– Товары лучшие в лавках забирают, а денег не дают! – кричит другой.

– Не столько возьмут, сколько раскидают, потопчут! – вторит другой.

– Женок за цыцки хватают, а как муж вступится, так бьют его мечом насмерть…

Хоромы, кажется, взорвутся от криков. Иван и Малыга потемнели лицом, да и у меня, наверное, оно не лучше. О том, как в Галиче правят, в Звенигороде наслышаны, но не в таких подробностях. Это не жалоба, это какой-то вой.

– Иди к нам, княже! Христом Богом просим!

Боярин опускается на колени. Следом, как по команде, валится остальная толпа. Иван растерянно смотрит сначала на меня, потом – на Малыгу. Тот выступает вперед.

– Спасибо за честь, люди добрые! – он кланяется в пояс. – А сейчас оставьте нас! Думать будем!

Гости нехотя подымаются.

– Думай, княже! – говорит выборный боярин. – Крепко думай! Мы на площади подождем! А чтоб не забыл нас, на колени встанем!

Галичане выходят из горницы и текут к выходу. Приникаю к окошку. Вот они вышли на площадь, повернулись лицом к хоромам, перекрестились и опустились на колени. Прямо в пыль… Не шутят! Слева дышит в ухо Иван, справа сопит Малыга. Не один я любопытствую. Дела!

Малыга вздыхает и отходит в глубь горницы. Следом – мы. Смотрю на Ивана. Он хмур. Это уже не отрок, некогда бегавший в кусты подглядывать за девками. За прошедшие годы Иван подрос, раздался в плечах, повзрослел. Борода пока не растет, но это не важно. Он князь, и слово его – закон. Как скажет, так и будет.

Иван смотрит на меня. Без слов понятно: хочет в Галич! Не успел в Звенигороде сесть, как уже в Галич зовут. Честь! Великая! Галич много больше Звенигорода: городами, землями, людьми… Я – «за»! Володько – сволочь, у меня к нему тоже счет. Весь, как мне объяснили, он сжег не потому, что радеет истинной вере. Для нападения на христиан нужен повод, весомый, язычников никто не защищает. Их можно убивать и грабить, Володько и воспользовался. Лично бы зарезал гада, только руки коротки. По древнему праву город может прогнать князя и кликнуть на стол другого, только право это осуществить трудно. У Володька уные сподвижники… Ничего, выгоним! Пусть скитается! Киваю Ивану, тот смотрит на Малыгу. Что скажет? Ивану шестнадцать, мне – восемнадцать, Малыга обоим годится в отцы. Старый, опытный… Покойный князь привел его из Курска. Не из того, что был в моем времени, а из небольшого города в Новгород-Северской земле, на самом краю Поля половецкого. Пограничный рубеж, постоянные стычки… Курские кметы – лучшие из лучших, что и понятно: плохие не выживают. Кметы любят войну, добычу и своего князя. Сманить их тяжко, но покойному Петру удалось: курский сотник перебрался в Звенигород. Много лет минуло с той поры. Малыга верой и правдой служил старому князю, теперь служит его сыну. Воевода, первый советчик, член семьи. Своей у Малыги нет, и не было никогда – не завел. То ли не собрался, то ли не всхотел…

– Володько в Галиче бесчинствует давно, – говорит Малыга, – но бояре пришли к тебе, Иван. Почему не к отцу твоему? Как думаешь?

В вопросе воеводы какой-то подвох. Иван пожимает плечами.

– Потому как князь Петр отказал бы. Не хотел он которы с племянником, понимал, чем кончится, хотя бояре галицкие слали ему гонцов. Хитры они, своенравны, сами править хотят. Сильный князь им не люб.

– Так это лжа? Бояре восклепали на князя? – вскидывается Иван.

– Не восклепали! Все, что слышал, правда, только не вся. У Володька Галицкого – дурная кровь, но не голова. Его уноши хватают девок, но боярских дочек не трогают. Женок боярских за цыцки не лапают, Володько за это руки сечет. Без боярского войска Галичу ни от половцев, ни от угров не отбиться. Жаден Володько до серебра и золота, но забирает его у людей торговых и посадских. Ремесло и купцов данью обложил. Черный люд стонет, но бояре не бедствуют.

– А как же повесил троих?

– Заговор устроили, убить хотели. Вызнал и повесил – его право, не попрекнешь.

– Так что делать? Гнать галичан?

– Не спеши, княже, разговор долгий… – Малыга вздыхает. – Собирался тебе это поведать, но не так скоро. Володько Галицкий алчет не только серебра. Давно на Звенигород зуб точит, земли его богатые. Пойти на отца твоего не смел: рога бы обломали. Чтили на Руси князя Петра, ему даже из Курска подмогу выслали бы, не говоря о соседях ближних. Знал это Володько и сторожился. Тебя извести хотел. Не случись у князя Петра наследника, отошли бы его земли Галичу, как выморочные. Ловили мы в Звенигороде татей с ножами, из Галича подосланных, женок бесовских с кореньями, для отравы заговоренными. Спрашивать татей я умею, поведали они, кто их послал, перед тем как на дно речное лечь с камнем на шее. Берегли мы тебя, княже, как зеницу ока. Потому люди Яра от тебя не отходили, потому Некраса за колдуна приняли и едва не засекли…

У Ивана большие глаза, у меня, чувствую, не меньше.

– Не вышло у Володька тебя извести, только он не отступится. Или на охоте стрелой тебя ударят, или в питье отраву тайком плеснут. Торопиться станут, пока ты не женился и наследника не завел. А коли успеешь завести, так придушить младенца – дело нехитрое. Я стар, княже, могу недосмотреть. Упредить злыдня надо.

– Как?

– Володько сейчас в Киеве. Как ворочаться станет, переймем, наскочим сполохом. Дружина при нем малая, с большой в гости не ходят. Порубить всех, чтоб и послуха не осталось!

На Ивана страшно смотреть.

– Ты что мне советуешь, воевода?! Тайное убийство? Я что, тать? Да на меня Русь встанет, как на Святополка окаянного, братьев погубивших!

– Русь вздохнет и перекрестится! Володько с его нравом дурным всем поперек горла. Даже князь Святослав, тесть его, не выступит, разве поворчит да виру потребует. Мы заплатим – пусть утешится.

– Страшное дело, воевода! – Иван все не успокоится. – Ладно, князя убить. Грязное дело, но понятное, бывало такое. А дружинники Володька? Их-то за что?

– Те самые уные, что девок насилуют да мужей добрых мечами бьют? Кого жалеешь, княже? Волков хищных!

Иван умолкает и ходит по горнице. На лице его – отражение чувств. Я тоже в растерянности. Разум соглашается с Малыгой: воевода прав, да и Володька мне не жаль. Сам бы прирезал! Но не так…

– Не могу! – Иван смотрит на Малыгу. – Не обижайся, воевода! Знаю, что совет твой добрый, но не могу! Прости! – Он делает шаг и обнимает Малыгу.

Воевода гладит Ивана по спине, глаза у него влажные.

– Эх, княже! – Малыга отступает. – Весь в отца! Тот тоже отказался. Съедят тебя волки галицкие и не поперхнутся!

– Не съедят! – Иван принял решение, лицо его лучится. – Займем Галич, Володько не подступится. Сам говорил, дружина с ним малая.

– У тестя войско попросит. За мертвого, если Володько помрет, Святослав не вступится, живому пособит.

– Стены у Галича высокие, взять тяжко.

– Если защитники добрые. Дружины твоей мало будет, а как галичане борониться станут, неведомо.

– Станут! – Иван машет рукой. – Куда им деваться? Володько их не помилует!

Малыга качает головой, но молчит. Идем на крыльцо. При виде князя галичане поднимаются с колен, настороженно смотрят.

– Еду! – Иван протягивает к ним руки, словно принимая в объятия.

Площадь взрывается криком. Галичане орут, бросают вверх шапки. К ним подключаются звенигородцы, услыхавшие весть и сбежавшиеся на площадь. Им лестно, что их князь будет править в Галиче. Это сулит выгоду. Можно будет возить товары в Галич и не платить мыт – князь Иван освободит. Можно будет беспошлинно закупать товар в Галиче и перепродавать в Звенигороде с великим барышом… Все рады, только у Малыги лицо хмурое. Оно у него всегда такое…

Галич встречает нас закрытыми воротами. На стенах – вои в броне, они грозят нам мечами и лаются. Дружина Володька, оставленная в городе, проявила расторопность и упредила въезд нового князя. Облом! Нас слишком мало, чтоб штурмовать стены. Часть кметов Малыга оставил в Звенигороде – беречь город. С нами дружина и боярское ополчение – сотни три. Будь Володько в городе, прихлопнул бы прямо у стен. У него воев больше, даже сейчас. В драку, однако, те не спешат. Зачем? Вернется князь, зажмут с двух сторон…