Когда он вынужден был снова начать дышать и открыть глаза, Бриджуотера больше не было. В глубине стеклянного колодца Лэмберт увидел одного только Фелла. Николас что-то держал под мышкой — предмет чуть меньше футбольного мяча. Лэмберту едва удалось разглядеть, что это не предмет, а черепаха. Он знал — сам не понимая откуда, — что перед тем, как он выстрелил из устройства «Аженкур», эта черепаха была Бриджуотером.

Фелл крикнул, подняв голову вверх:

— Не стреляйте! Это только я!

Его голос был спокойным, но хриплым. И доносился он откуда-то издалека.

Лэмберт опустил «Аженкур». Тишина больше не вливалась в колодец. Ничто больше никуда не перетекало. Сверкающие барьеры и весь мир вместе с ними просто плыли. Цилиндр, в котором был заключен жезл Эджертона, раскололся по всей длине, и внутри его оказалась одна только пыль. Лэмберт смотрел, как пыль высыпается из лопнувшей бронзы и исчезает в солнечном свете. Именно этот звук он и услышал, когда стрелял в Бриджуотера — последняя нагрузка на жезл Эджертона, заставившая его рассыпаться.

— Я его сломал, — расстроенно проговорил Лэмберт.

— Это я его сломал, — отозвался Фелл, — когда мне явился ответ. Мне необходимо было правильно расставить не сферы. Надо было изменить расстояние между сферами. Форму интервалов. Паузу между нотами.

Говоря это, Фелл поднимался к поверхности по лестнице, которую Лэмберт не мог увидеть. Он делал по одному шагу, словно у него болели колени или он был глубоким стариком. С непокрытой головой, небритый, держа под мышкой черепаху, Фелл совершал подъем. И по мере того, как он приближался к поверхности, беспорядочное скольжение барьеров замедлялось и становилось целенаправленным — и одновременно барьеры стали утончаться, возвращая себе невидимость.

Фелл достиг поверхности и вышел из колодца. Как только он это сделал, у них под ногами снова возникли надежные плиты, и стеклянные глубины пропали из виду, скрытые привычным камнем. На башнях Гласкасла начали звонить колокола. Они не смолкли, отбив час. Вместо этого они отбили все четвертьчасовые сигналы, которые пропустили в этой тянущей, дремотной тишине. Колокола перекликались с колоколами. Снова вернулся щебет птиц. Со всех сторон звучала и откликалась размеренная музыка Гласкасла.

Фелл замер, чтобы прислушаться (или, возможно, просто для того, чтобы дать отдохнуть коленям), остановившись лицом к лицу с Лэмбертом в самом сердце лабиринта. Свет солнца отражался у него в глазах, а лицо его освещалось глубоким интересом и беспокойством.

— С вами все в порядке? — спросил Фелл.

Лэмберт тоже прислушивался. С такого расстояния гимны никак не должны были оставаться слышимыми, но ему показалось, что он ощущает их всеми своими нервами.

— Со мной — да. А с вами? — откликнулся Лэмберт.

Ответом Фелла было выражение его лица. Он ничего не сказал, а повел Лэмберта степенным шагом по изгибам лабиринта. Когда они добрались до выхода, Фелл, положив черепаху в сумку Портеуса, застегнул ее и вручил изумленному магистру.

Tот принял сумку, не протестуя. Он почтительно отступил на шаг, когда Фелл проходил мимо него. Лэмберт скосил глаза при виде такого уважения со стороны одного ученого к другому. Портеус посмотрел на Лэмберта с легким смущением и чуть извиняющимся голосом пояснил:

— Он ведь хранитель, знаете ли.

— Правда?

Лэмберт посмотрел, как Фелл удаляется по розарию, и стал помогать Джейн подняться на ноги. Значит, вот в чем все дело. То свечение, которое он заметил в глазах Фелла, было вызвано не просто лучом солнца. Теперь в нем горел огонь, чувствовалась упорядоченность, придававшая ощущение правильности и закономерности каждому движению ученого.

— Боже мой! — слабо проговорила Джейн, глядя вслед Феллу. — Он им стал, правда ведь?

«Но он по-прежнему двигается как старик», — подумал Лэмберт.

— Там у вас в сумке лежит Бриджуотер, — сообщил Портеусу Лэмберт. — Мне пришлось применить против него устройство «Аженкур», чтобы спасти Фелла.

Портеус в ужасе воззрился на черную сумку, которую нес:

— Это лорд Бриджуотер?

— Теперь он стал черепахой. Но я бы на вашем месте все равно не открывал застежку, — посоветовал Лэмберт.

Джейн выглядела бледной и больной, и в голосе ее слышалось потрясение:

— Не удивительно, что жезл Эджертона оказался внутри устройства «Аженкур»! Видимо, Бриджуотер сам все это устроил.

Лэмберт взял устройство и встряхнул его. Оттуда высыпалось несколько песчинок.

— Оно сломано. Жезл Эджертона уничтожен.

— Какая жалость. — Джейн говорила уже более обычным тоном. — А мне так хотелось посмотреть на этот жезл!

Портеус встревоженно взглянул на устройство.

— Если благодаря уничтожению жезла был спасен Гласкасл, то это недорогая цена.

Пока Лэмберт, Джейн и Портеус следовали за Феллом — сначала через розарий, потом через аптекарский огород, а потом через дворы до Летнего газона, шаги Фелла становились ровнее и свободнее. Он выпрямился и словно прислушивался к чему-то помимо колоколов. К тому моменту, когда они дошли до Летнего газона, он уже казался гораздо моложе своих лет. Каждый шаг становился все энергичнее. Его продвижение стало величественным, походившим на шествие мудреца. Колокола возвещали его приход. Часовые и четвертьчасовые перезвоны перекрывались и переплетались, создавая каскады звуков.

Когда они остановились на траве у края Летнего газона, Портеус воздел руку в жесте узнавания:

— Это звонят колокола капеллы Святой Марии. — Он немного прислушался к то усиливающимся, то стихающим звукам, и его робкая улыбка делалась все шире, пока он не засиял от радости. — Этот звон называется «Большое общее изумление». Прелестно.

Стоу, Стюарт, Рассел, Мередит и многие другие преподаватели Гласкасла ждали и наблюдали вместе с ними. Появление Фелла среди созданий и игроков в крикет, расположившихся на Летнем газоне, привлекло всеобщее внимание. Никто еще не успел вызвать подмогу, как Фелл уже оказался недосягаем для них: его окружила плотная толпа животных.

Лэмберту показалось, что Николас ничего не делал. Он просто стоял в центре газона, опустив руки. Все происходило не постепенно, животное за животным. Все происходило не в каком-то порядке, который бы Лэмберту удалось уловить. Только что кругом были животные, а в следующую секунду трансформации были разрушены — и Фелл оказался в окружении обнаженных мужчин и женщин.

— Послушайте! — Портеус с трясущимися губами секунду стоял и взирал на случившееся, а потом повернулся к Джеку Мередиту: — Немедленно пошлите за простынями. Это неприлично!

Лэмберт не видел тут ничего неприличного. Он заметил, как Кадвал, обнаженный и ничуть не смущенный, обменивается парой слов с мужчиной, который был серой кошкой. Роберт Брейлсфорд обнимал жену, а она — его. По сравнению с неприятными ощущениями, которые Лэмберт испытывал при первой встрече с преображенными животными в камерах приюта Святого Хьюберта, вид людей в их собственном обличье доставлял едва ли не удовольствие. Лэмберт посмотрел еще раз. Там, где находился рыжый лис, на траве сидел еще один Джек Мередит, нагой и ошарашенный.

Лэмберт оглянулся назад, на Джека Мередита, стоявшего рядом с Портеусом. На месте опытного исследователя оказался Войси: Фелл разрушил еще одни чары преображения.

— Так вот вы где!

Лэмберт уронил устройство «Аженкур», сжал кулаки, шагнул к Войси и замахнулся.

Обладавший быстрым телом и умом, Войси уклонился от удара, повернулся и бросился бежать. Через три шага он уже был в центре толпы обнаженных людей.

— Держите Войси! — Лэмберт бросился за ним, петляя в толпе и то и дело натыкаясь на кого-то. — Держите его!

Войси метался из стороны в сторону среди скопления только что преображенных людей. Он пошатнулся, споткнувшись о крикетную биту, брошенную кем-то на траве, но быстро восстановил равновесие и побежал дальше. Лэмберт, мчавшийся за ним по пятам, замедлил шаг около крикетной биты, но только для того, чтобы нагнуться и подхватить из травы рядом с ней крикетный мяч. Он встал в нужную позу, заставил себя отключиться от непривычности мяча, который держал в руках — у него были не тот вес и не та текстура — оценил скорость и направление бега Войси, завел руку за спину и швырнул мяч. В этот бросок он вложил всю свою силу и меткость.