Шли дни — и вот он уже стал отвлекаться от работы, чтобы полюбоваться ее изящной лапкой, посмотреть, как она протягивает кусочек хлеба гусю или утке. Птицы ее не боялись и подходили совсем близко. Когда она уходила, они не возмущались — понимали, что она отдала им все, что могла.

Но однажды, утром очередного четверга, она ушла слишком рано. Баджирон как раз потерял нить повествования и рассматривал рощицу в другой стороне, чтобы сосредоточиться. А когда он повернулся, ее уже не было. Лишь несколько уток и одинокий гусь доклевывали последние крошки.

«Странно, — подумал он. — Почему она ушла так внезапно?» Он снова бросил взгляд на опустевший берег. Никого... только забытая книга на траве. Он встал и огляделся по сторонам... Никого.

— Вы забыли книгу, — тихо сказал он.

«Как же так? Как она могла забыть? Может, она опаздывала на работу? Или на свидание?»

— Что же теперь станется с этой книгой? — подумал он вслух. — Наверное, я должен о ней позаботиться? Взять ее с собой до завтра?

И высшее чувство справедливости велело ему взять книгу под защиту и вернуть хозяйке, когда она снова придет. Не могла же она бросить ее здесь намеренно!

Баджирон подошел к книге. Еще не коснувшись обложки, он уже каким-то образом знал... Странное, очень странное предчувствие охватило его. Он поднял книгу.

«Лапа — раз, лапа — два»... Его книга. Она оставила его книгу лежать на траве.

Сердце его заколотилось. Он снова осмотрелся вокруг — что, если она вспомнит и вернется? Он вдруг почувствовал себя непрошеным чужаком. Вопреки самым лучшим своим намерениям он все-таки нарушил ее уединение, вторгся в жизнь молодой хорьчихи, делившей с ним эти часы утренней свежести.

Он крепко зажал книгу в лапе.

По дороге домой его осенило. Завтра — пятница. Теперь она не вернется в парк до понедельника.

И этот момент ему все стало ясно.

Коридоры так и кишели щенками. Он остановил одного и спросил, в каком классе ведет занятия мисс Хорьчиха Уиллоу.

Малыш вытянулся перед ним в струнку:

— Сюда, сэр. В конце коридора, 410-я комната.

— Спасибо, — поблагодарил Баджирон.

— Не за что! Я... — щенок на мгновение замялся, вспоминая урок. — Всегда рад помочь, сэр! — добавил он и от волнения, что ему выпал случай беседовать с незнакомцем по всем правилам этикета, тут же плюхнулся на все четыре лапы и удрал.

«Ах, да», — припомнил Баджирон. «Правила этикета старших» и повышенный уровень «Правил этикета для младших». «Какой бы вред я ни вознамерился причинить другому, сперва я причиню его себе самому».

Сколько раз ему доводилось применять это правило — и от скольких угрызений совести оно его спасло! А «Хорошие манеры для хорьков» — сколько радости ему принесли эти уроки! А «Сила учтивости»! Став взрослым, он понял, как это важно, как это практично и полезно — самая элементарная доброта, простейшая, забота об окружающих, уважение к старшим, уважение к сверстникам, уважение к щенкам.

Баджирон отыскал нужную дверь с табличкой «Мисс Хорьчиха Уиллоу» и заглянул сквозь стекло. Его сестры в классе не было.

Урок уже начинался: щенки расселись полукругом, приготовившись слушать учительницу — аккуратненькую, подтянутую хорьчиху. Та повернула голову, потянулась за книжкой, бросила взгляд на дверь и замерла, приглядываясь, затем коротко махнула ему лапой, ослепительно улыбнулась и снова повернулась к щенкам.

Волна тепла окатила его, схлынула и вернулась вновь; жар обступил его стеной. Да, это была Хорьчиха Даниэлла. Не кто иной, как она, Даниэлла, делила с ним часы утренней свежести, и день за днем сидела в парке рядом с ним, и так любила этот парк, и уток, и книги. Даниэлла.

Он посмотрел через ее плечо на хорьчат. Они уже утихомирились и в ожидании повернули к Даниэлле внимательные мордочки. Тогда она раскрыла книгу и начала читать.

«Давным-давно, — едва слышно донеслось до Баджирона сквозь стекло, — компания щенков отправилась в поход. И пришли они на берег огромного океана. Щенки были смелые и мечтали о приключениях, но знали они не так-то много...»

Баджирон с трудом оторвал взгляд от этой картины. Затем он улыбнулся, повернулся и пошел прочь по коридору. Торопиться было некуда. Он снова встретит ее в парке в понедельник, он вернет ей книгу, он принесет семечки и хлебные крошки. И скажет Хорьчихе Даниэлле: «Привет! Как поживаете?»

Сидя в мягком свете старинной лампы, Хорек Баджирон оглядывался на те времена с тоской по утраченной вере в себя.

«Ну почему я никак не могу дописать эту первую страницу? — думал он. — Что же случилось после того, как розовоусая заря приподняла кончиком носа темный полог ночи?»

Раздался негромкий стук, и дверь приотворилась на ширину лапки.

— Баджи, — тихонько окликнула его Даниэлла. — Завтрак готов...

Дверь бесшумно закрылась.

Писатель вздохнул. Как быстро пролетело время! Bсе утро — впустую. Он поднялся из-за стола, погасил лампу, вернул неоконченную страницу в ларчик и прикрыл блестящую крышку.

Тщательно очистив перо, он положил его в ящик стола, убрал на место чернильницу, промокашку и шкатулку с рукописью и снова поставил пишущую машинку на стол.

Его собственная Сверхновая до сих пор так и не вспыхнула на литературном небосклоне. И впервые в жизни он испугался, что этого не случится никогда.

В тесной кухоньке его ждала Хорьчиха Даниэлла. Потрясающая красавица: тщательно причесанный блестящий мех, черная, как смоль, маска в белоснежном овале, ясные глазки, радостно засиявшие при виде Баджирона.

Баджи сел за стол и разгладил штопаную льняную скатерть; лапа его, как обычно, нащупала крохотные стежки, так искусно исцелившие порванную ткань.

«До чего же мне повезло, — подумал он. — Ведь она могла выбрать себе любого хорька, какого только пожелала бы. А выбрала меня».

— Сегодня среда, — сказала она. — С Вафельным днем тебя, дорогой.

На столе стоял его любимый завтрак: хрустящие апельсиновые вафли на сливочном масле, кувшинчик теплого меда, стакан молока.

— Как книга?

— Продвигается, — ответил Баджирон.

— Две тысячи слов, как обычно?

Даниэлла знала, с какой скоростью он пишет щенячьи рассказы.

О том, что классические романы для взрослых пишутся медленнее, он не упомянул.

— Одно, — сказал он.

За  все  утро  он  написал одно-единственное  слово: «заря».

Он принялся за вафли — говорить на эту тему не хотелось.

— Значит, не хочешь прочитать мне, что у тебя получилось? А я так люблю слушать...

Баджирон кивнул.

Отличные вафли, Даниэлла. Спасибо.

— У тебя с новой книгой чуть-чуть не ладится, да? — Она заглянула ему в глаза. — Но ведь совсем чуть-чуть, правда?

Она встала и, обогнув стол, наклонилась к Баджирону, прижалась носом к его носу и уставилась ему в глаза немигающим, очень серьезным взглядом.

— Ты — великий писатель, Хорек Баджирон! Ты — великий писатель, и ничего другого я даже слышать не желаю. Своими словами ты изменишь мир. Обязательно!

Она отстранилась и, тряхнув головой, вернулась на свое место — напротив него.