– Прекрасно, – говорит мистер Баккет, – теперь я вас понимаю, заметьте себе, и, будучи уполномочен сэром Лестером Дедлоком, баронетом, рассмотреть ваши претензии, – сэр Лестер снова машинально наклоняет голову в подтверждение его слов, – я могу уделить этому делу полное и беспристрастное внимание. Ну что ж, не буду называть ваше поведение «сговором», «вымогательством» или как-нибудь в этом роде, так как все мы тут люди, умудренные житейским опытом, и желаем уладить дело полюбовно. Но скажу вам, чему я действительно удивляюсь: я изумлен, что вы рискнули шуметь внизу, в вестибюле. Это было не в ваших интересах. Вот как я на это смотрю.

– Мы требовали, чтобы нас впустили, – оправдывается мистер Смоллуид.

– Ну да, конечно, вы требовали, чтобы вас впустили, – весело соглашается мистер Баккет, – но очень странно для пожилого джентльмена в вашем возрасте, – что называется, поистине почтенном возрасте, имейте в виду! – притом джентльмена, который уже не владеет своими конечностями, отчего ум у него обострился, ибо вся жизненная сила бросилась ему в голову, – повторяю, очень странно не понимать, что если он не будет помалкивать о подобном деле, так оно не принесет ему ни гроша! Вот видите, вы дали волю своему вспыльчивому нраву; тут-то вы и потеряли почву под ногами, – объясняет мистер Баккет убедительным и дружеским тоном.

– Я только сказал, что не уйду, пока кто-нибудь из слуг не пойдет доложить сэру Лестеру Дедлоку. – возражает мистер Смоллуид.

– Именно! Вот когда вы дали волю своему вспыльчивому нраву. Ну, в другой раз держите его в руках – деньжонок подзаработаете. Позвонить, чтобы вас снесли вниз?

– Когда же мы опять займемся этим делом? – строго спрашивает миссис Чедбенд.

– Что за прелесть – настоящая женщина! Ваш очаровательный пол всегда отличался любопытством! – отвечает мистер Баккет не без галантности. – Буду иметь удовольствие сделать вам визит завтра или послезавтра… причем, конечно, не забуду о мистере Смоллуиде и его желании получить двести пятьдесят фунтов.

– Пятьсот! – восклицает мистер Смоллуид.

– Пусть так! Номинально пятьсот. – Мистер Баккет берется за шнурок от звонка. – А пока могу я пожелать вам всего хорошего от своего имени и от имени хозяина дома? – осведомляется он вкрадчивым тоном.

Ни у кого не хватает дерзости отказать ему в этом, и вся компания удаляется тем же порядком, каким явилась сюда. Мистер Баккет провожает гостей до двери, а вернувшись, говорит серьезным, деловым тоном:

– Сэр Лестер Дедлок, баронет, вам решать, нужно ли от них откупиться, или нет. Я бы посоветовал откупиться при моем посредстве; и думаю, что откупиться можно будет по дешевке. Миссис Снегсби – это не женщина, а соленый огурец какой-то – была орудием в руках всех этих мошенников и, пытаясь связать концы с концами, принесла гораздо больше вреда, чем сама того желала. Покойный мистер Талкингхорн твердой рукой правил всеми этими клячами и, бесспорно, угнал бы их туда, куда хотел, но его самого стащили с козел головой вниз, а теперь клячи запутались ногами в постромках, и каждая тянет и тащит в свою сторону. Вот что происходит, и такова жизнь. Кошки нет – мышам раздолье; тронулся лед – водичка течет. Теперь насчет особы, которую придется арестовать.

Сэр Лестер как будто только сейчас проснутся, – хотя глаза у него все время были широко открыты, – и напряженно смотрит на мистера Баккета, в то время как тот бросает взгляд на свои часы.

– Особа, которую придется арестовать, находится сейчас здесь, в доме, – продолжает мистер Баккет, твердой рукой пряча часы и воодушевляясь, – и я собираюсь взять ее под стражу в вашем присутствии. Сэр Лестер Дедлок, баронет, вы только молчите и сидите смирно. Ни шума, ни суматохи не будет. Вечером я вернусь, если вам угодно, и постараюсь выполнить ваши пожелания, то есть получше замять эту несчастную семейную историю. А теперь, сэр Лестер Дедлок, баронет, пусть вас не волнует этот арест. Вы ясно увидите, как было дело с начала и до конца.

Мистер Баккет звонит, идет к двери, шепотом отдает какое-то краткое приказание Меркурию, потом закрывает дверь и стоит перед нею, скрестив руки. Спустя одну-две минуты напряженного ожидания дверь медленно открывается и входит француженка – мадемуазель Ортанз.

Как только она входит в комнату, мистер Баккет, захлопнув дверь, загораживает ее спиной. Вздрогнув от неожиданного шума, француженка озирается и только тогда видит сэра Лестера Дедлока, сидящего в кресле.

– Простите, пожалуйста, – торопливо бормочет она. – Мне сказали, что здесь никого нет.

Она делает шаг к двери и видит перед собой мистера Баккета. И вдруг судорога искажает ее лицо, и по нему разливается мертвенная бледность.

– Это моя жилица, сэр Лестер Дедлок, – говорит мистер Баккет, кивая на нее. – Вот уже несколько недель как эта молодая иностранка сняла у меня комнату.

– Какое до этого дело сэру Лестеру, ангел мой? – насмешливо спрашивает мадемуазель.

– А вот увидим, ангел мой, – отвечает мистер Баккет.

Мадемуазель Ортанз смотрит на него, и хмурая гримаса на ее напряженном лице мало-помалу превращается в презрительную улыбку.

– Вы очень таинственны. А вы случайно не пьяны?

– В меру трезв, ангел мой, – отвечает мистер Баккет.

– Я только что пришла в этот омерзительный дом вместе с вашей женой. Несколько минут назад ваша жена куда-то ушла. Внизу мне сказали, что она здесь. Я поднимаюсь сюда, но ее здесь нет. Вы что, смеяться надо мной удумали? – спрашивает мадемуазель, спокойно сложив руки; но на ее смуглой щеке что-то дергается, как пружинка в часах.

Мистер Баккет только грозит ей пальцем.

– Ах, боже мой, идиот несчастный! – кричит мадемуазель, рассмеявшись и тряхнув головой. – Я ухожу, пустите меня, толстая свинья.

Она угрожающе топает ногой.

– А теперь, мадемуазель, – говорит мистер Баккет холодным и решительным тоном, – подите-ка сядьте на тот диванчик.

– Ни на что я не сяду, – упирается она, быстро качая головой.

– А теперь, мадемуазель, – повторяет мистер Баккет, который стоит столбом и только грозит ей пальцем, – сядьте-ка на тот диванчик.

– Зачем?

– Затем, что я арестую вас по обвинению в убийстве, и вы это сами прекрасно понимаете. Вы – женщина и вдобавок иностранка, а потому, заметьте, я хочу обойтись с вами вежливо, если только удастся быть вежливым. Если же не удастся, придется мне быть грубым; а за стеной находятся люди погрубее меня. Каким я буду с вами – это всецело зависит от вас самой. Поэтому советую вам, как друг, пойти и, не медля ни секунды, сесть на тот диванчик.

Мадемуазель повинуется, хотя что-то быстро и резко дергается на ее щеке, и произносит сдавленным голосом:

– Вы дьявол!

– Вот видите, – удовлетворенно внушает ей мистер Баккет, – теперь вам удобно, и ведете вы себя так, как я того ожидал от неглупой молодой иностранки. Поэтому я хочу дать вам один совет, а именно: не говорите лишнего. Здесь никто не ждет от вас никаких показаний, и самое лучшее вам – не болтать языком. Одним словом, чем меньше вы будете «парлэ»[180], тем лучше, заметьте себе. – Мистер Баккет очень гордится тем, что употребил французское слово.

Растянув рот по-тигриному, мадемуазель недвижно сидит на диване, вытянувшись в струнку и стиснув руки – а может быть, и колени, – и ее черные глаза мечут пламя на сыщика.

– О, вы, Баккет, вы сущий дьявол! – бормочет она.

– Итак, сэр Лестер Дедлок, баронет, – начинает мистер Баккет, и теперь его указательный палец не знает ни минуты покоя, – эта молодая особа, моя жилица, служила горничной у ее милости в тот период, о котором я вам говорил, и она не только возненавидела ее милость самой лютой и страстной ненавистью, после того как была уволена…

– Ложь! – кричит мадемуазель. – Я сама уволилась.

– Почему же вы не слушаетесь моего совета? – спрашивает мистер Баккет весьма выразительным и чуть ли не умоляющим тоном. – Удивляюсь вашей несдержанности. Этак вы, чего доброго, проболтаетесь и скажете что-нибудь такое, что потом могут истолковать вам во вред, заметьте себе. Обязательно проболтаетесь. Не обращайте внимания на мои слова, пока я не даю показаний на суде. Я не с вами говорю.

вернуться

180

Parler (франц.) – говорить.