— Руддлан устарел, — говорил Рейн, заглядывая Ари-анне через плечо так, что его дыхание согревало ей шею. — Конечно, его не сравнить с деревянными укреплениями времен Вильгельма Завоевателя, но за последние десять лет в строительстве замков многое изменилось. Особенно многого добились язычники, мастера сооружать неприступные твердыни. Во время крестового похода я старался учиться у них. То, что ты видишь перед собой, — это как раз такой замок, о котором я всегда мечтал.

Арианна сознавала, что на пергаменте что-то изображено, но это «что-то» было настолько сложным, что ускользало от понимания... и вдруг случилось чудо. Медленно-медленно из путаницы тонких линий возник замок. Он обрел форму, и стало ясно, что это та самая неприступная твердыня, которой Рейн восхищался у сарацинов: величественное сооружение с круглыми башнями и стенами, сплошь покрытыми амбразурами и бойницами. Несколько секунд Арианна видела центральную башню, на верхушке которой развевалось знамя с черным драконом на кроваво-красном поле...

Она мигнула — и замок исчез, превратился в сеть поблекших черных линий.

— Значит, ты привез эту карту из Святой Земли?

— Чертеж — так это называется, — ответил Рейн, любовно дотрагиваясь до какой-то части рисунка. — Я получил его от одного сарацина, которого соплеменники считают непревзойденным строителем. Точно такой же замок он построил для султана Нураддина.

— Да уж, милорд, мы здесь наслышаны о ваших подвигах во время крестового похода! — заметила Арианна, надувая губы. — Мне часто приходит в голову, что все это ужасно несправедливо.

Рейн заметил, как оттопырилась ее нижняя губа, и начал было наклоняться, но удивленно поднял брови.

— Что же тут несправедливого?

— Вам, милорд, обеспечено спасение души только за то, что вы убивали язычников во имя Святого Креста и приложились губами к гробу Господню. Выходит, когда вы предстанете перед Всевышним, ваша душа (которая, вне всякого сомнения, куда чернее моей!) будет покоиться на золотом ложе в раю. А моя? Она будет томиться в чистилище многие сотни лет! По-вашему, это справедливо?

— Помнится мне, чтобы обрести спасение души, рыцарь должен погибнуть во время крестового похода. Впрочем, если случится так, что я окажусь у райских врат раньше тебя, обещаю замолвить за тебя словечко перед святым Петром. — Заметив, что глаза жены полузакрыты и она бессознательно приподнимается на цыпочки, Рейн усмехнулся: — Что я вижу? Уж не приготовилась ли ты к поцелуям, жена?

Арианна отскочила, заливаясь краской.

— Вот еще глупости!

— Тогда, наверное, ты съела на завтрак что-то кислое. Иначе почему бы твоим губам оттопыриваться, как утолодной рыбешки?

Она отвернулась, чувствуя проклятую краску не только на лице, но и на всем теле и желая оказаться где угодно, пусть даже на другом краю света. Но провалиться сквозь землю не так-то просто, поэтому пришлось изобразить живейший интерес к чертежу. В нижнем левом углу пергамента, под одной из башен, оказалась надпись. Арианне не приходилось видеть ничего похожего. Это были не буквы и даже не мелкая прописная вязь, а что-то вроде частой цепочки птичьих следов на снегу.

— Какая странная надпись! О чем она?

Не получив ответа, Арианна посмотрела на мужа. Несколько минут назад лицо его было озарено улыбкой, мягкой насмешкой, довольством. От всего этого не осталось и следа. Рейн смотрел так, словно она задала ему нескромный вопрос.

— Надпись сделана по-арабски, миледи, — раздалось от двери, в которую, оказывается, только что вошел Талиазин. — Милорд немного говорит на языке неверных, но читать на нем не может.

Оруженосец держал под мышкой крут и смычок, и на его лице играла обращенная к Арианне улыбка. Не дожидаясь приглашения, он прошел в комнату и непринужденно уселся на стол, уперев музыкальный инструмент в бедро.

— Насколько я понял, вы все-таки одолжили денег у ростовщика Симона, не так ли, милорд? А как насчет камня для постройки замка? Где вы его возьмете?

— На землях аббатства Сент-Асеф есть отличная гранитная каменоломня, — сказала Арианна. — Правда, монахи мало кому позволяют ей пользоваться.

— Слыхали, слыхали! — захихикал Талиазин. — Однажды сам граф Шрусбери тайком отправился со своими людьми за гранитом, но епископ Сент-Асефский собственноручно всадил ему в задницу стрелу. Время было позднее, да и ночь стояла темнее, чем сердце Люцифера... сдается мне, епископ метил графу в сердце, но промахнулся. Это я к тому, что миледи права: епископ Сент-Асефский не только хорошо управляется с длинным луком, но и становится упрямее любого осла, когда разговор заходит о каменоломне. — Оруженосец подмигнул Арианне и повернулся к Рейну. — Все дело в том, что он уэльской крови. Вы должны знать, милорд, как порой неблагоразумны уэльсцы.

Рейн выразил согласие громким хмыканьем. Арианна в ответ хмыкнула еще громче. Он не то чтобы улыбнулся на это, но уголки его губ дрогнули.

— Могу я предложить решение, милорд? — Талиазин тронул струны своими длинными гибкими пальцами, и инструмент откликнулся печальным аккордом. — Взятка, вот что поможет делу.

Рейн все еще смотрел на Арианну и потому ответил не сразу.

— Что и в каком количестве?

— Ну, скажем, пара телег, доверху нагруженных зерном. Вот только на вашем месте, милорд, я бы не стал ввязываться в это дело лично. Епископ Сент-Асефский ненавидит почти весь белый свет, но нормандцы стоят первыми в его личном списке исчадий ада. Боюсь, женский пол ему тоже ненавистен Он считает, что женщины — худшие из тварей Божьих, созданные на погибель христианским душам. Думаю, дай ему волю, он выжег бы с лица земли эту скверну... но леди Арианна — дело другое. Она происходит из благороднейшей семьи Уэльса, и епископ, человек неглупый, примирится с ее присутствием в стенах аббатства. Милорд, пусть ваша супруга обратится к епископу от вашего имени. Дайте ей в сопровождение сэра Одо и отряд рыцарей. И не забудьте про две... нет, три телеги зерна.

Лицо, когда Рейн повернулся к Арианне, было лицом черного рыцаря из ее видения: суровые кремнево-серые глаза и безжалостная линия рта. Однако когда он заговорил, голос его прозвучал неожиданно мягко: