— Миледи, видели бы вы, что творится внизу! — Эдит буквально ворвалась в хозяйскую спальню, и вместе с ней снаружи ворвался разноголосый крик и смех. Горничная успела выпить достаточно крепкого рождественского эля, чтобы ее рябое лицо запылало, как факел.

Арианна сидела на стуле перед тлеющей жаровней и расчесывала волосы, вернее, не столько расчесывала, сколько водила пальцем взад-вперед по зубцам расчески из слоновой кости, извлекая из нее унылой ноющий скрип. Выслушав восторги Эдит, она натянуто улыбнулась и из чистой вежливости спросила:

— И что же там творится?

— «Король дураков» приказал Берте перечислить ее любовников. Перед всеми, подумайте-ка! Чего только не придумают, помилуй их Господи! Вы уж поверьте, миледи, после этого не один женатик будет извиваться перед своей благоверной, как уж на сковородке!

Эдит захихикала. Арианна расплакалась.

— Миледи! Что-нибудь случилось? Почему вы плачете?

— Я не плачу! — запротестовала Арианна. — Я никогда не плачу. Ох, наказание Божье!

Она отшвырнула расческу и спрятала лицо в ладони, захлебываясь от рыданий.

— Полно, полно, миледи. — Эдит ласково потрепала ее по плечу. — Это ваше положение. Беременные женщины то и дело плачут без всякой причины.

— Ну да... конечно.

«Нет, это потому, что Рейн так далеко отсюда, — подумала Арианна. — Господи, как же мне его недостает!»

Это ощущалось, как непрестанная ноющая боль в груди, — потребность видеть его ежеминутно, потребность прикасаться к нему. Боль сидела крепко, не исчезая ни на секунду, и казалось, что внутри кровоточит незаживающая рана.

Поразмыслив, Эдит плотно прикрыла дверь и тем самым отрезала отблески пылающего камина, запах эля и клубы чада — все то, что поднималось снизу, из главной залы Руддлана. Все обитатели замка сегодня явились сюда, каждый неся полотенце и кружку, чтобы принять участие в пире, который хозяйка давала на Рождество.

Поначалу Арианну взволновала и захватила подготовка к празднеству. Это позволило ей хоть чем-то заняться, временно забыться и перестать изводить себя тревогой за Рейна. Она отправила в лес толпу слуг, которые вернулись с целыми охапками остролиста. Главная зала была так густо убрана длинными висячими плетьми плюща и остролиста, а также ветвями лавра, что превратилась в кусочек лета, когда-то плененный и заточенный теперь внутри башни Руддлана. Двенадцать дней горело в камине святочное полено, такое громадное, что понадобилось двадцать крепких работников, чтобы принести его. Арианна упросила повариху приготовить все до единого традиционные рождественские угощения: имбирные пряники в виде куколок, сладкую пшеничную кашу с корицей, пироги с требухой, наливку из груш. И конечно, как коронный номер празднества, за мешочек мелких монет и бочонок вина были приглашены странствующие лицедеи, которые согласились погостить в замке и разыграть пантомиму о том, как был рожден в стойле младенец Иисус.

Найти боб, запеченный в рождественском хлебе, посчастливилось Ральфу, замковому пастуху, который и был провозглашен «королем всех дураков» и торжественно коронован. С этой минуты каждый обязан был выполнять его желания. Первым приказом новоиспеченного монарха было: пусть леди Арианна станцует джигу на столе и споет что-нибудь позабористее. Благодаря своим братьям Арианна знала достаточно песенок, от которых могли завянуть уши. Она выбрала одну из них, способную повеселить толпу, но недостаточно вызывающую, чтобы у разбитого подагрой капеллана отказало его старое сердце. Однако вскоре после этого Арианна сказалась усталой и покинула шумное сборище.

Она была уверена, что собравшиеся припишут ее внезапный уход положению, в котором она находилась, и в данном случае это было очень кстати. Она не могла вынести перезвона полуночных колоколов, звуков веселых колядок и уж тем более вида парочек, разгоряченных вином и целующихся прямо во время танцев...

Между тем Эдит подняла расческу и начала приводить в порядок волосы Арианны, перепутавшиеся из-за сложной прически.

— Ну и наслушалась я сегодня похвал вашей красоте, миледи! Беременность вам к лицу.

У Арианны вырвалось фырканье, не слишком подобающее хорошо воспитанной леди. Она подняла красивое зеркальце в обрамлении из слоновой кости, которое Рейн купил ей в тот день, когда они вместе бродили по рынку, и с раздражением уставилась на свое отражение. Арианна подумала: если муж вот прямо сейчас въедет во двор замка, она выйдет встретить его с торчащим животом, пятнистой кожей и отвратительным прыщом в самой середине лба.

Ребенок толкнулся, и Арианна поморщилась. Считалось, что чем чаще и сильнее дитя толкается в материнском чреве тем более вероятно, что это мальчик. Если так, то в ее чреве рос будущий рыцарь, которому предстояло стать таким же абсолютным победителем турниров, как и его отец. Во всяком случае, он лупил ее изнутри днем и ночью.

Арианна вздохнула. Она и в самом деле чувствовала себя усталой, однако не надеялась заснуть, оказавшись в постели. Взгляд сам собой скользнул по резной платформе с пологом из тяжелой зеленой ткани, занимающей чуть ли не всю комнату. Супружеское ложе было пустым без Рейна.

Она плотнее закуталась в халат, подбитый мягким беличьим мехом, и бессознательно придвинулась поближе к жаровне. Ей хотелось тепла, хотя холода она не ощущала. Просто в это время, в часы перед отходом ко сну, она чаще всего вспоминала последнюю ночь, которую она и Рейн провели вместе.

Они любили друг друга снова и снова, пока не уснули, оба до предела опустошенные. Он так и оставался внутри нее, и объятие было настолько тесным, что, казалось, не было ни частички кожи, которая бы не соприкасалась с кожей другого. И все же... все же ни разу за долгие часы, отданные физической любви, они не коснулись друг друга душой. Арианна ждала, ждала ночь напролет, что Рейн скажет что-нибудь особенное, что-нибудь очень ласковое, чего он не говорил ни разу, но он молчал, и потому сама она тоже оставила при себе все, что хотела бы высказать. Теперь же она спрашивала себя: что он думал, что чувствовал, когда прижимал ее к себе и целовал так исступленно? Что было в его душе, когда тело его сливалось с ее телом?