— Говорю — ушли они. Ни к чему впустую каменюку пользовать. Или сил много?

— Не вернутся? — без ауры я чувствовал себя беззащитным.

— Пока такой аромат в воздухе — близко не подойдут.

"Аромат" выедал глаза.

Я сел на землю — тут запах вроде как был не таким злым.

— Извини, — слово далось мне непросто. — Уснул. Не заметил, как.

— Да чего ж теперь говорить, — отмахнулся Аеш. — До утра дожили — и на том благодарствуй. Хорошо, что проснулся. Не то б схарчили нас — и мяукнуть бы не успели.

— Подожди… — я закрыл глаза, припомнил сон. — Я не сам проснулся. Меня разбудили.

— Кто?

— Не знаю. Не видел. Только голос слышал. Сначала шепот — тихий-тихий. Потом все громче. И так до крика. По-моему, женский голос.

Ендарь подошел ко мне.

— Не сочиняешь?

— С чего бы?

— Не к добру это. Нет у нас здесь союзников. Места гиблые, хворые. Не допустите, предки, хвоста поймать. Не отвяжемся. Коли все верно сказываешь, ворожея к тебе приходила.

— Тоже из этих — голодных?

— При жизни — девки ладные да справные. Но после смерти нет им покоя, коли умерли в болотах. Покуда лежат под водами и топями — злобу копят. А как выйдут в свет, так опаснее тварей кровожадных становятся. Потому что не крови и плоти алчут, а в самую душу смотрят.

— Наплодили гадости всякой, — вздохнул я. — Как бороться-то с этой ворожеей?

— Ночью даже твой камень ей не страшен. Днем — другое дело. Да только хоронится она днем. По омутам да норам сидит. Хотя и выбраться может, ежели оголодает.

— Подожди… Что ей мешало прикончить меня ночью? Ее время, да и спал я. Как ты говоришь: не мяукнул бы. Зачем помогла?

— Это меня и беспокоит, — нахмурился Аеш. — Игру затеяла. Может, не голодная была, а отдавать тебя на расправу умрунам не захотела. Самой нужен, про запас.

Не очень приятно ощущать себя эдаким теленком, приготовленным на убой. И смотрят за теленком, и от волков защищают, но конечный итог неизменен — жаркое. И неизвестно еще, какой вариант ухода из жизни лучше. Или разорвут на куски, или примутся сразу за душу. Знать бы еще, что такое душа… Хотя выбирать между смертью и смертью не дело!

Я резко поднялся на ноги.

— Кусты уже видны. Идем?

— Сначала завтрак, — Аеш посеменил к своему вещевому мешку.

— Терпи, казак, атаманом будешь, — окликнул я его. — В дороге поешь.

Ендарь что-то пробубнил себе под нос, но все же закинул мешок на спину.

— Ешь вода, пей вода — не будешь гадить никогда, — бросил он мне напоследок и двинулся прочь с гостеприимного островка.

И снова вода. Снова холод, пробирающий до костей. После жара костра болото показалось мне по-зимнему стылым. Уже через несколько минут ходьбы почувствовал, как начинаю дрожать, а потому намеренно прибавил шагу. После встречи ночных гостей энтузиазма поскорее миновать болота и найти жезл Духов значительно прибавилось.

На деревьях все так же громоздились подобия коконов из паутины. Некоторые из них (те, что ближе к нашему ночному лагерю) оказались вскрыты и, судя по всему, пустовали. Я не стал подходить близко. Но даже с расстояния нескольких метров отлично видел склизкие внутренности, в которых мерно покачивались прозрачные трубки.

— Как пуповины… — проговорил вслух.

— Пуповины и есть, — шепотом откликнулся Аеш. — У всех них одна родительница. Она подкарауливает живую жертву, усыпляет ее, потом заражает и затаскивает на такое вот дерево. Плетет для будущего дитяти укрывище, в котором оно изменяется, пока не превратится в создание без ума и жалости. А пока питается ядом земли, коий высасывает из дерева. Пуповины старых умрунов прорастают сквозь древесину, опускаются ниже, сами превращаются в корни. А случается, что родительница сразу их в землю али пещеру прячет.

— То есть эти умруны относительно недавно людьми были?

— С чего так решил?

— Так деревьям от силы лет сорок-пятьдесят.

— Этим века по полтора будет, — усмехнулся ендарь. — Хворь не всегда убивает. Хуже, когда искажает. Дарует злую силу.

— Понятно. Надеюсь, мамашу их не встретим. Не нравятся мне эти гнезда.

— Дадут предки — не встретим, — кивнул Аеш.

Через пару часов после выхода вода под ногами наполнилась грязью и гниющими остатками каких-то растений — сделалась вязкой. Каждый шаг давался с огромным трудом, даже ендарь более не казался легким и быстрым. Фырча и ругаясь, он шел передо мной. Деревья исчезли — и я абсолютно не понимал, как ему удается ориентироваться. Мы брели по ровному полю жидкой вонючей грязи. Вокруг нет ничего, за что можно уцепиться взглядом. Далеко впереди, на самом горизонте, виднеется тонкая линия не то леса, не то суши. Впрочем, я мог и ошибаться. Разум страшился большого открытого пространства. Страшился не потому, что в случае нападения кого бы то ни было нам некуда спрятаться. Мне казалось, что преодолеть эту мертвую бесконечность просто невозможно. Ситуацию усугубляло выползшее на небо солнце. И ведь как назло — ни облачка. Даже сейчас, когда светилу еще только предстоял долгий путь до зенита, его лучи заставляли нас истекать потом. А ведь только недавно я жаловался на холод. Видимо, кто-то там, сверху, услышал мои мысли и пошел навстречу. Вот только легче от этого не стало. Даже наоборот. Но пенять на судьбу и дальше я не стал.

Над трясиной поднималась дымка испарений. Ее тяжелые волны перекатывались по поверхности болота, время от времени сгущаясь диковинными образованиями, среди которых с легкостью угадывались очертания различных существ. Как обычных животных, вроде медведя или волка, так и неизвестных мне созданий. Последних, к слову, было гораздо больше. Или же это я успел надышаться ядовитых испарений и потихоньку терял нить, соединяющую меня с реальностью.

Постепенно начала давать о себе знать вчерашняя усталость. Рука то и дело тянулась к наполовину опустевшему бурдюку с водой. Горло пересохло, на зубах что-то скрипело. Одно хорошо — озлобленная мошкара, налетевшая на меня утром, на солнце быстро ретировалась.

День тянулся нестерпимо медленно. Палящее солнце вытапливало из нас последнюю влагу. Только теперь мне в голову пришла мысль, что на привале можно было озаботиться и соорудить нечто вроде мокроступов. Не факт, что колючие ветви кустарника подошли бы для этой цели, но попробовать стоило. Если бы знал, что впереди предстоит такое. Но уж слишком выдохся вчера.

"Все, ты больше не дома, где можно просто прийти и брякнуться спать, — монотонно проговаривал про себя. — Ты в новом мире. Здесь живут домовые, лешие, водяные и прочая нечисть. И многие из них захотят тебя съесть. Думай об этом. Не забывай в следующий раз, когда надумаешь на все плюнуть. Спрашивай. Кто предупрежден — тот вооружен…"

Сам себе сейчас казался нудным учителем, чьи лекции никому не нужны, но который продолжает читать их, несмотря ни на что.

Темная черта приближалась. Теперь я видел это отчетливо. Идти до нее еще далеко, но хотя бы исчезло ощущение, что стоишь на месте и впустую месишь грязь. Мы продвигались. Трудно, медленно, но продвигались. Грязные, насквозь мокрые, злые. Солнце уже перевалило за полдень, когда жижа под ногами сделалась не такой вязкой. Вот оно — скорая победа над трясиной. Победа небольшая, но так и что? Вряд ли без малых побед возможны большие.

Впереди маячил берег, поросший травой. Обычной зеленой травой. Там, дальше, за ней, снова поднимались кусты и больные деревья. Но на них я не смотрел. Зелень травы манила сильнее любых богатств. Как она могла уцелеть в этом месте?

Мы рухнули одновременно. Аеш растянулся лицом вниз, я сначала медленно сполз по жерди, постоял на коленях и только потом повалился набок.

— Почему ты не сказал, что будет так трудно? — спросил, еле ворочая языком.

— А ты бы пошел, если бы узнал заранее? — глухо, в землю, отозвался ендарь. У меня даже возникло опасение, что он может задохнуться.

— Не знаю.

— К тому же ты не спрашивал, — Аеш пошевелился, перекатился на спину. — Мы дошли.