– Можно было дать ему пару монет, – заметила Хелен. – Даже стоило. Лишний след…

Я обтер нож об одежду стражника и спихнул труп в водосточную канаву. Бегущая вода потемнела.

– Скот, – сказал я. – Не люблю скотов.

– А кто же их любит… Ильмар, ты, наверное, свою дюжину давно прошел?

Хелен была спокойна так, как может быть спокоен лишь старый, закаленный солдат.

– Нет. Это восьмой.

– Пошли.

Мы двинулись прочь. Стражник остался в канаве – то ли мертвый, то ли еще умирающий. Но иллюзий у меня не было – это восьмой, и гнев Искупителя все ближе и ближе.

– Ты очень просто это делаешь, Ильмар.

Я промолчал. Все-таки и мне было не по себе от той свирепой быстроты, с которой я расправился со стражником. И ведь правда особой нужды в этом не было, дал бы несколько марок – и никаких проблем…

– Знаешь, Хелен… – Я вдохнул холодный воздух. Вдруг задрожала рука… – Давным-давно, когда я еще был ребенком, вблизи нашего городка объявились волки.

Хелен цепко глянула на меня. Нет, не надейся, Ночная Ведьма, я не скажу, как звался городок… мои родители и сестры до сих пор там живут…

– Устроили облаву. Оказалось, что волк был всего один… старый, матерый волк. Он даже скот не трогал, знал, чем это чревато, но облаву все равно устроили. По всем правилам, с собаками, с арбалетами, кольцо замкнули. Даже нас, мальчишек, поставили с трещотками… там, где волка совсем не ждали…

Летунья молчала, слушала. Мы удалялись от мертвого тела все дальше и дальше.

– На нас волк и вышел. Зверь, но, видно, в чем-то умнее людей был. У нас и оружия толком не было, мы бросились в стороны. Только один пацан остался – размахивал трещоткой и вопил. Думал, что волк кинется назад, на загонщиков.

– И что?

– Волк его сшиб и вырвал горло. Вмиг. Хотя мог просто обойти, на наши крики и шум он и внимания не обращал… А потом побежал дальше. Знаешь, я тогда понял, что никогда не надо загонять в угол… ни человека, ни зверя.

– И что случилось с волком?

– Ушел.

– А с мальчиком?

Я удивленно посмотрел на Хелен. Она что, никогда не видела матерого зверя?

– Умер, конечно. Знаешь, мне было очень жалко того парня, играли вместе, все такое… только вот волка я тоже понимал. Волк убил не потому, что чувствовал свою силу и его слабость. Он бы и на взрослого мужика с оружием так же бросился, встань тот на пути. Волк давал нам понять – не стоит загонять его в угол.

– И ушел?

– Говорю же – ушел. Потом, по весне, нашли… он зимой сам издох, от старости уже, видно, от слабости. На диких зверей охотиться не мог, а к загонам не подходил. Но тогда – ушел.

– Знаешь, Ильмар, если я когда-нибудь загоню тебя в угол… – Хелен быстро глянула на меня, – ты предупреди. Вначале просто предупреди. Я понятливая. Хорошо?

– Хорошо.

Мы шли еще минут десять, но стражников больше не встретили. Зато наткнулись на уныло катящийся навстречу экипаж. Обрадованный кучер заломил несусветную цену за поездку к летному полю Лиона, но я не стал торговаться.

Только не загоняйте меня в угол – и я добрый…

К северу от Лиона, рядом с заброшенными бараками гарнизона, стоявшего когда-то на охране города, тянется летное поле. Не самое большое и современное, как сказала Хелен, однако меня впечатлило. Куда там узенькой полосе на скале, выстроенной на Печальных Островах. Здесь все оказалось огорожено крепким деревянным забором, за которым нервно лаяли собаки, ангаров было штук двадцать, а взлетные полосы выложили камнем так искусно, что это сделало бы честь площади перед Лувром.

– Ты уверена, что меня пропустят? – тихо спросил я, когда экипаж остановился перед воротами. Охраняли вход не стражники, а преторианцы, и это немного успокаивало, но все же…

– Не забывай, кто я, – бросила Хелен.

Пока я расплачивался, летунья уже подошла к солдатам. Да, судя по оживленным лицам и непринужденному разговору, Ночную Ведьму знали даже младшие чины… причем короткий разговор с ней был для них предметом гордости. Я вдруг снова, как тогда, на Островах, ощутил неловкость. Хелен перестала быть женщиной, с которой я провел ночь, перестала быть надменной аристократкой, владеющей искусством полета. Это была живая легенда. Женщин-летуний и так немного, но прославилась среди них лишь одна Хелен.

– Идем… – окликнула меня Хелен. Когда я приблизился, пояснила старшему караула: – Не люблю позировать. Но придется.

Ага. Вот как это выглядит – я приехал то ли рисовать, то ли делать скульптуру летуньи, сидящей в планёре… Интересно, в таких случаях сам планёр тоже лепить положено?..

Пропустили меня без единого вопроса, а в глазах солдат читалось жадное любопытство – позировала мне Хелен обнаженной или нет? Наверное, им на весь день хватит этой темы для разговоров.

То, что я могу быть ее любовником, солдаты вряд ли допускали. Небожителям положено любить лишь равных.

– Убедился? – спросила Хелен, когда мы отошли. Я промолчал. – Машина должна быть готова. Надо спешить, пока дождь совсем не разошелся…

На мой взгляд, погода и без того была хуже некуда. Во всяком случае, птицы не летали. Как она собирается подняться на планёре… на крыльях материя отлакирована, но, наверное, все равно будет мокнуть, а уж кабина, которая обтянута обычной тканью, вмиг отяжелеет…

– У тебя такой же планёр, как раньше?

– Почти. Чуть новее.

– Он же намокнет.

Хелен глянула в небо, будто впервые заметила тучи.

– Облачность низкая. Ничего.

Как она собирается лететь? Тучи до горизонта, ни одного просвета не видно. Но я не спорил. Не учи бабу рожать, а летунью летать, права Хелен…

По раскисшей земле мы подошли к одному из строений. У дверей тоже была охрана, но здесь Хелен обошлась лишь приветственным жестом. Мы прошли коротким коридором – за открытыми дверями сидели люди, возились с какими-то бумагами, двое считали на огромной машине для сложных расчетов, чей привод по команде уныло крутил рослый солдат. Жизнь бурлила, хоть все и предпочли укрыться от дождя под крышей.

У одной двери Хелен остановилась. В крошечной комнатке сидел пожилой штатский, пил чай из парящей кружки. При виде летуньи он радостно заулыбался, начал вставать.

– Сиди, Питер, – остановила его Хелен. – Выпиши-ка мне разрешение на полет. И пошли ребят готовить планёр.

Штатский посмотрел в окно – там лило не переставая. Потом помолчал, глядя на Хелен. Та ждала.

– Хелен, милая…

– Питер, выписывай.

Мужчина уставился на меня, будто надеялся найти союзника. Я сделал каменное лицо.

– Хелен, погода запретная.

– Пиши.

Не отводя от нее взгляда, мужчина достал из тоненькой стопки расчерченный лист бумаги, снял колпачок со стила. Переспросил:

– На сейчас?

– Да. Экстренный. Приоритет Дома.

Питер молча заполнил несколько граф в листке, протянул его Хелен. Я заметил, что он вписал имя летуньи, какие-то цифры – видимо, номер планёра, а в графе с крупной печатной надписью «погода» поставил рядок жирных единиц.

– Да, да, старый бюрократ… я поняла… – сказала Хелен, склоняясь над столом. Перечеркнула «погоду», написала «под ответственность летуна», еще в одной графе размашисто вывела «Рим, Урбис». Перевернула листок – там тоже были какие-то надписи и клеточки, которые она быстро заполнила цифрами. – Все?

– Разрешение коменданта, Хелен, – извиняющимся тоном сказал Питер. – Прости, я не могу сам позволить…

– Ладно. Но техников направь немедленно. И готовь карты.

– Облачный фронт тянется до Турина, – предупредил Питер.

– Я поняла. Полная загрузка, хорошо? И посмотри, чтобы поставили новые толкачи, те, что с усиленным зарядом. Пойду над облаками.

– С полной загрузкой?

– И с усиленным зарядом. Пиши.

Все. Кажется, тот авторитет Хелен, что враз подействовал на солдат, сработал и с Питером.