«Доверюсь! — решил он. — Сначала надо понять, стоит ли к этому голосу прислушиваться, а потом разбираться, что это вообще такое».

Приехав в Ригу, Раздолбай купил в парке связку больших летающих шаров в виде сердца и на такси повез их в Задвинье. Летом Диана большую часть времени проводила на даче в Юрмале, но он сделал проверочный звонок и узнал, что она на городской квартире. Из открытого окна третьего этажа доносились переливчатые звуки пианино.

«Даже в день рождения занимается. Опять, наверное, готовится к какому-нибудь концерту», — уважительно подумал он.

Отпустив шары тыкаться в потолок перед Дианиной дверью, Раздолбай подвязал к ленточкам своих медвежат и расплылся в улыбке, увидев, каким праздничным получился его сюрприз. На грязной лестничной клетке с облупленными стенами медведи-воздухоплаватели с розочками в лапах выглядели сказочным чудом. Он нажал кнопку звонка и метнулся этажом выше. Пианино в квартире умолкло, за дверью послышалось шебуршание.

«В глазок смотрит!» — догадался он.

Возглас восторга сдетонировал в прихожей и выплеснулся через распахнутую дверь, наполнив подъезд звонким гулом.

— Выходи! Я знаю, что ты здесь! Кроме тебя, таких чудес творить некому! — кричала Диана.

Он спустился, сверкая победительной улыбкой, и затрепетал, увидев, что за прошедшие восемь месяцев Диана стала еще красивее. Последние детские черты слетели, словно пыль, сдутая мастером с вырезанной статуи, и от красоты девушки хотелось защититься, как от радиации.

— Куда ты пропал вообще? Не звонил ни разу, и вдруг… Я в смятении, не могу подобрать слова… Спасибо! — захлебывалась она, перемещая мишек-воздухоплавателей в квартиру. — Мучитель-препод назначил мне в день рождения переэкзаменовку, я сижу с утра как прикованная, вечером пойду сдавать. Если тебе нечего делать, можешь посидеть у меня, потом съездить со мной в школу. Я быстро сдам, и пойдем куда-нибудь праздновать.

«Вдвоем!» — счастливо подумал Раздолбай, взглянул на Диану еще раз и, получив новую дозу радиации, пораженчески запаниковал. Он представил, что его самые дерзкие мечты вдруг сбудутся. Они останутся наедине, сбросят одежду… Она будет жечь его своей красотой, а он — топтаться перед ней на сброшенных брюках, прижимать к груди худенькие ручки, чтобы они не казались нитками, и походить на пережившего засуху кенгуру.

— Никогда у меня с ней не получится! Это невозможно! — отчаивался он.

— Дано будет, — шепнул внутренний голос.

— Да ну тебя, не смеши!

Диана проводила его в свою комнату и вернулась в гостиную к пианино. Пытаясь больше узнать о ее жизни, Раздолбай стал пристально приглядываться к предметам, обитавшим в ее личном пространстве. Вот на книжной полке два надорванных билета в театр — интересно, кто ее приглашал? Спектакль — классическая «Чайка», наверное, кто-то из родителей. На подоконнике потрепанный магнитофон и кассеты без коробочек — какую она слушает музыку? Кассет мало, они разбросаны и не подписаны — какие-нибудь случайные записи. А вот в кожаном чехольчике флакон духов, ароматом которых когда-то пахла его подушка — вот бы снова вдыхать этот аромат со своей постели… Желая напомнить себе тот запах, Раздолбай взял флакончик, но тут же положил на место, услышав, что в квартиру кто-то вошел. По двум спорившим голосам, мужскому и женскому, легко было догадаться, что пришли родители.

— …узкий диван в гостиной, где твоя сестра спать будет? — спрашивал отец.

— А надо было съездить со мной в мебельный, когда я просила, и был бы широкий! — отвечала мать. — Что ты мне предлагаешь, в гостиницу ее отправлять?

Звуки пианино стихли.

— Мама, папа, у нас гость! — сообщила Диана, и Раздолбай вышел под внимательные взгляды родителей, словно под свет софитов.

Дианину маму он уже видел, когда устраивал первый сюрприз с завтраком, и теперь понимал, почему она так переживала за свой неприбранный вид. Бежевый брючный костюм, красные туфли на шпильках, завивка и макияж — в таком виде она ходила покупать консервы для оставшегося на даче кота. Отца Дианы Раздолбай видел впервые, и он его разочаровал. Высокий, с признаками ранней старости, мужчина был милым, но сереньким и лишенным той яркой мужской силы, которой Раздолбай восхищался в своем отчиме и мечтал иметь сам. Хотя достаток семьи был заметно выше среднего, одет отец был в черную нейлоновую ветровку и серый мешковатый костюм, а кондовые советские полуботинки, встав в один строй с изящными женскими туфлями, сразу показали, кто в этом доме хозяин. За обедом, который мама Дианы предложила Раздолбаю разделить с семьей, выяснилось, что папа еще и зануда. Он не мог закончить ни одной мысли, прыгал с темы на тему и бесконечно тянул обстоятельный, но зубодробительно скучный рассказ.

— Я маме аккумулятор поставил заряжать вчера, а сегодня смотрю — он не зарядился, — рассказывал он, жуя сосиску. — Проверил клеммы — все в порядке. Ну, на всякий случай решил их подшкурить. Шкурка-то у меня в запасе осталась, я ее в прошлом году покупал, когда машину подкрашивал. Хорошо подкрасил, до сих пор смотрю — ничего не видно. А в гараже у нас подкрашивали ребятам, так вылезает заплата, ни по цвету не совпадает, ни по фактуре. Так вот, я шкуркой этой мелкой клеммы зачистил, вроде бы вольтметр больше отклонился, а сегодня смотрю — заряда нет. То ли банки перемкнуло, то ли пластины осыпались. Мы в институте много этими аккумуляторами занимались, материальная база у нас хорошая была. Ректором-то у нас была жена Микояна. У нас и спортзал был отличный, и бассейн. Я тогда на второй разряд плавал. Время было физкультурное. Помню, поехали на сборы ГТО сдавать…

От спортивных сборов папа перешел к зимней рыбалке, на которой утопил в проруби валенки, привезенные из Тулы, где жил его брат-библиотекарь, способный угадать книгу по любой строчке, но мать перебила его и стала допытываться, когда он поставит наконец купленную полгода назад стиральную машину.

— Так она в ванной-то не становится, — начал оправдываться отец. — Хотя там сантиметра два всего не хватает. Я думаю в стене углубление выдолбить, надо только способ выбрать. Кувалдой сплеча нельзя — треснуть может, а то и рухнуть. Надо по контуру обозначить зубилом или даже высверлить, а потом стесать чем-нибудь.

— Так стеши наконец! — воскликнула мать и пригласила Раздолбая в союзники. — За чеки покупали в «Березке» хорошую машину, потом тащили через всю Ригу — зачем? Чтобы я об нее полгода в прихожей спотыкалась, а стирала руками?

Раздолбай понимающе покивал, но папа предложил войти в его положение тоже.

— Так чем стесать, это подобрать надо… И потом я не знаю, будет ли там запас. Может, эта стена всего два сантиметра? Начнешь выдалбливать и прорубишь… окно в сортир.

— Хотите, я помогу? — предложил Раздолбай. — Диана до вечера занимается, а мне все равно делать нечего.

Мать простерла в его сторону руки, как бы восклицая: «Вот — человек!», а отец недовольно крякнул.

— Ну, давай тесать, помощничек, а то мне потом все мозги стешут, — усмехнулся он и полез на антресоль за инструментами.

Помогая папе, Раздолбай узнал множество ненужных подробностей обо всем на свете. Ванная, где они плечом к плечу долбили бетонную стену, напоминала тюремную камеру, из которой двое заключенных пытались совершить побег. Раздолбай орудовал долотом и думал, что, если бы это была настоящая тюрьма, побег бы не получился. Совместное заточение с отцом Дианы он выдержал бы несколько дней, а потом придушил бы его подушкой.

— Папочка у меня прелесть, правда? — смеясь, говорила Диана, когда они вышли наконец из дома и направились к трамвайной остановке, чтобы ехать в школу. — В детстве он был для меня центром вселенной. Я утром просыпалась, первым делом думала, что сейчас увижу папу, и бежала к нему в комнату. Готовила ему на выбор завтрак и писала «миню». Он вечером по этому «миню» выбирал, а я утром готовила. Бегала за ним всюду хвостиком, слушала, разинув рот.

— Тебе правда интересно, что он говорит? — не удержался Раздолбай.