Он засмеялся, когда нож глубоко вошел в горло свиньи. Животное издало пронзительный визг и забилось, послав в воздух фонтан крови. И его голые ноги, и земля вокруг них покрылись красными брызгами, но потом мать подставила под свиное горло котелок с дымящейся овсянкой, чтобы собрать в него как можно больше крови.

Во рту сразу собралась обильная слюна. В этот вечер на столе у графа будет кровяная запеканка. Если ее съедят не полностью, ему тоже может перепасть кусочек.

— Рейн!

Услышав свое имя, он оторвал взгляд от вытекающей крови. К нему приближался через двор замка верхом на пони брат Хью. Что это был за пони! Белый как снег, с длинными льняными гривой и хвостом, он был слишком велик для Хью, ноги которого не сжимали бока, а свешивались в стороны. Он подумал: «У меня ноги длиннее». Он хотел пони, прямо-таки жаждал иметь его, он буквально чувствовал вкус этой жажды, как только что чувствовал вкус кровяной запеканки.

— Погляди-ка, что граф, мой отец, подарил мне ко Дню рождения! — крикнул Хью, смеясь от радости.

Он хотел возразить: «Граф и мой отец тоже!» — но не посмел. Потому что он был всего-навсего бастардом, незаконнорожденным, сыном шлюхи. И он прекрасно знал, что означает каждое из этих слов. Он знал это, но все равно не мог понять, за что отец так не любит его, почему он всегда так на него гневается. Как могло случиться, что отец подарил Хью белого пони с льняной гривой, а ему — ничего?

Хью что-то крикнул и указал на дверь главной залы, По ступеням спускался рыцарь в сверкающих серебряных латах. Это был человек с волосами черными, как крылья воронов, кружащихся над заколотой свиньей, человек до того, высокий и широкоплечий, что он, казалось, заслонил собой бледное осеннее небо. «Когда-нибудь я вырасту таким же громадным, как отец, — думал он, — и так же, как он, буду рыцарем». Он чувствовал внутри (в животе, очень глубоко — так он полагал) странную смесь страха и влечения, как чувствовал ее всегда, когда видел высокого рыцаря с жестоким лицом. Тот уже спустился во двор и шел в его сторону, улыбаясь. Почему-то он решил, что улыбка предназначена ему.

— Отец! — крикнул он, счастливый, и побежал навстречу, чтобы крепко обнять закованные в железо ноги. — Когда будет мой день рождения? Ты ведь и мне подаришь пони, правда?

Он не замечал занесенной руки до тех пор, пока не стало слишком поздно. Ворот рубахи был забран в горсть, после чего он взлетел в воздух и повис вровень с парой светлосерых глаз.

— Не смей никогда называть меня так, ясно? Для тебя я милорд граф, ясно тебе, отродье шлюхи? Заруби это себе на носу!

— Но ведь ты все равно подаришь мне пони к. моему дню рождения?

Ладонь наотмашь ударила его по губам, и в следующее мгновение он ушибся о землю с такой силой, что не смог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он понял, что отброшен в сторону, как щенок, только когда покатился кубарем. Остановился он не раньше, чем наткнулся на заколотую свинью, при этом опрокинув котелок с овсянкой. Мать закричала на него, а Хью засмеялся, потому что каша с кровью облепила ему все лицо. Но громче смеха и ругани был голос отца, скрипучий от ярости.

— Если ты не научишься придерживать язык, несчастное отродье, то я прикажу высечь тебя так, что мясо отойдет от костей! А, черт, ты уже заслужил порку! Наглый щенок!

Ему было больно, но еще сильнее была боль в душе. Едкие и горячие, на глаза навернулись слезы, но он не заплакал, потому что рыцарю плакать не годится.

Мать подошла и наклонилась над ним. Волосы свесились ей на лицо, попадая в рот, накрашенный красным и широко раскрытый от смеха. Она несколько раз толкнула его ногой.

— Он спрашивает: когда мой день рождения? — прокаркала она. — Скажем так, он пришел да и ушел, и все о нем забыли. Вернее, постарались забыть, потому что никто из нас не хотел, чтобы ты появился на свет! Я заплатила три пенса старой ведьме повитухе, чтобы она вытравила плод, а потом три дня блевала, и текло из меня, как из резаной свиньи. Я чуть не сдохла, дьявол тебя забери, но ты удержался, упрямец эдакий, ублюдок толстокожий! Когда мой день рождения, — это ж надо! Так вот, мы забыли, понятно тебе?

Но ему уже не было дела до дня рождения, потому что приближался старший конюший с веревкой, сплошь покрытой узлами. Он отвернулся и вжался лицом в землю, влажную и клейкую от свиной крови и пролитой овсянки.

Веревка хлестнула по спине, но он и тогда не заплакал, потому что рыцарю плакать не годится...

... — Я не заплачу, — прошептала Арианна.

— Очень на это надеюсь, миледи, потому что никто не плачет из-за такой крошечной царапины.

Арианна поморгала, и кроваво-красный солнечный свет померк, сменившись мирной зелено-золотой гаммой красок ее спальни. Еще несколько секунд она ощущала явственную жгучую боль в спине. Это казалось очень странным, потому что Талиазин прижимал чистую тряпицу к большому пальцу. Арианна открыла рот, чтобы сказать, что у нее болит вовсе не палец, но тут желудок как будто свело от внезапной тошноты. Зеленые с позолотой стены качнулись и поплыли. Она сжала зубы и с силой зажмурилась. В воздухе застоялся запах вареной овсянки и свежепролитой свиной крови, чего никак не могло быть, потому что на дворе стоял июль, а в июле свиней не колют. Возможно, она сама приказала... нет, ничего такого как будто не было...

Она еще не успела додумать мысль, как вдруг вспомнила все.

Старый бард явился к ней в спальню с золотой чашей... нет, явился Талиазин и так напугал ее, что она порезала палец перочинным ножиком. Она послала его за водой, и этот олух притащил воду в золотой чаше. А потом и сама она сделала ошибку, заглянув в чашу, потому что это вызвало видение. Видение — вот что это было. Видение и ничего больше. Она видела, как колют свинью в каком-то незнакомом замке, должно быть, в Честере, потому что там был граф. Она узнала его, он был тогда почти в точности таким, каким был теперь его сын. И еще там был Хью, которому подарили ко дню рождения пони. Стоило ей только посмотреть на пони, как она захотела такого же...

Не она — Рейн. Рейн захотел белого пони с льняной гривой. Все то, что случилось во дворе замка, случилось с Рейном, она просто видела кусочек его прошлого. Все было очень просто, за исключением того, что она не только смотрела со стороны, но и была Рейном. Была маленьким мальчиком по имени Рейн, и про ее день рождения все намеренно забыли... да нет же! Все забыли про день рождения Рейна, а ее дни рождения всегда проходили в веселой суете, среди изобилия подарков.