Ванька фыркнул:
– Понятно, что Гулька ни при чем. По сути, тут просто описали то, что на картинке: девчонка лижется с любимой игрушкой, на заднем фоне – разобранная кроватка, ежу понятно, и в нее своего медведя потянет. Походила бы эта рисованная девчонка на Нинку Подгорную, уверен, в записе бы о Нинке было написано. А Анька дура – на такую дешевку купилась! С Бекмуратовой рассорилась из-за чепухи…
Ванька звонко чихнул, а Миша тоскливо подумал: «Если бы просто рассорилась!»
На последнем уроке Миша учителя практически не слышал, думал о Гульке. Мише казалось, что и в больнице она не в безопасности. Может, из-за ворон, буквально усыпавших деревья у окон кабинета физики?
Почему-то чудилось, они здесь из-за него, Мишки. То ли следят за ним, то ли просто действуют на нервы. И каркают настолько скрипуче, что мороз по коже, сквозь двойные стекла все слышно. Странно, что никто на них внимания не обращает.
Будто подслушав Мишу, вороны закаркали-задавились, как засмеялись. А один из них, самый крупный, тяжело слетел на подоконник и с силой долбанул клювом по стеклу.
Миша вздрогнул и покосился на Ваньку: окно как раз напротив их стола, и не видеть ворона тот не мог. Странно, что никак на него не отреагировал. Или считал это нормальным, все-таки не павлин на подоконнике, ворон-то в городе полно…
Черная птица снова каркнула и ударила по стеклу, оно загудело. Миша толкнул Ваньку под локоть и прошептал:
– Вот обнаглел, да?
– Кто? – Ванька не смотрел на него, он как раз набивал эсэмэску.
– Да ворон.
– Какой ворон?
– На подоконнике, блин, глаза протри! Он же сейчас стекло выбьет, смотри, снова долбанул!
Ванька сунул в карман мобильник и рассеянно спросил:
– Ты о чем?
Мише стало не по себе. Он кивком указал на окно и почему-то ничуть не удивился Ванькиному ответу:
– Ну, окно, и что?
Ворон смотрел на мальчика насмешливо. Снова вызывающе ударил огромным клювом по стеклу и закаркал-захохотал.
Кузнецовская физиономия осталась безмятежной. Миша заставил себя отвернуться: раз Ванька никого там не видит, и он, Мишка, видеть не будет.
Никакой Хозяйки ночи не существует!
Как и ее свиты.
А это просто… глюк.
Личный, Мишкин.
Жаль, Кузнецову не рассказать всего, не поверит. И правильно сделает.
В больницу Миша ехал самым кружным путем, ему было страшно. И проклятые вороны преследовали от самой школы. Теперь-то Миша не удивлялся их наглости, понял – мерзких птиц просто никто не видит, кроме него.
У самой больницы Миша шарахнулся от драной кошки, бросившейся ему под ноги, и мрачно подумал: «Так и с ума сойти недолго! Если все время прикидывать – настоящие эти кошки-собаки-вороны или нет…»
Молодая голубоглазая медсестра Мишу помнила. Она без лишних слов выдала белый халат и разовые тапочки-следы из тонкой клеенки, мальчик надел их прямо поверх ботинок.
Показалось, что девушка хочет что-то сказать, Миша даже подождал немного, но… Медсестра отвела глаза и промолчала. А потом почти демонстративно стала перебирать какие-то бумаги.
На третьем этаже Миша заглянул в знакомую палату, но Гули не увидел. На ее постели лежала незнакомая женщина с перебинтованной головой. Она лениво листала женский журнал.
Миша старательно покашлял. Женщина посмотрела на него поверх журнала и равнодушно спросила:
– Ты ко мне? Из школы?
– Нет, я к Бекмуратовой Гуле. Однокласснице, – и Миша, ненавидя себя, покраснел.
Женщина смотрела выжидающе. Миша пробормотал:
– Она вчера здесь была. Вы… на ее месте лежите.
– А-а-а… ты, наверное, о той девочке, что в реанимацию попала?
– Как в реанимацию?! – растерялся Миша. – У нее… сотрясение мозга, и все! Она… мы… в аварию вчера… я – ничего, а у нее только сотрясение… мне сказали – ничего страшного, просто полежать придется…
– Да знаю я, – женщина положила журнал на тумбочку и поморщилась. Помассировала висок двумя пальцами и сказала терпеливо: – Там что-то напутали, чужую капельницу твоей знакомой поставили, вся больница обсуждала. Меня как раз вчера вечером и привезли сюда, я поскользнулась неудачно, видишь, как головой о ступеньки приложилась…
– А Гуля что?!
– Откачали девочку, не переживай так, – бледно улыбнулась женщина. – Иначе бы этаж гудел, и я бы знала. Вон, подойди к дежурной медсестре, она в коридоре за столом сидит, ты мимо должен был пройти…
– Там никого, – Миша сам себя не слышал, так гудело в ушах.
– Ну, наверное, отошла на минутку, – согласилась больная. – Позвонили из какой-нибудь палаты. Сейчас-то на месте или вот-вот будет, она надолго не отходит…
– Да. Спасибо. Выздоравливайте.
Миша плохо помнил, как и о чем говорил с дежурной медсестрой. Кажется, она на него сначала кричала – мол, как он здесь вообще оказался и где разрешение от лечащего врача? И кто его сюда пустил и на каком основании? И зачем…
Потом она тоже что-то говорила об ошибке, о капельнице, о крепком по молодости лет Гулином сердечке.
Потом успокаивала Мишу, что ничего страшного не произошло, девочку уже утром переведут в обычную палату.
Потом проводила Мишу к Гуле «буквально на два слова», взяв обещание, что он не станет «зря тревожить больную».
Потом бледная, без единой краски на лице Гуля смотрела на Мишу так…
Потом Миша нес какие-то благоглупости о школе и зачем-то – о своем расследовании, зашедшем в тупик. И рассказал о Ванькиной теории. И отрицательно покачал головой: нет, Кузнецов ничего о Хозяйке ночи не знает, он, Мишка, пока не сумасшедший такое рассказывать.
Потом Гуля грустно пошутила – здесь Анкино проклятие достанет ее легче легкого. Столько химии вокруг и на процедуры все время таскают, а там еще и электричество.
Вчера, например, Гуля хотела включить настольную лампу, наивная – почитать приспичило, папа ей как раз к вечеру «читалку» привез. Понятно, с Гулиным теперешним счастьем, тут же что-то закоротило, и ей обожгло руку, хорошо, не очень сильно, пальцы целы…
Потом Мишу почти за руку вывели из палаты. Медсестра проводила его до лестницы и по дороге выговаривала – переутомлять больную нельзя. И тут же успокаивала, что с девочкой все в порядке, она, на удивление, быстро выздоровела. Если ничего не изменится, ее на днях уже выпишут – пусть лучше дома полежит, дома всегда уютнее, там и поправится окончательно…
Потом Миша поехал к Кузнецову. Потому что вспомнил – запись-то Ваньке он так и не показал. Все сразу уперлось в рисунок, и о записе забыли. Он содержание коротко пересказал, Ванька над ним посмеялся, и все. А Кузнецов в людях лучше его, Мишки, разбирается, все-таки психологом собирается стать, странное желание для парня. Раньше Миша над этим подсмеивался, а сейчас… сейчас подумал – вдруг именно это и поможет Кузнецову вычислить автора текста, не зря же он столько книг по психологии проглотил?
Потом Миша слушал Ваньку, чувствуя себя чуть ли не идиотом: ведь царапнуло его что-то, когда читал запись на сайте, показалось же знакомым! Нет же, не вдумался, отбросил в сторону, не захотел голову ломать…
А Ванька молодец, в самом деле, молодец. Только просмотрел текст и сразу же определил – писала Ирка Овчаренко. Мол, тысячи раз от нее слышал – «между мальчишками и девчонками никакого различия, только физиология…»
Миша себя убить был готов – будто он этого не слышал! Ведь крутилось что-то в голове, но когда она пустая…
Потом Миша опять ехал не домой, а на набережную, к Анкиной высотке. Боялся – если сейчас не поговорит с Курбановой, и она не снимет проклятие…
С Гулей точно случится что-нибудь страшное!
Ведь события со вчерашнего дня буквально понеслись вскачь. Если вначале все ограничивалось падениями, сосульками, домашними мелкими неприятностями типа разбитого чайника, то теперь…
