Но ничего не произошло. Путь к нему оставался мертвым и темным.

Должно быть, он был настолько сосредоточен на взаимодействии с Камнем, что я просто не мог пробиться сквозь этот ментальный барьер. И этот мой ход был блокирован.

Вдруг Лестница надо мной стала стремительно бледнеть, и я быстро взглянул на луну. Проклятье! Густые кучевые облака отчасти уже скрыли ее от меня.

Я снова переключился на карту Бенедикта. Похоже, что очень медленно… но все же контакт с ним восстанавливался. Видимо, где-то глубоко Бенедикт все еще сохранил проблески сознания.

Бранд приблизился к нему еще на шаг, по-прежнему отпуская различные шуточки. Камень на тяжелой цепи горел ярким светом. Теперь между братьями было едва шага три. Бранд поигрывал кинжалом.

— …Да, Бенедикт, — издевался он, — ты бы, пожалуй, предпочел погибнуть в бою. С другой стороны, ты вполне способен и свою смерть расценить как некое дело чести — этакий сигнал. В некотором роде твой конец станет началом нового миропорядка…

На какое-то мгновение Образ перед ними совсем поблек, однако я не мог оторвать глаз от происходящего и не знал, что там делается с луной. Сам же Бранд, окруженный тенями и мерцающими огнями, стоя спиной к Образу, казалось, не замечал ничего. Он сделал еще шаг вперед.

— Однако довольно болтовни. Есть вещи, которые необходимо сделать немедленно, а ночь не вечна. — Он подошел еще ближе, слегка опустив кинжал. — Спокойной ночи, милый принц.

И тут странная механическая рука Бенедикта, некогда унесенная мной из этого мира призраков, серебряного сияния и лунного света, стремительно взвилась, подобно атакующей змее. Сверкающие металлические пластинки, из которых она состояла, были пронизаны отблесками огня и походили на грани самоцветов; рука ужасно походила на руку металлического скелета, однако функционировала отлично и обладала мертвой хваткой. В этот миг она показалась мне даже прекрасной; я не успел заметить, как рука молниеносно выбросила себя вперед, тогда как все остальное тело Бенедикта продолжало оставаться неподвижным, будто статуя, и механические пальцы впились в цепь, на которой висел Камень Правосудия. И тут же рука дернулась вверх, подняв Бранда за цепь высоко над полом. Бранд выронил кинжал и обеими руками вцепился в горло.

За его спиной Образ стал светиться совсем тускло. Перекошенное лицо Бранда в свете фонаря, оставленного Бенедиктом у стены, казалось лицом призрака. Сам же Бенедикт был по-прежнему недвижим, держа Бранда высоко над полом на своей руке-виселице.

Путь стал еще бледнее. Надо мной начали исчезать ступени Лестницы. Луна уже наполовину скрылась за облаками.

Извиваясь, Бранд вскинул руки и ухватился за цепь рядом с механической рукой Бенедикта, которая душила его. Бранд был силен — как и все мы, впрочем. Я видел, как надулись, напрягшись, его мускулы. Лицо Бранда уже заметно потемнело от прилившей крови, а на шее скрученными жгутами проступили жилы. От боли он прокусил губу, и кровь стекала по его бороде. Он попытался разорвать цепь.

С резким щелчком и звоном цепь порвалась, и Бранд упал, задыхаясь, на пол. Потом перевернулся, сжимая горло обеими руками.

Медленно, с огромным трудом опустил Бенедикт свою странную руку, по-прежнему сжимавшую цепь вместе с Камнем. Он чуть размял вторую руку и глубоко вздохнул.

Путь еле светился. Тир-на Ног-т над моей головой стал прозрачным. Луна почти скрылась за облаками.

— Бенедикт! — крикнул я. — Ты меня слышишь?

— Да, — ответил он очень тихо и начал погружаться куда-то сквозь пол, проваливаться…

— Город исчезает! Ты должен немедленно перейти ко мне!

Я протянул руку.

— Бранд… — начал было он, оборачиваясь. Но Бранд тоже проваливался, и я видел, что Бенедикт не сможет до него дотянуться. Я крепко схватил Бенедикта за левую руку и дернул. Оба мы упали на землю на самом краю выступа, на вершине Колвира.

Я помог Бенедикту подняться, и мы устало опустились на каменную ступень. В течение долгого времени мы молчали. Потом я снова посмотрел вверх: Тир-на Ног-т исчез.

Сколько стремительных и неожиданных событий произошло за один лишь сегодняшний день!.. На меня вдруг навалилась чудовищная усталость; я чувствовал, что силы мои совершенно истощены и вскоре я просто упаду и засну, где бы ни находился. Мысли путались. Слишком много людей и мест промелькнуло перед глазами за последние часы.

Я прислонился спиной к скале, глядя на облака и звезды. На те остатки… города, которые, казалось, еще можно соединить, если только правильно вставить исчезнувшие куски… Но части Тир-на Ног-та распадались, расползались, ускользали друг от друга, словно по собственному желанию…

— Он умер, как ты думаешь? — спросил Бенедикт, отвлекая меня от этого зрелища и вызывая из полусна, в который я уже погрузился.

— Возможно, — сказал я. — Он был далеко не в лучшем состоянии, когда город начал исчезать.

— Но до земли было так далеко… Может быть, он успел все-таки что-нибудь придумать и спасся? Или убрался оттуда тем же путем, каким появился?

— Ну, в данный момент это, в общем-то, не имеет значения. Ты вырвал ему клыки.

Бенедикт что-то проворчал. Он все еще сжимал в руке Камень Правосудия, светившийся теперь значительно менее ярко.

— Да, это так, — наконец проговорил он. — Образ пока вне опасности. Я бы хотел… Мне бы страшно хотелось, чтобы некогда — это было очень, очень давно — кое-что из сказанного не было сказано и кое-что из содеянного нами не осуществилось. Чтобы мы могли знать это уже тогда, и Бранд, возможно, вырос бы совсем другим человеком — не тем злобным, криводушным маньяком, которого я видел там перед собой. Лучше всего сейчас ему было бы умереть. И все-таки мне очень жаль того, кем он мог бы стать.

Я промолчал. Возможно, слова Бенедикта и верны. Но это было неважно. Возможно, Бранд спятил, а возможно, и нет. Для всего всегда находится какая-то причина. Оправдание найдется для любого ужасного деяния. Однако, имея перед собой некую чудовищную ситуацию, простыми объяснениями ее отнюдь не исправишь. Для самого отвратительного поступка тоже существует своя причина. Пойми это, Бенедикт, если тебе так хочется понять, почему наш брат стал подлецом. Действительность — это то, что остается с тобой, тебе в наследство. Бранд уже совершил свой мерзкий поступок. И занятия посмертным психоанализом ничего не изменят. Поступки и их следствия — вот по чему наши ближние судят нас. Все остальное, а также то, что получаешь в виде дешевого ощущения собственного превосходства, и впечатление, что уж ты бы сделал все это значительно лучше, если б действовать пришлось тебе, — сущая ерунда. Так что пусть решают небеса. Я же недостаточно опытный судья.

— Нам следовало бы вернуться в Амбер, — сказал Бенедикт. — Столько еще всего нужно сделать…

— Погоди, — сказал я.

— Почему?

— Я все это время думал…

И поскольку я так и не докончил свою мысль, он в конце концов спросил:

— Ну и?..

Я медленно перетасовал колоду, вставив на место его Козырь и Козырь Бранда.

— А ты никогда не задавал себе вопросов относительно той новой руки, что тебе так верно служит? — спросил я его.

— Конечно. Ты принес ее из Тир-на Ног-та при весьма необычных обстоятельствах. Она мне подходит. Она работает. Она доказала сегодня свою силу…

— Вот именно. Тебе не кажется, что последнее ее качество имело слишком большое значение, чтобы считать это простым стечением обстоятельств? Рука была единственным оружием, которое там, наверху, дало тебе возможность выстоять против силы Камня. И как-то так случилось, именно эта штука и оказалась там, будучи частью тебя, а ты — разумеется, совершенно случайно! — участвовал там в смертельном поединке и воспользовался ею… А? Ты проследи развитие событий в обратном порядке, от конца к началу, и снова — с начала до конца. Разве не усматривается во всем этом необычная, нет, абсурдная цепь странных совпадений?

— Ну если посмотреть на это с такой точки зрения… — проговорил Бенедикт.