это вовсе не нужно говорить, – сказала Хелен, застегивая куртку здоровой рукой.

– Нужно. Что я, не вижу, как твой друг на меня смотрит? Я Сестре обет принес, что, если выживу… Так что не ревнуй.

Что сказать в ответ, я не нашелся. Никогда не понимал всех этих умерщвлений плоти.

– Питер… – укоризненно произнесла Хелен, и бывший летун замолчал.

Мы вышли из ангара и пошли по следам. Планёр оттащили недалеко, к самому началу длинной каменной дорожки. Сейчас над ним был растянут на прочных жердях брезент, десяток солдат копошился, подвешивая под брюхо трубы толкачей.

А еще происходило что-то совсем непонятное. Дальше по взлетной дорожке, с обеих ее сторон, стояли две невысокие каменные башенки. И сейчас две упряжки могучих тяжеловесов тащили от башенок толстые канаты. Натужно, словно разматывая их с неподатливых барабанов.

– Буксир у нас новый, подбросит хорошо, – сказал Питер. – Так что побереги толкачи…

– Питер, я летаю по-своему.

Он замолк.

Мы подошли к планёру как раз тогда, когда лошади дотащили канаты, а толкачи были подвешены под крылатую машину. На вид планёр был такой же, как прежний, разбившийся. Может быть, чуть длиннее крылья, концы даже высовывались из-под брезента и дрожали под струями воды.