— Я люблю тебя, Арианна, жена моя, жизнь моя! Cariad.. любимая. Я буду любить тебя до последних своих дней.

Он стоял на коленях, и любовь его, душа его были не только в протянутых руках, но и в лице, во всем теле. Это, конечно, было нелепо, романтически глупо, но Арианна была тронута до слез. Господи Боже, как же она любила этого человека!

Она открыла рот, чтобы высказать это, но из него вырвался только крик. Она начала оседать, и Рейн подхватил ее, осторожно опустив туда, где трава была мягче и гуще.

— Арианна!

— Ребенок, Рейн, — еле слышно прошептала она, пронзенная болью жесточайшей схватки, быстро перешедшей в потугу. — ...Ох... он сейчас родится!

— О, Господи... о, дьявол!

Рейн начал было подниматься, но сел снова. Схватился за волосы. Вскочил, забегал, сел.

— Только не паникуй! Нет никаких причин для паники! — закричал он голосом человека на грани истерики.

Он коснулся щеки Арианны трясущейся рукой, вскочил и забегал между камнями в поисках разбросанных предметов одежды. У него был такой нелепый, такой забавный вид, что Арианна невольно хихикнула вопреки болям от участившихся потуг.

Услышав сдавленный смех, Рейн вернулся и присел рядом, зачем-то держа в охапке свою одежду. Он тяжело дышал и, успокаивая Арианну, старался говорить размеренно, не торопясь, но было видно, что это дается ему с трудом, что он испуган по-настоящему, почти до отчаяния (такого, должно быть, с ним не случалось за всю взрослую жизнь). До этого Арианна думала, что невозможно любить сильнее, но теперь любила его еще больше.

— Моя маленькая женушка, мне придется оставить тебя одну буквально на несколько минут. Я только съезжу в замок и вернусь с подводой...

Он держался таким молодцом и был с ней так мил, что Арианна отдала бы все, лишь бы не подвергать его испытанию, которое предстояло им обоим. Но, увы...

Боль вгрызлась в тело и рванула плоть острыми кровожадными зубами. Арианна схватила Рейна за руку и тоже рванула его, почти опрокинув на себя.

— Рейн, у нас нет времени! Ребенок уже пошел!

Несколько секунд он смотрел на нее круглыми от ужаса глазами, потом перевел взгляд на раскачивающийся огромный живот.

— О, милосердный, добрейший Иисус! О, Господь всепрощающий... о дьявол! Арианна, клянусь, ты нарочно это делаешь! — Казалось, это умозаключение вернуло ему силы, и он решительно завернул на талию подол ее платья. — Боже Милостивый, заступи и спаси! Уже видно ее голову!

— Не ее... а его... — прошептала Арианна, тяжело дыша. — Что ты за упрямец... это будет мальчик, говорю тебе!

— Господи, да она лысая как коленка! Лысая, как столетний старик!

— Это он, черт тебя возьми! Ты все врешь! У него, конечно, черные как... как вороново крыло волосы, а глаза серые, как дым костра...

— По-моему, остальное тоже выходит, хотя, точно не знаю... да тужься ты!

Арианна с усилием приподнялась, и смогла увидеть лишь, что Рейн протянул руки куда-то между ее ног.

— Арианна, ради Бога! Будешь ты тужиться или нет?

— Я тужусь, разрази тебя гром!

— Значит, тужься сильнее! Я же не могу один все сделать!

Арианна собралась всю свою волю в кулак и поднатужилась. Она поднатужилась так сильно, что ей показалось: она вот-вот вывернется наизнанку. Однако при этом ее переполняла обида на мужа: хорошенькое дело — кричать на женщину, когда та рожает!

— Он говорит: «Тужься сильнее!» — ворчала она сквозь стиснутые зубы. — Посмотрела бы я, как ты, нормандец, поднатужился бы на моем месте!..

В этот момент ребенок выскользнул наружу стремительно, как из катапульты. Арианна услышала возмущенный писк и рокочущий, бархатный, облегченный смех мужчины. Она лежала, глядя в синее июньское небо, и улыбалась. Если в первый раз она чувствовала себя опустошенной и измученной после родов, то теперь испытывала пьянящий восторг.

Чуть позже она повернулась. Рейн держал новорожденного в руках. Малютка выглядел красным да к тому же сморщенным, как старый бобовый стручок, забытый на огороде. И все же она уже чувствовала всеобъемлющую любовь, которую испытывает каждая мать, когда впервые видит свое новорожденное дитя.

Она заметила, что муж ведет себя на редкость умело и расторопно. Он ловко перерезал пуповину кинжалом и обтер ребенка своей сорочкой. Арианна начала посмеиваться, сначала тихо, потом все громче и, наконец, расхохоталась в полный голос.

— Что, черт возьми, тут смешного? — возмутился Рейн, которого ее непочтительный смех вывел из торжественной сосредоточенности.

— Не что, а кто. Ты, муж мой. Если так пойдет дальше, женский пол начнет обращаться не к матери Беатрисе, а к тебе. Ох, и славная из тебя получится повитуха, Рейн! Ты хоть заметил, что ты все еще голый?

Он ответил не сразу. Старательно спеленав ребенка в рубаху, он положил его на сгиб руки и легонько покачал. Только тогда он посмотрел на Арианну.

— Мы оба только что были голыми, я и мой сын.

Арианна приготовила язвительную реплику, но не успела отпустить ее: усмешка на ее лице снова превратилась в гримасу боли.

— Рейн, происходит что-то странное!

— Ничего странного, — заверил тот с самым авторитетным видом. — Это выходит послед.

— Муж мой, не забывай, что я уже однажды рожала и немного разбираюсь, что к чему... ox! — Она закусила губу, пережидая потугу, не менее сильную, чем раньше. — Мне кажется, у меня будет еще один ребенок.

Лицо мужа исчезло из поля ее зрения, нырнув вниз. Когда оно появилось снова, на нем было удивительно довольное выражение.

— А ведь ты права. Давай-ка тужься снова!

— Убирайся к дьяволу, нормандец! — ответила Арианна, скрипя зубами.

Но она начала тужиться, и тужиться как следует. Пятью минутами позже она подарила мужу еще одного ребенка — на этот раз девочку.