– Что Некрас?

– Отказал князю! Сказал, что смок его, а над добром дружинника князь не властен. Коли смок вред сделает, то он, Некрас, за то и ответит.

– Прогнал его Глеб?

– Отпустил с миром.

– Спустил обиду?

– Любил его Глеб. Из всей дружины его Некрас – лучший. Понял я, что Глеб мне не способие, и проклял Некраса. От церкви отлучил.

– А Некрас?

– Сказал: человека от церкви отлучить можно, но нельзя – от Бога. Повернулся и ушел. В тот же день не стало его в Турове. А близ города разбойники объявились.

– Многих пограбили?

– Только меня. Год тот неурожайным выдался, смерды в холопы детей отдавали, чтоб с голоду не померли. С Божьей помощью собрал я уных и повелел отвести в Корсунь да в греки продать. У греков им было бы сытно, а епархии – прибыток.

«Жаба! – подумал Святослав. – Жирная и мерзкая ромейская жаба! Господь заповедал помогать ближним, а ты их – в рабы!»

– Некрас перенял слуг моих, кого побил, кого повязал, а холопов уных увел. Куда – по сю пору неведомо. Я пошел к Глебу жалиться, князь меня же и обругал. Сказал, что из-за меня потерял лучшего дружинника. Сказал, как объявится Некрас, будет просить его вернуться, а я свое проклятие сниму. А не послушаю, так будет в туровской епархии другой пастырь. Ты, княже, человек смысленный, богобоязненный, понимаешь, что нельзя так с владыкой! Но Господь наш велел прощать, и я Глеба простил. «Пусть, – думаю, – по нему будет». Только зря Глеб ждал доброго от слуги диавола. Через месяц объявился Некрас. Послал к нему Глеб сотника с дружинниками на беседу звать, а Некрас с разбойниками посек их насмерть.

– Напал на дружинников, братьев своих?

– Чего ждать от изгоя?

– Какой он изгой! Сам ушел!

– Но зло сотворил!

– Скажи мне, владыка, – сказал Святослав, привставая, – а есть ли у туровского епископа вои?

– Как не быть! – Дионисий погладил бороду. – Лихих людей по дорогам много, особу духовную стеречь надобно.

– Они холопов охраняли, как Некрас напал?

– Они.

– Не могло так выйти, что вои твои, затаив зло на Некраса, посекли дружинников, чтоб Некрас не помирился с князем?

– Что ты! Сами, без повеления?

– А коли повеление было?

Святослав смотрел на епископа в упор. Тот опустил глаза.

«Он! – понял князь. – Лиса ромейская! Гречины, подлый народ!»

– Никто не видел, как дружинников секли, – сказал Дионисий, – может, и не Некрас. Люди говорят, что он, а кто на самом деле – Господь ведает. Думаю, княже, тебе до этого дела нет. Глеб Туровский не родич тебе. Его дружинников побили, его и забота. Чтоб ты лихого не думал, Артемий расскажет, что далее было.

Монах за спиной Дионисия поклонился.

– Как дружинников посекли, послал меня владыка к Некрасу, усовестить богоотступника…

«С такой-то рожей увещевать?» – Святослав с сомнением глядел на монаха. Тот, будто не видя этого взгляда, продолжал ровно и монотонно:

– Нашел я становище отступников и стал говорить им о каре Божьей. Призывал повиниться и не чинить более зла добрым людям. Только Некрас, наущаемый диаволом, натравил на меня смока. Аспид прокусил мне руку, – Артемий поднял правую руку со скрюченными пальцами, – рвал лицо. – Артемий коснулся шрама на лице, – а богоотступники смеялись. Еле живой добрел я к Турову…

– Видишь, княже? – сказал Дионисий.

– Вижу! – Святослав встал. – И вот что скажу. Был бы тот Некрас моим дружинником и пришел бы ты на него жалиться, выпроводил бы, как Глеб Туровский.

– Нет, княже! – сощурился Дионисий. – Я еще не все поведал. Не так прост Некрас. Признали его купцы заезжие и мне поведали. Родом Некрас из Звенигорода земли Галицкой, в крещении звался Иваном. Чьих родителей – неведомо, но по духовной князя Петра Звенигородского стал его младшим сыном. Прогнал его Володько Галицкий из своих земель, после чего пошел Некрас в Курск, где служил князю Всеволоду. Слыхал о таком?

Святослав на мгновение онемел.

– Ты ошибся, владыка! – сказал погодя. – Того Некраса давно нет: зарезали половцы.

– То-то и беда, что не зарезали – я разузнал. Серебро взяли, чтоб убить, а сами продали ромеям. Некрас от них и сбежал…

«Бляди плоскорылые! – подумал Святослав. – Доберусь я до вас!»

– Не беда! – сказал вслух. – Кем бы ни был тот Некрас, а нет его более. Люди мои убили.

– Слыхал, княже, но не верю.

– Отчего?

– Люди твои не вернулись из Белгорода…

«И это знает!» – поразился Святослав.

– Коли не вернулись, то и рассказать некому. Может, убили, а может, и нет. Наверное знать надобно. Мне и тебе.

«Ромей!» – покачал головой князь, но спорить не стал. Прав епископ.

– Чего хочешь?

– Артемий мой Некраса в лицо ведает. Хочу в Белгород послать. Только Артемий в землях киевских не бывал, в путях несведущ, к тому же люд разный на путях встречается… Дай слуг сопроводить его до Белгорода и на обратном пути.

– Не побоится вновь безбожника встретить?

– Не побоюсь! – сказал монах. Голос его стал другим: звонким от ненависти.

– Что будет, как встретишь?

– На все воля Божья, – монах склонил голову.

– Быть посему! – сказал Святослав, вставая…

– Может, следовало о повелении Константинополя сказать? – спросил Артемий, когда они вышли от князя. Гостей сопровождали гридни, но Артемий говорил по-гречески.

– Если мертв Некрас, то без нужды. Возгордится князь, что басилевсу помог, награду потребует. Если жив Некрас, сообщим. Нам помощь нужна, – ответил епископ.

– Сам справлюсь! – озлился Артемий.

– Раз пробовал! – нахмурился Дионисий.

– Смок помешал…

– Если жив Некрас, то и смок жив. Не дерзи, раб! Делай, что велено! Смирна овца перед пастырем своим…

Артемий молча поклонился.

А Святослав позвал Горыню и передал ему разговор с гостями.

– Убил Жегало Некраса! И смока спалил! – возразил воевода. – Весь Белгород об том гудел.

– Будь у Ростислава другой воевода, не усомнился бы, – сказал князь. – Но там Святояр. Хитер!

– Не он один! – обиделся Горыня.

– Подай грамоту! – велел князь.

Расправив пергамент, он долго читал, шевеля кустистыми бровями. Глаза Святослава, в молодости зоркие, с годами стали сдавать. Буквы расплывались, не желая складываться в слова.

«…Что послал сотника своего Жегало чинить разбой в Белгороде, нет за то тебе, князь, чести. Жегало аки хищный зверь напал на сотника моего Некраса и слуг его, злодейски их умертвив, а сам со злодеями своими паде от меча дружины моей. Того Жегало в Белгороде многие признали, и послухов у меня несчетно…»

– Про смока не пишет! – сказал Святослав, прочитав вслух. – Отчего?

– Святояр грамоту сочинял и князьям разослал. Хотел в глазах их тебя очернить.

– Не очернит. Скажем, что Жегало самовольно в Белгород поехал, с Некрасом посчитаться. Де убил Некрас брата Жегало в сече, а сотник не стерпел обиды. Не для того письмо писано, не для того.

– Значит, хочет князей запугать, чтоб не шли в земли его. Про Некраса и змея слух далеко пошел, прочтут князья и побоятся: сотника нет, а смок остался.

– И ведь побоятся! – сказал Святослав.

– Пусть! Сами управимся. Достоверно знаю: на одного воя князя Ростислава у нас – три.

– Воюют не только числом. Затворится Ростислав в Белгороде, постоит войско под стенами да уйдет, несолоно хлебавши. Не взять нам Белгорода, крепок город. Знает это Святояр и дерзит. Сам войну себе кличет.

– Скажу тебе, княже, что удумал, – сказал Горыня, расстилая на столе принесенный с собой пергамент. – Велел ты, и я сделал. Ранее близ Городца хотели в земли Ростислава войти, но Городец у нас переняли. Пойдем вкруг Ирпеня, мимо истока его, там к Белгороду повернем.

– Это седмица пути! Пешие вои, обоз… Разъезды Ростислава заметят, князя упредят. Пока дойдем, Ростислав в Белгороде закроется, хлеб в житницы свезет. С хлебом под стенами месяц стоять, а без хлеба – три дня.

– Пойдут только конные. Без обоза. В Киеве слух пустим, что посылаем воев князю Галицкому. Просил, мол, помощи от жупанов угрских. Лазутчики Ростиславу так и донесут. Войско двинется по Галицкой дороге, через день повернет. Заметят его Ростиславичи, да поздно, а разглядят: идут конные, числом невеликим. Не удержится князь, захочет рати. Молод, горяч. Тут ему и конец.